Нет. Каким бы боком ни повернулась к тебе судьба, нужно оставаться порядочным человеком.
Нервы продолжали гудеть. Виталий поднял глаза и прочел название станции: Абрамцево. Тьфу ты, черт! Судьба над ним издевается, что ли? Виталий знал, что в Абрамцеве находится местный психдиспансер. Во как жизнь за него распорядилась: есть шизофреник, есть диспансер, иди жалуйся на слабое здоровье, и тебя надолго закроют, обеспечив полным пансионом. Боже, да что же это такое?! Когда-то Виталию одна хорошая знакомая – журналистка и очень набожный человек Валя Грачева высказала глубокую мысль: «Бог наказывает тех, кого очень любит. Им он посылает испытания, чтобы они еще тверже стали в своей вере». «Господи! – подумал Виталий. – За что же ты меня, грешного, так крепко любишь? За что посылаешь такие нечеловеческие испытания и столь суровые наказания?!»
Нужно заметить, что у Виталия с Богом и церковью сложились весьма своеобразные отношения. Нет, он был крещеным, православным и глубоко верующим человеком, убежденным, что все живое на Земле создано Богом. Но дальше этой убежденности дело как-то не пошло. Да и чего ждать от человека, который всю жизнь изучал не Закон Божий, а историю партии и научный коммунизм? Одних госэкзаменов по этим предметам он сдал несчетное количество, а сверху прихлопнул кандидатским минимумом. Как тут не поверишь в ум, честь и совесть нашей эпохи? Виталий когда-то пытался заполнить пробелы в своем религиозном образовании и начал читать Новый и Ветхий Заветы, но его душа пришла от этого только в смятение, а мозг сделал попытку закипеть. Он привык читать научные книги и следовать их строгой, железной логике, когда одно вытекает из другого, и с этой же меркой подошел к Заветам. Чуть ли не сразу он нашел в них столько логических несуразиц, нестыковок и откровенных глупостей (с научной точки зрения), что остановился и стал думать: что же делать дальше? Чем больше думал, тем больше запутывался. В конце концов пришел к выводу: может, оно, конечно, все так и было, как написано в Писании, но связь человека с Богом давно утеряна, иначе Господь давно бы отредактировал свои основные книги, в которые куча разных переписчиков насажали огромное количество ошибок.
Этот вывод просто потряс Виталия. Следующий его вывод логически вытекал из первого: раз уж у человека нет связи с Богом, то и у церкви ее тоже нет. А раз так, церковь – это огромная структура, которая живет и процветает неизвестно для каких целей. И что из этого следует?.. Да ничего…
Если чего-то до конца не понимаешь, то вовсе не стоит объявлять это что-то в корне неправильным. Поэтому у Виталия к церкви отношение было примерно такое: верю не верю, но побаиваюсь.
Правда, в Бога Виталий все же верил, а вот весь церковный антураж переносил с большим трудом. В церковь он еще мог зайти, чтобы посмотреть на иконы, полюбоваться интерьером, но не более того. Чтобы встать на колени – об этом не могло быть и речи, невозможно было даже заставить себя перекреститься. Виталий приходил в ужас лишь от одной только мысли, что нужно целовать какой-нибудь образ или раку с мощами. Это же сплошная антисанитария и прямой путь к инфекционному заболеванию! А церковная терминология просто не укладывалась у него в голове. Ему достаточно было того, что церковь постоянно твердит о спасении души. В одном этом слове «спастись» у Виталия укладывалось сразу несколько значений, и одно из основных – спрятаться, сбежать с поля боя и так далее, а это было вовсе не в характере Виталия.
