– Хорошо.
Акселератка, оказывается, еще и мнительная. Ему бы до своей верхней полки добраться, а ты внизу делай что хочешь: хочешь – переодевайся, хочешь – на голове стой. Только бы лечь на подушку – и все, хоть из пушки стреляй, хоть поезд с железнодорожного полотна под откос сбрасывай. Плохо дело. Опять нервы шалят, с трудом галлюцинации удается сдерживать.
Девушка ушла в купе. Он достал сигарету, закурил и пошел в запрещенный для курения рабочий тамбур. Сонный проводник только проворчал вслед:
– И чего не спят? Скоро утро, а не спят.
– Я тоже удивляюсь, – в тон проводнику сказал Виталий. – И чего не спят?
Докурив сигарету и ругнув еще раз про себя всех попутчиков и попутчиц, а заодно и те тридцать шесть часов, которые отделяли его от Ленинграда, от его неплохо обставленной однокомнатной квартиры, стереоустановки, цветного телевизора последнего поколения и холодильника, полного продуктов, он наконец-то зашел в душное купе.
Девушка спала, а может, и нет, но лежала, завернувшись в простыню, лицом к стене. С соседней верхней полки доносилось мерное посапывание молодого супруга, который спал, сбросив с себя одеяло. На нижней полке в обнимку с ребенком спала его жена. Ей было жарко, и она тоже полностью сбросила даже простыню. В голубом свете ночника неестественно отсвечивали ее длинные ноги и две мертвенно-бледные голые груди. Картина была, конечно, достойной, и не на ночь бы такую смотреть, но да бог с ней, это дело главы семьи. А сейчас – спать, спать, спать.
Виталий забрался на верхнюю полку, разделся, выключил ночник и положил голову на подушку. Сон наступил почти мгновенно, как будто бы он провалился в яму. Последнее, что пыталось пробиться через пелену сна, – это какая-то мысль о маслосистеме турбины.
Утром его разбудила заступившая на смену проводница. Виталий с трудом разлепил глаза и не сразу понял, чего от него хотят. Проводница спросила:
– Молодой человек, чай пить будете?
Чаю было бы сейчас неплохо, и он уже хотел изъявить желание, но вспомнил об оставшихся двадцати копейках и сказал:
– Нет. Я его не люблю.
Проводница посмотрела на него оценивающим взглядом и ехидно спросила:
– А кофе пьете только специального помола?
– Да. И обязательно с коньяком, и бутерброд с красной икрой, пожалуйста.
Проводница понимающе усмехнулась и ушла. Виталий отвернулся к стене и снова уснул.
Небольшой, блестящий, чем-то хорошо знакомый сегмент на качающейся опоре обтекала какая-то жидкость. Сегмент поддавался ее напору и вибрировал. Звук вибрации был довольно громким и с постоянным периодом. Тук-тук, тук-тук, тук-тук… Тьфу ты, черт, да это же стук вагонных колес. Виталий почувствовал, что проснулся, и открыл глаза. Увидел качающийся потолок купе и криво усмехнулся. Это же надо, а раньше во сне девушек видел. Теперь сон и тот профессиональный: опорный подшипник турбины в сопровождении стука вагонных колес. Хорошо, что ему очередной раз не приснился пожар на компрессорной станции.
Этот сон уже четыре месяца неотступно преследовал его. Сон был страшен в своих подробностях. Его собственный крик «Лева, сюда! Выход здесь!» до сих пор стоит в ушах. По ночам перед глазами жутким, нереальным видением мерещится вид дергающегося в огне Левы, которого он все-таки вытащил, но вытащил поздно. Виталий несколько раз просыпался в холодном поту с непроизвольным громким вскриком, насмерть пугая соседей по гостиничному номеру.
Виталий сладко потянулся и решил, что неплохо было бы умыться.
Он оделся и, схватив полотенце, спустился с верхней полки. Внизу шел неспешный дорожный разговор. Девушка и молодые супруги рассуждали о том, как нужно сдавать сессию. Судя по серьезности, с которой шло обсуждение, и компетентности, которую проявляли обе стороны, супруги ушли тоже не дальше второго-третьего курса.
– Доброе утро, – поздоровался со всеми Виталий.
Девушка, которая, по-видимому, обиделась, что ее вчера так бесцеремонно отправили спать, не ответила. Молодая супруга только заметила, что сейчас уже не утро, а первый час дня. Супруг оценил взглядом, что это слезло с верхней полки, и промолчал.
Бог с ними. Самый лучший попутчик – молчащий, который только в крайнем случае станет рассказывать, что едет с похорон дорогой бабушки или что ехал к любимой женщине, а его мягко попросили выйти вон, или будет показывать фотографии своего многочисленного потомства.
