– Не знаю. Придумал бы что-нибудь.
– Интересно, а что бы ты придумал? У реактора произошел срыв циркуляционных насосов – раз, был и сейчас есть положительный паровой коэффициент реактивности – два. Вот ты человек науки, что бы ты делал в такой ситуации?
– Во-первых, я бы не стал загонять реактор в такой режим, когда все это сказывается.
– Не уходи от вопроса. Вижу, что не хочешь отвечать, человек науки. Хрен ты когда признаешься, что с реактором дело нечисто. Я знаешь когда это понял? Когда в Чернобыле судили эксплуатацию. Заметь, проводили не какой-нибудь показательный процесс в Киеве, а суд в Чернобыле. А что такое Чернобыль? Это зона, в которую без специального пропуска не попадешь. И на процессе не было людей, у которых могли бы возникнуть очень неудобные вопросы. Дали директору и главному инженеру станции по десять лет, другим поменьше – и все, вопрос закрыт, виновные наказаны. А я после суда раздобыл доклад нашей комиссии в МАГАТЭ, чертежи реактора и попробовал разобраться сам. Знаешь до чего додумался?
– Ну и до чего же?
– До того, что блок с РБМК-1000 – дикое дерьмо, гибрид телеги с плохо управляемым реактивным двигателем. Рано или поздно реактивный двигатель должен был эту телегу разнести. Он и разнес.
– И почему же реактор – дерьмо?
– Как его конструировали? Взяли барабанный паровой котел Рамзина, убрали из него топку и поставили вместо нее активную зону. Сделали биологическую защиту – и вот, пожалуйста, получите ядерный энергетический реактор. Даже циркуляционные насосы не поменяли, как были напорного типа, так их и оставили. А насос напорного типа чем опасен? У него бывают срывы, когда он крутится, воет, жужжит, а воду не качает. Могли хотя бы аварийные насосы поставить объемного типа, а так реактор остался без воды. Только если на обычном парогенераторе это просто крупная неприятность, трубы добела накаляются, то на реакторе это может закончиться взрывом. Далее, самый главный ляп. У реактора есть положительная обратная связь. Когда в аварийном режиме сбрасываются поглощающие стержни, у реактора мощность сначала повышается, и только потом он останавливается. Ребята пытались его остановить, а он вместо этого разогнался и многократно превысил свою мощность. Убило то, что должно было спасти. И что ты на это скажешь?
Виталий сидел молча.
– Так, наука говорить не хочет, – констатировал Коля. – Хорошо, скажи, ты все это знал?
– Да, знал, – подтвердил Виталий. – Точно так же, как ты, разобрался после аварии.
– И чего же ты молчишь, никому ничего не говоришь?
– А кому я скажу и что? Правительству, министерству? Да кто меня станет слушать, если таких реакторов сейчас четырнадцать штук работает? В стране с этой перестройкой идеологию уничтожили, промышленность развалили, армию и флот почти ликвидировали, сельского хозяйства тоже нет. Осталось только по единой энергетической системе ударить и науку погубить. Ты этого хочешь? – Виталий немного помолчал, потом добавил: – Да и подработали конструкцию реактора.
– Каким образом?
– Просто вставили дополнительные поглощающие стержни. Поставили несколько новых защит и блокировок. Реактор стал выдавать мощность меньше, но работает в таком режиме, когда положительная обратная связь никак не проявляется.
– Так все-таки она есть?
– Не знаю. Данных у меня нет. Говорю же, не проявляется.
– Так, Виталя, а как ты относишься к тому, что ребята лежат в могиле, да еще и с таким клеймом, а истинные виновники аварии даже не названы?
– А кто они, по-твоему?
– Те люди, которые этот реактор конструировали. Двигали его в производство и устанавливали в густонаселенных районах страны.
– Не время сейчас называть имена. Нужно еще и науку попытаться сохранить. Потом, Коля, потом.
– Ты хотя бы фамилии этих людей знаешь?
– Да. Знаю.
Вот такой разговор состоялся у Виталия с Николаем тринадцать лет назад.
Может, плюнуть на все и уехать к Николаю в Запорожье? Должен же он признать своего старого друга? Наверняка он уже стал большим начальником, должен помочь. Хотя что это Виталий так размечтался? Кто же его через границу без загранпаспорта, с одной справкой об освобождении, пустит? На Украине и своих бывших зеков хватает.
