После этих слов Леша Петров окончательно понял, что в запарке перепутал щиты управления, и решил, что самый лучший выход для него – смешаться с промасленной толпой. Он тоже возмущенно зашумел:
– Кто включал насос?!
Но Леше быстро дали понять, что не на тех нарвался. Здесь были достаточно умудренные люди. Кто-то взял Лешу за локоть левой руки и повернул его так, чтобы все получше рассмотрели. Леша в горячке забыл снять со своей руки огромную табличку: «Не включать. Работают люди». Да и своим непромасленным видом он резко отличался от всех остальных.
– Все ясно, – громко констатировал генподрядчик, – наладчики.
Заместитель министра, ни слова не говоря, сел в машину. Сразу вслед за ним захлопали двери остальных машин и зашумели моторы. Минут через двадцать над тайгой разнеслось вертолетное «пыр-пыр-пыр» – насквозь промасленная комиссия полетела делать оргвыводы.
Только после этого в дверях машинного зала показался Женька Коваленко. Как потом утверждали очевидцы, Женька поначалу очень испугался масляного фонтана, совершенно неожиданно ударившего из третьей машины, и, что-то крича по телефону, спрятался. Но потом вдруг решил проявить героизм и грудью ринулся на масляную струю толщиной в человеческую руку и давлением в шесть атмосфер, пытаясь ее заткнуть. Именно после этих его отчаянных действий масло и попало на министерскую комиссию, до этого струя била совсем в другую сторону.
О том, что произошло в штабе строительства после отлета заместителя министра, лучше умолчать, потому что все равно никто не поверит.
Вечером удрученные наладчики собрались в своем гостиничном номере. Гостиничный номер представлял собой обычную квартиру на втором этаже финского дома. В этой квартире жили шесть наладчиков. Сейчас в номере было пять человек, шестой член бригады ушел, как всегда, по своим делам.
После длительного отмывания в ванной от турбинного масла и довольно скудного холостяцкого ужина наладчики занялись своими делами. Четверо уселись за стол в самой большой комнате и стали играть в преферанс. Костя ушел на кухню и, стараясь не слушать изрядно перефразированное знаменитое чеховское «так его же за это канделябром», громко раздававшееся в соседней комнате, попытался сосредоточиться и заняться рассказом. Сделать это было довольно сложно. Мысли перескакивали с лирического рассказа на министерскую комиссию и скандал в штабе строительства. Настроение было препаршивейшим. Не помогало даже воспоминание о тех четырех пальцах, на которых сошлись с генподрядчиком.
Костя огромным усилием воли взял себя в руки и заставил настроиться на лирический тон. Первым делом он подобрал прообразы действующих лиц. Прообразом героини будет, конечно, красавица Маша из техотдела. В прообразы главного героя он, немного подумав, назначил себя. А в самом деле, чем он не герой лирического рассказа? Молодой, энергичный, с высшим образованием, не женат, внешность… впрочем, внешность в рассказе легко изменить. Время и место действия он уже наметил, когда бежал от столовой до штаба строительства. Название рассказа он придумал почти сразу же. По аналогии с «Вересковым медом» у Стивенсона он дал своему рассказу название «Одуванчиковый мед». Поэтическую глубину образов Костя решил передать через внутренние переживания героев и их мысли друг о друге. Он еще раз сосредоточился и начал писать в блокнот.
«По лесной полянке, покрытой ярко-желтыми цветами одуванчиков, ходила стройная девушка с лукошком. Девушка вполголоса напевала песню, собирала цветы одуванчиков, но мысли ее были далеко. Она думала о том, что в их небольшой поселок на строительство газокомпрессорной станции приехала бригада наладчиков. Руководителем бригады был молодой, высокого роста, очень симпатичный инженер. Что ей больше всего понравилось в этом совершенно незнакомом человеке? Его густые вьющиеся светлые волосы, голубые глаза…»
– Ты ничего не видел? – услышал над собой Костя чей-то взволнованный голос.
Увлекшись рассказом, Костя отключился от посторонних шумов и совершенно не слышал, как хлопнула входная дверь и к нему на кухню с великим грохотом ввалился взвинченный до последней степени главный инженер дирекции.