Виталий прошел в туалет и долго, с наслаждением плескался под краном. Потом с полотенцем на шее вышел в тамбур и с удовольствием выкурил сигарету. Однако же появилось одно обстоятельство, которое рисковало испортить так хорошо начавшееся утро, – приступ голода. Чтобы его заглушить, пришлось выпить три стакана воды. Скорее бы уже Ленинград, а то рискуешь умереть от дистрофии в столь не подходящее для этого время.
Виталий вернулся в купе, повесил полотенце, вышел в коридор и стал смотреть в окно. Поезд не спеша катил по заснеженной равнине. Бросалось в глаза, что у железной дороги была всего одна колея, и та неэлектрифицированная. Состав, скорее всего, тащил тепловоз, что в европейской части Союза не так часто встречалось. За окном тянулись болотистые леса. В некоторых местах из-под снега, несмотря на январь, явно проступала вода. Виталий вспомнил, что в этих местах он должен проехать Смоленск. Сразу же в памяти всплыла старая Смоленская дорога, на эту мысль желудок живо ответил приступом голода. М-да, ситуация очень схожая: снег, зима, приступы голода и разрушенные надежды. Только они удирали из Москвы, а его надежды покончить с турбиной одним решительным ударом рухнули в Харькове.
Странные какие-то аналогии в голову лезут.
В лесу показалось несколько домишек, и состав решительно затормозил. Поезд был из тех, что останавливаются у каждого столба. Складывалось впечатление: поезд чего-то ждет просто в лесу. Виталий в надежде увидеть вокзал посмотрел через окно купе. За окном стояло здание чуть побольше пивной точки, смотреть не на что. Может, машинист пошел пивка попить?
Взгляд случайно упал на девушку. Девушка, наклонившись над коляской, играла с ребенком. Ее коротенький халатик разошелся спереди у пуговиц по всей длине. Сквозь образовавшиеся щелочки было видно молодое розовое тело.
Интересно, зачем это девушки такие халаты носят? Или по неопытности, не зная, что такие щелочки, как магнитом, притягивают посторонние взгляды? А может, прекрасно обо всем зная, носят специально? Последнее, пожалуй, наиболее вероятно.
Чтобы отогнать от себя бесовские мысли, Виталий забрался на свою верхнюю полку и снова принялся за филолого-криминалистическую книгу. Автор книги изо всех сил пытался доказать: в том нет никакой беды, что пирожник стал тачать сапоги, а сапожник медленно, но уверенно шел по следу преступника и, кажется, намеревался поспорить чутьем с самой знаменитой служебно-разыскной собакой.
Мысли как-то незаметно переключились с детектива на турбину. Виталий поймал себя на том, что просто водит глазами по строкам, не вникая в их смысл, и отложил книгу в сторону.
Вспомнилась итальянская турбина, работу с которой он закончил уже почти четыре недели назад. Его вызвали на станцию, когда спецы из пусконаладки запустили пять машин из шести. Шестая машина вышла за пределы рабочих параметров по вибрации. Срабатывала система виброзащиты и отключала турбину. С итальянской техникой подобное случалось редко, и пускачи, не имея опыта в таких вещах, разбираться долго не стали, а вызвали специалиста из «Диагностики».
Виталий приехал на станцию, отключил виброзащиту и, обвесив агрегат датчиками, гонял его на холостом ходу. Чтобы не доводить никого до инфаркта, он прогнал от турбины всех станционных специалистов и разбирался сам. Через сутки работы он заметил, что вибрация значительно снизилась. Он остановил машину и стал думать. На вторые сутки, сопоставив срок выпуска турбины, гарантии фирмы-изготовителя и сроки строительства, нашел причину. Причина оказалась до смешного простой. Строительство станции затянулось, и турбина была запущена почти на год позже гарантированного срока. Фирма рекомендовала при длительном простое турбины время от времени проворачивать ротор. На неработающей машине это, естественно, делать никто не стал. Просто все привыкли к неприхотливой советской технике, которая годами, дожидаясь запуска, могла стоять в каком-нибудь болоте или до половины врасти в землю, а когда ее ставили на фундамент и выливали из нее воду, сразу же как ни в чем не бывало начинала работать. Нежная итальянская техника подобные испытания не выдерживала. Хотя турбина и стояла в укрытии, надежно спрятанная от атмосферных и прочих катаклизмов, длительный простой отрицательно сказался на ее здоровье. У турбины прогнулся ротор. Выход был один: отключать виброзащиту и гонять турбину на холостом ходу, пока не произойдет самовыпрямление ротора.