Свадьба тогда удалась на славу. С тостами, криками «Горько!», пожеланиями здоровья и всяческих благ, с танцами и разборками на улице. О том, что надо бы и домой попасть, студенты вспомнили за полчаса до закрытия метро. Всех как ветром сдуло, но Николай проявил принципиальность. Он заявил, что жених, невеста и родители на метро не поедут, а поедут только на такси и пусть об этом у свидетеля Виталия Верховцева голова болит. Поскольку позаботиться о такси заранее как-то никому в голову не пришло, Виталию пришлось потратить немало сил, чтобы в такой поздний час поймать машину. Одним словом, когда Виталий подогнал такси к кафе, метро уже закрылось. В одно такси все, конечно, не поместились. Кое-кто остался. Этими «кое-кем» были Виталий и свидетельница со стороны невесты Нинка – молодая веселая симпатичная девчонка, однокурсница.
Будучи человеком хозяйственным и обстоятельным, Николай дал Виталию последние указания относительно свадьбы: вместе с Нинкой вернуться в кафе, собрать все цветочки, которые им с женой подарили, собрать со столов все оставшееся спиртное.
(Виталий от удивления выпучил глаза: когда это студенты спиртное оставляли? «А ты проверь. И под моим стулом посмотри, там кое-что должно быть», – произнес Николай.) Потом Виталию предписывалось доставить все это Николаю в комнату общаги. И самое главное, раз уж ребята гуляли в кафе за его, Николая, счет, то они должны были сообразить и собрать деньги на такси, на котором Николай с женой и родителями должен попасть домой. А раз уж Верховцев – свидетель, то деньги они должны были сдать ему, как главному другу жениха. Так что, Виталя, будь добр, оплати такси вперед. У Виталия от удивления отвисла нижняя челюсть. Каким это студентам, пусть даже по самой крутой пьянке, придет в голову крамольная мысль скинуться, чтобы кому-то оплатить проезд на такси? Но деваться было некуда, обязанности свидетеля. Виталий заплатил таксисту из своих денег, и Николай с семейством укатили.
Виталий и Нинка вернулись в кафе. Они быстро пробежались по столикам, убедились, что все бутылки пусты, и собрали цветы. Под стулом Николая обнаружились бутылка шампанского, бутылка вина и бутылка водки. Все-таки Николай – хозяйственный мужик. Виталий сложил бутылки к себе в сумку, Нинка взяла цветочки, и они отправились на улицу ловить такси.
Виталий уже высматривал зеленые огоньки или подходящих частников, как вдруг его посетила страшная догадка. Он сунул руку в карман. Точно. Денег не было, все отдал за Колькино семейство.
– Нинель, у тебя деньги есть? – спросил он у Нинки.
– А что случилось?
– Все деньги отдал за Колькино такси. Так, какая-то мелочь осталась, на трамвай.
– Так поехали на метро, – рассмеялась Нинка.
– Окстись. Метро уже полчаса как закрыто, – хмуро сказал Виталий. – И общественный транспорт не ходит.
Нинку подобное известие ничуть не смутило:
– Тогда пошли пешком.
– Чего? – страшно удивился Виталий. – Ты понимаешь, где метро «Аэропорт», а где Лефортово?
– He-а. А ты дорогу знаешь?
– Если только по карте немного представляю. По Ленинградскому проспекту нужно дойти до Садового кольца, потом по Садовому кольцу до Басманной. Пройти всю Басманную, перебраться по мосту через Яузу. Там еще немного – и Лефортово.
– Так пошли.
– Ты хоть представляешь, какое расстояние? Другой конец Москвы.
– А ты собрался здесь до утра стоять?
Неожиданно для самого себя Виталий вдруг понял, что Нинкина бесшабашность ему нравится.
– Пошли, – согласился он.
Они, как были, в свадебных костюмах, с лентами через плечо, на которых было написано: «Свидетель» и «Свидетельница», двинулись по тротуару в ту сторону, где должен был находиться Белорусский вокзал. Виталий достал из сумки небольшой диктофон и включил его. В те времена было модно записывать на диктофон все, что творилось на свадьбе, в загсе, на банкете, и потом дарить кассеты молодоженам. Виталий добросовестно и записал. Однако у него нашлась пара кассет с музыкой, и он поставил «Машину времени». Нинка с удовольствием стала подпевать:
