– Никогда.
– Мне не до шуток, план горит. Из-за нас выпускающий цех может остановиться.
– Я не шучу. Транспортировщика уволили?
– Уволили.
– Теперь эти самые буксы из заготовилки привезти некому. Обождите еще до конца дня, и весь участок остановится. Некому перебрасывать детали от станка к станку.
– И не знаешь, что делать? – усмехнулся начальник цеха.
– Не знаю, – с вызовом сказал Юра.
– А я знаю, – спокойно произнес начальник. – Если не запустишь двадцать шестые буксы, будет минус двадцать процентов от твоей прогрессивки. Если не запустишь тридцать пятые рычаги – еще минус двадцать. Если у тебя участок хоть на час остановится, то все сто процентов коту под хвост. Посидишь на одном окладе, а это, сам знаешь, не сахар.
Если же план завода попытаешься сорвать, то будет начет. Вычтут кое-что из зарплаты, так, по мелочи: один, может, два, ну от силы три оклада, больше вычитать нельзя. А там уж и за заводские ворота недолго отправиться. А кто инженера с такой статьей потом на работу возьмет? Ты же не рабочий класс, должен это понимать.
– Да провались оно все, – не выдержал Юра.
– Ладно ты, – успокоил его начальник цеха. – Не обижайся, со мной руководство тем же тоном разговаривает. Так что не хандри, а запускай буксы.
Начальник повернулся и вышел. Юра зло стукнул кулаком по столу и вышел из конторки вслед за начальником.
Цех его встретил шумом и воем станков. Юра какое-то время постоял посреди пролета. Ему вспомнился цех, который он только что посетил как экскурсант. Фантастика, двадцать первый век. Здесь же все выглядело совершенно иначе. Цех требовал реконструкции и работал на последнем издыхании. Морально устаревшие, изношенные станки с воем, кое-как дотягивали свой тяжелый трудовой век. Подъемные краны, работающие на честном слове механика. Выщербленный, заваленный стружкой пол. Все это, казалось, кричало: «Или деньги вкладывайте, или цех останавливайте!» В свое время, когда составлялся план реконструкции завода, проектировщики решили, что цех неперспективный, этих площадей ему явно не хватает. Решено было строить новый, и фундамент нового цеха был уже заложен, но на этом все почему-то и остановилось. На месте старого цеха планировалось создать небольшой механический участок. Всю же цеховую начинку, все устаревшее цеховое оборудование пока еще не знали, куда девать. Имелись мысли отправить на переплавку, но проще было спихнуть все это старье бульдозером куда-нибудь с глаз долой подальше, лучше всего в Неву. Но этот праздник намечался еще не скоро, а пока цех вовсю трудился. И на его фронтоне кирпичом, бывшим когда-то белого цвета, была выложена антикварная дата – 1861. Тогда, говорят, тоже великий праздник был – отмена крепостного права в России.
Юра еще несколько секунд постоял посреди пролета, потом решительно направился к парторгу цеха. Он долго разговаривал с парторгом, объясняя ему ситуацию с транспортировщиком. Парторг внимательно выслушал и наконец сказал:
– Вы правы, Юрий Викторович, администрация и профсоюзная организация слишком прагматично подошли к этому вопросу. Прямо скажем: погорячились. Пока еще не успели оформить документы, я позвоню в отдел кадров и скажу, что партийная организация против увольнения транспортировщика Антонова. Наш долг – спасти человека. Попробуем еще раз отправить его на принудительное лечение.
Парторг на какое-то время задумался, потом широко улыбнулся и подмигнул Юре:
– Сколько страстей из-за какого-то горького пьяницы. Не правда ли, Юрий Викторович?
– Правда, – согласился Юра. – Только что мне сейчас делать? Кто мне заготовки возить будет?
– Этот вопрос не по адресу. Обращайтесь к администрации, она вопросы с кадрами решает. В конце концов, вы и сами командир участка, снимайте со станка любого рабочего, пусть он заготовки возит.
Парторг взялся за телефон и стал названивать в отдел кадров. Юра отправился на свой участок и попытался снять со станка кого-нибудь из рабочих, чтобы тот возил тележку. Затея это была трудная и явно бесполезная. Рабочие, узнав, чего от них хотят, наотрез отказывались. Юра упрашивал, обещал заплатить, неизвестно, правда, из каких денег, потому что фонда мастера у него не было, и об этом все прекрасно знали. Попытался даже наконец применить власть, на что последовал такой ответ:
– Знаешь что? Работа транспортировщика неквалифицированная, и перевести на нее квалифицированного станочника имеешь право только за какую-нибудь провинность приказом по цеху. Хочешь кого-нибудь заставить возить тележку – издавай приказ по цеху, а мы его потом через профком опротестуем. Ищи дурака толкать тележку, которую одни алкаши возят.
В конце концов все разговоры и яростные споры пришли к обычному финалу. Мастер с четырехлетним стажем, молодой специалист с высшим образованием и красным дипломом Юрий Викторович Степанов, краснея от стыда и унижения, впрягся сам в тележку и покатил ее в заготовилку. Привез оттуда груду железа, аккуратно сложил ее у токарного станка (Юра вообще по жизни человек был очень аккуратный), объяснил токарю, что нужно делать, забрал от него готовые детали и отвез их на сборку. Потом, толкая перед собой тележку, привычно засновал между станками, перевозя детали от одного рабочего к другому. Деваться было некуда, без этого участок мог и в самом деле остановиться. Юру преследовала и смущала только одна мысль: как бы не попасться за столь благородным занятием на глаза кому-нибудь из друзей – молодых специалистов. Не поймут ведь, смеяться будут. Слава богу, был разгар рабочего дня и друзья праздно по заводу не болтались, а занимались не менее важными, чем Юра, делами.
После смены Юра, перетаскавший тонны железа и уставший как собака, зашел в свою конторку, устало сел на стул и с удовольствием закурил. Наконец-то можно было спокойно отдохнуть и никуда не спешить, не хотелось даже идти домой. Хотелось только вот так сидеть на стуле и ни о чем не думать.
Как это «никуда не спешить»? Юра вспомнил, что у Эрмитажа через сорок минут его ждет Маринка! Он быстро вскочил, кое-как смыл с себя грязь, переоделся, почти выбежал через заводскую проходную и, к великому своему счастью, поймал удачно подвернувшееся такси. Опаздывать было нельзя. Они с Маринкой договорились почти неделю назад посмотреть выставку импрессионистов.
В такси, удобно устроившись на сиденье, Юра чуть не уснул от усталости.
Маринка уже ждала у входа в Эрмитаж. В этот день она была удивительно красива. Ее темные густые волосы были уложены в какую-то новую замысловатую прическу, в глазах, как всегда, играли искорки смеха, а на губах при виде Юры появилась легкая ироничная улыбка. Маринка покачала головой и показала на часы.
– Привет, – сказала она.
– Привет. Тебя сегодня не узнать.
– Зато ты в своем репертуаре, – усмехнулась Маринка.
– Извини, но я опоздал всего на семь минут.
– Я не об этом.
Она достала из сумочки зеркало и протянула его Юре. Юра, ничего не понимая, посмотрел на свое отражение и слабо охнул. Через весь лоб тянулись четыре черные полосы – отпечатки его грязных пальцев. Он вспомнил, что в конце рабочего дня вступил в какой-то спор с начальником цеха и машинально вытер ладонью лоб, а после работы с заготовками рука была не очень стерильной. Грязь с маслом холодной водой смывалась плохо, да и спешил он очень. То-то таксист ухмылялся, когда Юра выходил из машины.
Юра достал носовой платок и смущенно стал вытирать лоб.
– Пойдем, – заторопила его Маринка. – Эрмитаж через два часа закрывается.
Юра согласно кивнул и побрел в кассу.
Они не спеша пошли по залам. Маринка что-то щебетала о своих подругах и проблемах, а Юра пытался сосредоточиться и переключиться на искусство. После напряженного, всего на нервах трудового дня, после грязи старого, доживающего последние свои дни цеха, после воя и грохота станков золото, белая краска, блестящий паркет и тишина Эрмитажа воспринимались плохо. Это был совершенно иной мир, и к встрече с ним нужно было готовиться. Юра не мог так быстро перестроиться.
