Он взял мою руку и притянул меня к себе. Потом он обнимал меня так крепко, будто я собираюсь испариться. Будто покину его навсегда.

— Я не доверяю ей. Она попытается разлучить нас.

Не думаю, что это то, чего она добивается.

— Давай получим доказательства. Это всё, о чём я прошу. Выслушать её.

Он вздохнул и продолжил обнимать меня. Мы оставались в таком положении несколько минут. Когда он наконец отпустил меня, то один раз кивнул.

— Хорошо.

Ничто никогда так меня не пугало, как эта… эта неизвестность. Даже сердечный приступ отца. Никогда я не был так сломлен отчаянием в связи с надвигающимся. Я борюсь с желанием развернуть машину на юг и ехать, пока мы не окажемся где-нибудь во Флориде. Или на запад до Калифорнии. Или даже дальше. Дальше отсюда. От моей матери.

Меня пугает не её ложь. Как я сказал Бьюле. Я боюсь столкнуться с её секретами. Она не была в ярости. Она не вела себя так, будто то, что мы держимся за руки, отвратительно. Она была… другой.

Я не отпускал руку Бьюлы, пока мы ехали домой. Мне нужно чувствовать её, что она пока ещё здесь. Что я не потерял её. Что у нас всё не кончено. Мы даже не успели начать наши отношения. Мы не проводили вмести праздники. Не танцевали. Не ходили на свидания.

Я хотел отвезти её в Париж, Италию, Испанию. Показать ей мои любимые места. Узнать жизнь с ней. Может, нам стоит поехать в аэропорт и улететь. Исчезнуть. Защитить то, что у нас есть. То, что мы нашли. Ничего из того, что моя мать может сказать, не изменит мою любовь к Бьюле. Мою потребность в ней.

— Я люблю тебя, — нежно произнесла она.

— Я люблю тебя, — повторил я.

— Всё будет хорошо, — сказала она.

Я тоже хочу так думать. Но у меня в глубине души ужас. Я никогда не был счастлив. Она была мои первым проблеском счастья, и я был глуп, думая, что смогу сохранить его. Мне не начертано иметь счастье в моей жизни.

После того как я заехал на подъездную дорожку, я припарковал машину и посмотрел прямо перед собой. Вот и всё. Мне придётся поверить в то, что мы узнаем. Доверять тому, что Бьюла любит меня достаточно сильно, чтобы мы смогли выстоять против любых ужасов, которые раскроет моя мать.

— Пойдём, — сказал я, глядя на неё.

Она кивнула.

Мы вошли в дом. Наши руки больше не соединены. Тяжесть и боль утраты уже проявились. Я не могу принять тьму, которая вот-вот захлестнёт меня. Это кое-что, что сделала моя мать. Кое-что, чего, боюсь, Бьюла не сможет простить. Причина, по которой она сбежит отсюда.

Я остановился и схватил её за руку.

— Не ненавидь меня из-за неё. Что бы она ни сделала, пожалуйста, люби меня. Мы уедем далеко от этого места. Мы не обязаны видеть её снова. Просто… не позволяй её грехам стать моими.

Бьюла улыбнулась мне. Не яркой улыбкой. А утешительной, и приложила руку к моему лицу.

— Она не может заставить меня перестать любить тебя.

Боже, надеюсь на это.

Мы вошли внутрь и обнаружили Порцию в гостиной. На столе перед ней лежит коробка из-под обуви, а в стакане, по меньшей мере, двойная порция бурбона.

Она повернулась к нам и сделала глоток.

— Вам обоим нужно присесть. Выпивка тоже поможет.

Мы не взяли напитки и не сели.

— Просто расскажи нам. Покончи с этим дерьмом, — сказал я, моя тревога всё ещё раздирает меня.

Она подняла свои брови, так как не оценила моё обращение к ней в таком тоне, потом потянулась к коробке и достала сложенный кусок бумаги. Я наблюдал, как она подошла и протянула его мне. Я смотрел на него, когда она держала его, чтобы я взял.

— Взгляни на это. Потом я объясню.

Неохотно я взял бумагу и раскрыл свидетельство о рождении.

Читая, первой моей мыслью стало: почему у моей матери есть свидетельство о рождении Хейди? Но тошнота, подступившая ко мне, когда я прочитал имя Порции Эдвардс в графе матери, практически сбила меня с ног.

Я потряс головой и отшатнулся от неё.

— Нет. Это нереально. — Мои слова путались. Так много вопросов, которые я не хочу задавать. Это хуже. Хуже, чем мои прежние страхи.

— Я была молода и помолвлена с твоим отцом. Я жила в маленьком двухкомнатном доме, в котором не было центрального отопления или вентиляции. Мои родители были строгими, религиозными людьми, и я ненавидела мир, в котором выросла. К счастью, я была красива. Я использовала свою красоту, чтобы выбраться из всего этого. У меня должна была быть собственная сказка. Жизнь, которую я хотела. Но мужчина, которого я считала дядей, священник в церкви, изнасиловал меня. Меня отослали принести ему еду от моей матери. Она сказала, что ему нездоровится и она хочет поступить по-христиански, и послала меня с едой. Я хотела, чтобы моя сестра занялась этим, но она тоже плохо себя чувствовала. Её рвало всю неделю. Никто не знал почему. Тогда ещё нет.

Я взяла еду, он не был болен. Он был пьян и являлся крупным мужчиной. Ему было за шестьдесят, но он был высок и держал себя в форме. Он говорил мне разные вещи. Пытался убедить меня заняться с ним сексом по собственному желанию. Я пыталась бороться с ним, уйти, но в конце концом он победил. Я никому не рассказала.

Через два дня моя сестра узнала, что её тошнота была ранним токсикозом. Она была беременна от самого красивого парня в городе. Он водил мотоцикл, жил моментом, но никуда не шёл по жизни. Моя сестра влюбилась в него. Он уехал из города в тот же момент, как она рассказала ему. Мои родители собирались отослать её, чтобы она родила ребёнка, а затем отдала его на усыновление. Спустя два дня она уехала, оставив только записку с извинениями. Был скандал, за который я её возненавидела. — Порция остановилась на несколько секунд, задумавшись.

— Наша семья стала темой для разговоров, и я была уверена, что потеряла свою сказку. Но не потеряла. Он всё ещё хотел меня. Его не заботила моя сестра или мои религиозные, сумасшедшие родители. Мы были помолвлены, и пока я не начала набирать вес, я не осознавала, что беременна. Я думала, ребёнок наш. Мы занимались сексом некоторое время. Мы поспешили со свадьбой и никому не рассказали о беременности. Вместо этого поехали в Париж. Я родила там. Далеко от его друзей и нашего мира. Мы вернулись домой после того, как прошло какое-то время, и взяли нашего ребёнка с собой. Но она… с ней было не всё в порядке. У неё была Трисомия 21, также известная как синдром Дауна.

— Нет! — громкий крик Бьюлы прошёл ударом сквозь меня. Она отступала, качая головой. — Это… Нет! — Она указала на свидетельство о рождении в моей руке. — Это не Хейди. Нет. Это не Хейди.

Тогда моя мать посмотрела на неё. В её глазах была жалость. Она разрушала Бьюлу, и это всё, что она чувствовала. Жалость.

— Мы не могли оставить такого ребёнка. Я была молода. У нас было окружение и эта жизнь. Путешествия и… с ней было бы невозможно справиться. Мы обсуждали помещение её в специализированное учреждение. Но я не смогла. Ей нужна была мать. Так что я нашла мать, которая, я знала, будет любить её. Беречь. Заботиться о ней. Относиться к ней как к родной. Я нашла свою сестру.

Медленно одно слово захватило моё сердце и разорвало его на куски, пока неверие и отчаяние поглощали меня.

Сестра.

— Памела была моей сестрой. Она была младше меня. Красивее меня, но она положила глаз на худшего парня в городе. Она думала, что может спасти его. Она спасала животных и ухаживала за ними всю жизнь. Такой она была. Я нашла её и её маленькую дочку в трейлерном парке, живущих в бедности в Алабаме. Я отдала ей свою дочь и две тысячи долларов, потом ушла и никогда больше не связывалась с ней. Это было девятнадцать лет назад.

Всё, о чём я мог думать, что это безумие было ночным кошмаром и что я проснусь в любой момент.

— Ты оставила её. Как ты могла оставить её? — шёпотом сказала Бьюла.

Порция достала оставшиеся в коробке вещи. Браслет из больницы, фотографии, несколько писем.