Храм, который чаще всего посещал Виталий, – Александро-Невская лавра. Он заходил туда, чтобы посмотреть на могилы известных людей, полюбоваться иконостасом, иногда послушать церковный хор. Но службы не посещал. Прихожане, да и батюшки каким-то образом чувствовали в нем чужака. (Да и немудрено. Если человек не крестится и не становится на колени, то кто он?) А в том, что это была именно лавра, не было ничего удивительного. Как известно, во времена становления советской власти считалось хорошим тоном отбирать помещения у церкви и размещать в них какие-нибудь чисто светские предприятия, например винные и строительные склады, а также мыльно-пильные заводы. Считалось, что обществу от таких реформаций сплошная польза. Славный город Питер в этом вопросе оказался одним из самых продвинутых. Часть помещений лавры была отдана Центральному котлотурбинному институту. Симбиоза между молитвами, котлами и турбинами так и не получилось, но два различных учреждения уживались на одной территории вполне мирно.
Виталий по служебным делам частенько бывал в ЦКТИ, иногда заходил и в лавру. На этом и заканчивались все его религиозные отправления…
Мысли о религии, как ни странно, немного успокоили Виталия. Но не до конца. Нервная дрожь все никак не проходила. Виталий знал, что это может растянуться надолго. Лишь бы не было нервного срыва. Когда у него был первый серьезный срыв? После командировки в Харьков. После второй командировки в Харьков.
На пределе устойчивости
В Ленинграде Виталию Верховцеву удалось пробыть всего два дня. Он написал отчет о командировке, получил новое командировочное удостоверение и снова улетел в Харьков. На заводе срывался экспортный заказ, и чьи-то истрепанные нервы в расчет не принимались. Впрочем, о его нервах никто не знал, Виталий никому не жаловался.
В Харькове по его указанию турбину опять вскрыли. Каким способом ему удалось убедить руководство завода в необходимости очередного вскрытия и какой нервотрепки это стоило, лучше не рассказывать.
Никто не верил в то, что предлагал сделать Виталий. Какие, к черту, отверстия на несущей поверхности опорного подшипника? Любой слесарь мог сказать, что после этого задерет и шейку вала, и подшипник. Производство турбин носило единичный характер, три-четыре машины серией никак не назовешь, а это означало, что готовых запасных деталей не было. Любую испорченную деталь нужно было бы делать заново, с самого начала и до конца. Виталий предлагал переделать опорный подшипник. Но если бы его эксперимент не удался, пришлось бы делать новый подшипник, а это не одна неделя труда. Виталий же, кроме железной уверенности в своей правоте, ничего представить не мог. Никаких расчетов, ничего. Но экспортный заказ срывался, и что-то нужно было делать. В конце концов под честное слово Виталия, а также под его чуть ли не уголовную ответственность подшипник переделали. Машину собрали и запустили. Турбина с блеском прошла все испытания.
Дело он сделал. Остальное входило уже в компетенцию заводских конструкторов и технологов. Виталий принимал поздравления заводчан. И было с чем. Он находился в сильнейшем радостном нервном возбуждении и даже не чувствовал своей смертельной усталости.
Много позже, уже в Ленинграде, Виталий вернулся к харьковской турбине. Он мысленно прокрутил все события и пришел к парадоксальному выводу. Оказывается, он решил серьезную инженерную задачу способом, который более подходит домашней хозяйке. Как она поступает, когда не хочет, чтобы у нее при кипячении убежало молоко из кастрюли? Кладет на дно кастрюли хитро изогнутую крышечку. После этого молоко кипит, но не убегает. А как поступил он, чтобы разорвать масляный клин? Насверлил дырочек в подшипнике. Получилось. Но как? По наитию. А если это попробовать обосновать математически? Нет, за молоко он, конечно, не возьмется, а вот с турбинным маслом попытается разобраться.
И попытался. Именно с этого момента и началась его серьезная научная деятельность. Он полез в гидродинамику, в которую добавил механики, изрядно перемешанной с вибрацией. Получалось что-то совершенно заумное. Месяца через три он попытался написать в одну строчку результирующую формулу. Писать пришлось на листе ватмана мелким почерком. Формула получилась красивая, но когда он обычной линейкой измерил длину формулы, а потом сравнил ее с длиной собственной головы, то крепко расстроился. Формула оказалась в четыре раза длиннее. Тем не менее Виталий не бросил своего занятия, а отнес результаты своих трудов на вычислительный центр и попросил составить программу.