– Что я должен был видеть? – спросил Костя, постепенно возвращаясь из заоблачных высот лирического рассказа на грешную землю.
– Ну люди, ну сволочи, воры проклятые! – нервно бегая по кухне, рассыпался эпитетами главный инженер.
Костя посмотрел на его мелькающие туда-сюда драные джинсы и окончательно пришел в себя.
– Кто? Что случилось?
– Так ты ничего не видел?
– Да объясни же, в конце концов, что случилось!
– Понимаешь, – яростно начал главный инженер, – я привез в поселок два ящика с немецкими кондиционерами. Машину поставил как раз у вас под окнами и пошел искать подъемный кран. Возвращаюсь с краном, а обоих ящиков нет. Украли! Ворье проклятое! И как сумели, когда успели? За каких-то пятнадцать минут украли оба ящика, а они каждый по две тонны весят!
Главный инженер выглянул в окно, кого-то там увидел и, громко крича, побежал на улицу. Костя с минуту осмысливал сказанное, потом представил себе вора, удирающего с двухтонным ящиком в руках по глубокому снегу от главного инженера, и на него нашел приступ гомерического хохота. Нахохотавшись всласть, Костя вновь сосредоточился и дописал к последнему предложению: «…его голубые джинсы». Так незаметно в лирический рассказ просочилась совершенно посторонняя вещь – джинсы главного инженера дирекции, человека совсем не лирического и от поэзии далекого.
Костя продолжил дальше: «А может быть, ей понравилось, что он легко разбирается в такой сложной технике, как газоперекачивающая станция, или…»
– Пишешь?! Что ты там пишешь? – раздался над Костей голос Леши Петрова.
Леша, видно, устал от преферанса, вышел на кухню попить водички и наткнулся на творящего Костю.
– Какое тебе дело до того, что я пишу?
– Какое мое дело?! Ты, наверное, докладную в Ленинград пишешь! Пишешь, что это старший инженер Петров по ошибке включил маслонасос на третьем агрегате и облил маслом министерскую комиссию. Заложить хочешь?! Только попробуй, я сразу же напишу, что ты, как руководитель бригады, заставил меня включать насос на не принятом в наладку оборудовании.
– Леша, ты дурак от рождения или временно обалдел? – спросил Костя.
– Что?! – взревел Леша и грудью пошел на Костю.
Костя тоже выпятил грудь и двинулся вперед. На звуки скандала из соседней комнаты прибежали остальные наладчики и долго разнимали вошедших в раж петухов. Было сказано много разных слов, девяносто девять процентов из которых приводить нельзя по причине их слишком уж большой весомости, а оставшийся один процент приводить просто бессмысленно, он все равно ничего не объяснит. В конце концов Леша сказал: «Пиши что хочешь, но чтобы моей фамилии там не было». На что Костя потряс над головой блокнотом и заявил: «Тебе слишком много нужно сделать, чтобы сюда попасть». На том и порешили.
Леша вспомнил, что уже половина первого ночи, и отправился спать, а Костя, не успев как следует остыть от скандала, сгоряча дописал к последней строчке: «…его крепкие, сильные мускулы», после чего задумался. Рассказ не шел. Костя нервно походил по кухне и тупо посмотрел на написанное, плохо понимая смысл строк. Какая уж тут, к черту, лирика после всех этих передряг? Тут впору эпосом заняться или эпистолярным жанром и в самом деле докладную написать.
Костя огромным усилием воли взял себя в руки и вновь сосредоточился. Смысл написанного стал доходить до него, и уже повеяло лирикой, как дверь на кухню открылась, и на пороге показался Женька Коваленко. Он несколько секунд молча смотрел на Костю, потом со знанием дела спросил:
– Повесть или рассказ?
– Рассказ, – сознался Костя.
– И хорошо платят?
– Разве в этом дело?
– А в чем же?
– Ты спроси у любого литератора, и он тебе ответит, что деньги не самое главное. Главное – выразить себя: свои мысли, свои чувства, свою точку зрения.
