– Это уж как сказать, – не согласился Женька. – Если бы деньги ничего не значили, ты бы, наверное, сидел в Ленинграде, а не болтался по северу, по компрессорным станциям. Здесь коэффициент к зарплате один и семь, вот ты здесь и сидишь. Добровольно, да еще и без денег, на этот курорт никто не поедет. И покажи мне, где ты видел литератора, для которого деньги не самое главное? Нет таких.
– Да хотя бы у нас в литературном объединении, – не сдался Костя. – Там все такие.
– Интересно, – саркастически фыркнул Женька. – Чему вас там учат, как правильно жить?
– Там не учат, как жить правильно, – начал свирепеть Костя от всех этих пустопорожних разговоров. – Там тебе популярно объяснят, что живешь ты неправильно и пишешь тоже неправильно. А как нужно делать правильно, тебя учить никто не станет.
– Да? Интересно, а какое такое самовыражение? Что ты можешь такого выразить, чтобы я этого без тебя не знал? Или, к примеру, что ты можешь сделать такого, чего я от тебя никак не ожидаю? Вот…
Женька договорить не успел. Костя схватил его за шиворот и выбросил из кухни. После нешуточной борьбы с тяжеловесом Лешей для Кости справиться с худосочным Женькой было парой пустяков. Женька, который, естественно, никак не ожидал от Кости подобных действий, пролетая по коридору, что-то пискнул о сумасшедших писателях, но вернуться побоялся. Костя сел за стол и дописал: «…или его хорошая зарплата».
С лирикой дело пошло совсем туго. Костя понял, что нужно немного расслабиться, потом сосредоточиться, и поставил на электроплиту чайник. Примерно в час ночи, когда все уже спали и никто не мешал творчеству, Костя сосредоточился и, старательно смакуя, выпил стакан чая. Он попытался воскресить в памяти вкус одуван-чикового меда, который попробовал в столовой вместе с чаем. Чай был похож, примерно та же столовская бурда, но вкус меда долго не восстанавливался. Костя вновь сделал над собой усилие, и во вкусе чая появилось что-то неуловимое. Костя пришел в лирическое состояние и написал: «А может быть, она подумала о…»
В окно громко постучали. Костя непонимающим взглядом посмотрел в том направлении и увидел за стеклом человеческое лицо. На втором-то этаже! Костя потряс головой, чтобы убедиться, что это не привидение. Привидение не пропало, а энергично стало делать знаки рукой, открывай, мол. Костя присмотрелся и опознал по покрытым инеем усам шестого члена пусконаладочной бригады Витьку Макарова. Костя открыл окно, и Витька ввалился на кухню.
– Во как хорошо, – сказал Витька, – а то я уж думал, что на улице ночевать придется. Вахтер в гостинице мне еще в прошлый раз сказала, чтобы так поздно не приходил, она меня впускать не станет. А на улице уже за сорок. Смотрю, у нас свет горит. Я по водосточной трубе забрался и давай в окно стучать. Это хорошо, что ты не спишь, только непонятно, чем занимаешься. Я раз пять стучал, а ты не слышишь.
Костя потихоньку начинал злиться и смотрел на Витьку как на врага народа.
– Здорово. У тебя и чай горячий есть, – потирая руки от удовольствия, сказал Витька.
Он налил себе чаю в Костин стакан и, с наслаждением причмокивая, стал пить. Костя с ненавистью смотрел, как он макает в стакан свои обмерзшие сосульками усы. Вкус одуванчикового меда вновь куда-то пропал.
– Где тебя носило? – с раздражением просил Костя.
– У-у-у, какая женщина, – Витька сладострастно закатил глаза.
– Это твоя Верка, что ли?
– Нет, не Верка.
– Уже другая? Где ты их только берешь?
– Знаешь, как они на ленинградцев бросаются? И уговаривать не нужно.
– Так оставался бы у нее, а не шастал по ночам и не мешал бы людям, – разъярился Костя.
Он злился, что из-за разных производственных неурядиц, картежников, болтунов и гуляк пропадает такой хороший рассказ.
– Нет, начальник, у нее сегодня долго оставаться никак нельзя было, – хохотнул Витька, – можно было нарваться.
В коридоре послышалось щелканье замка, и открылась входная дверь. На пороге кухни появилась вахтер гостиницы. Она грозным взглядом окинула помещение, указала пальцем на Витьку и произнесла:
– Тебя я предупреждала, чтобы по ночам не ходил? Теперь ты через окно залез. Завтра пройдешь к директору гостиницы. На выселение.
Она перевела свой указующий перст на Костю и продолжила:
– Ты тоже завтра к директору на выселение.
– А я за что? – удивился Костя.
– За то, что открыл окно, – объяснила дежурная и ушла.
Костя хоть и понимал, что, пока он станцию не запустит, его даже прокурор отсюда не выгонит, все равно не обрадовался предстоящему разговору с директором. Он выпер Витьку из кухни и попытался еще, на этот раз уже устало, сосредоточиться. Получилось с большим трудом. Он написал: «…его ленинградской прописке». Рассказ остановился окончательно. Костя крепко задумался, решил, что утро вечера мудренее, и отправился спать.
Утром он прочел написанные строки, пришел в ужас от всей этой абракадабры, разорвал исписанные листы и выбросил их к чертовой матери. Костя, кажется, стал понимать, что семена лирического рассказа в этих краях упадут в отнюдь не благодатную почву.
В электричке
Виталий в полудреме слегка пошевелился, пытаясь поудобнее устроиться на сиденье. Да, Костя есть Костя. Он относится к тому типу людей, из которых оптимизм даже ломом выковырять невозможно. Вот уж воистину любимец судьбы. Все, за что он брался, получалось без видимых усилий с его стороны, как бы само собой. Что бы с ним ни произошло, Костя выходит победителем из любой ситуации. Вот и сейчас живет и процветает. И даже характер за долгие годы ничуть не изменился. Костя органично влился в нормальную жизнь современного руководителя и пребывает сейчас в полной с ней гармонии. У Виталия этот же процесс проходил весьма болезненно, с крупными удачами, неудачами, нервными срывами и даже катастрофами. А вот уж кому действительно пришлось себя ломать, так это Юре Степанову.
Сутки мастера Степанова
Роботизированный участок старался вовсю. Страховидный робот под номером один аккуратно брал своей лапой со стеллажа заготовку, долю секунды как бы раздумывал, потом поворачивался и осторожно просовывал лапу в раскрытые двери токарноцентрового станка. Там заготовку принимал у робота пневматический зажим и крепко ее схватывал. Робот отводил свой манипулятор назад и замирал в ожидании. Станок автоматически, как в метро, сердито хлопал дверными створками, и на деталь с двух сторон набрасывались центрующие фрезы. Через несколько секунд операция заканчивалась. Двери открывались, робот брал обработанную заготовку и переносил ее на следующий стеллаж. Потом он поворачивался за новой заготовкой, весь процесс повторялся вновь.
Со следующего стеллажа деталь брал робот под номером два и переносил ее на дальнейшую обработку. Этот робот был многостаночником. В его распоряжении находились сразу два станка. Задача перед ним стояла тоже не очень сложная: взять деталь, вставить ее в станок, потом, после обработки, вынуть и перенести к следующему стеллажу.
С этого стеллажа деталь брал робот-контролер. У этого железного работника задача была посложнее. Он крутил деталь и так и сяк, проверял все размеры и аккуратно укладывал ее в контейнер. На этом технологический цикл заканчивался.
Вся линия, работающая в автоматическом режиме, без участия человека, производила совершенно удивительное впечатление. Огромное количество железа, точно двигающегося под аккомпанемент шипа и свиста пневматических мускулов, подвывания электродвигателей и передач, перемигивания лампочек и табло, создавало ощущение чего-то нереального, живущего своей непонятной, загадочной жизнью, логичной, строго продуманной, без сбоев.
Впрочем, сбой произошел. Робот-контролер вдруг остановился и стал издавать короткие гудки своим сигналом. На нем зажглась красная лампочка. По его команде остановились другие роботы и станки. Над участком загорелась желтая проблесковая лампочка, и зазвучал длинный зуммер.
