Ошитива подскочила со своего места, не обращая внимания на пятерых потрясенных солдат, которые вышли из своего укрытия и изумленно смотрели на небо. Ошитива вместе с другими жителями Центрального Места помчалась на площадь, чтобы танцевать и смеяться, подняв руки навстречу дождю и подставив открытый рот, чтобы вдоволь напиться благословенной водой. По всей равнине люди выставляли под дождь кувшины, миски и непромокаемые корзины, они вброд переходили узкую реку, которая теперь стремительно неслась, становясь все шире и шире, они сбрасывали с себя одежду и танцевали обнаженными под дождем.

Ксикли и его люди с перекошенными лицами отправились обратно к себе в бараки, чтобы исполнить свои ритуальные танцы.

Господин Хакал, впервые за две недели появившийся перед народом, тоже стоял на площади, подняв руки, а с его великолепного головного убора стекали струйки дождя, плащ из перьев блестел от влаги. Факелы шипели и гасли, поэтому в долине было мало света, но все видели фигуру своего Господина: его золото и браслеты ярко блестели сквозь дождевую завесу. Он нараспев начал восхвалять богов, и другие голоса подхватили его песнь, пока все голоса Центрального Места, тысячи голосов, не слились в один мощный голос, который благодарил богов за то, что они ниспослали в долину дождь.

Пока Ошитива обнимала Яни и других сестер-гончаров, в дождевом потоке появился воин-ягуар с разрисованным лицом и в промокшей пятнистой шкуре. Он схватил Ошитиву за руку и потащил ее через толпу, а люди расступались перед ними и удивленно смотрели на девушку, которую куда-то вел солдат, а затем продолжали веселиться и танцевать.

К ее удивлению, солдат привел ее к главной двери каменного комплекса, ко входу, которым пользовался только Господин Хакал, втолкнул ее внутрь, а потом, повернувшись к ней спиной и лицом к площади, встал на страже.

Когда ее глаза привыкли к свету — факелы горели в канделябрах, — она увидела Господина Хакала. Он сидел в великолепном резном кресле, раскрашенном витиеватым красочным узором. Хакал снял с себя промокший головной убор и плащ, он теперь сидел в одной лишь хлопковой набедренной повязке алого цвета, щедро вышитой золотой нитью. Его бронзовую грудь, все еще мокрую от дождя, украшало серебряное ожерелье с небесными камешками. Два раба причесывали и высушивали его волосы, укладывали их за плечами на спине.

— Вот и ты! — закричал он и вскочил на ноги, рабы испугались. — Ты призвала дождь!

Ошитива с удивлением посмотрела на него. Она переживала за него, теперь радовалась, что с ним по-прежнему все хорошо.

— В этом заслуга и моих сестер из Гильдии Гончаров, и жрецов, восхвалявших дождь, и исполнителей ритуальных танцев, и всех, кто молился, Мой Господин.

Он весело засмеялся:

— Я никогда не пойму Людей Солнца, которые не терпят хвастовства и верят, что все люди равны! В Толле мы превозносим одаренного ремесленника и ставим его или ее выше других. В Толле умные и успешные жители достойно награждаются, а все остальные — лишь пыль под нашими ногами.

Она едва слышала звуки дождя за дверью, так сильно билось ее сердце. Не забыл ли он, как открыл ей свои намерения две недели назад, когда ее победа означала его поражение? Когда он ударил ее с такой силой, что рассек ей подбородок?

Рабы ушли, и Ошитива осталась один на один с Господином Хакалом в комнате, которую она раньше не видела. Это было сердце Центрального Места, где тлатоани принимали высокопоставленных гостей, встречались с Верховными Жрецами, совещались со знатью. На стенах здесь висели плетеные гобелены, а полы покрывали цветные тростниковые ковры.

— Ты можешь выбрать награду за то, что ты призвала дождь, — улыбнулся он, вынул факел из канделябра и велел ей следовать за ним.

Ошитива знала план расположения нижних этажей каменного комплекса, но Хакал повел ее к лестнице, и пока они поднимались, она размышляла, куда он ее приведет.

На их пути было много узких туннелей со ступеньками, чем дальше они шли, тем глуше слышались звуки дождя и радостный гул людской толпы. Ей нелегко было идти, Хакал оказался энергичным, резво перепрыгивал через ступеньки и всю дорогу, пока они поднимались, смеялся. Она поднималась за Господином Хакалом все выше и выше, чувствуя, что могла бы пойти за ним куда угодно.

На открытой террасе на пятом этаже жили слуги среднего ранга, но внутренние комнаты были закрыты, и всем, кроме Хакала, запрещалось в них входить. Они вышли на открытую террасу, и Ошитива замерла при виде залитого внизу дождем Центрального Места: люди весело купались и играли в лужах дождя, они пили дождь и танцевали в потоке дождя, а жрецы продолжали, не останавливаясь, возносить хвалу богам.

— Сюда! — громко крикнул Хакал и пригласил ее в первую из семи комнат, каждая из которых была роскошнее предыдущей. Он предложил ей выбрать награду.

Первая комната была хранилищем перьев, где одна стена была украшена перьями ярко-желтого цвета, а другая — лучезарными и сверкающими оттенками синего, сплетенными в гобелены и развешанными на противоположных стенах в виде красивых портьер и гирлянд. На остальных стенах висели перья ярко-красного цвета и чистейшего, невероятно ослепительного белого.

Следующая комната была местом хранения небесных камней, заполненная от пола до потолка камнями всех возможных цветов, размеров и формы: необработанных, обработанных, отполированных. Некоторые камни были большими, размером с человеческий кулак.

Наконец Хакал привел ее на крышу пятого этажа с навесом из ивовых веток, который укрывал их от дождя. Она рассматривала вольер — клетку, сделанную из ивы и березы, где была собрана коллекция фантастических птиц, которых Ошитива никогда в жизни не видела.

— Выбирай! — великодушно предложил Хакал, вытянув руки вперед, словно предлагая ей весь мир. — Та, кто призвала дождь, будет иметь любое сокровище, какое пожелает.

Ошитива могла только смотреть на него. Он был таким веселым и так радостно улыбался, что казалось, сейчас он взмахнет крыльями и улетит высоко в небо. Это было заразительно, ей тоже хотелось смеяться.

Неожиданно он помрачнел.

— Я сделал это, — нежно произнес он, она почувствовала его палец на своем подбородке. И хотя рана уже зажила, оставив лишь маленький шрам, его прикосновение было как удар молнии. — Не знаю, почему я ударил тебя. — Хакал нахмурил свои густые брови, будто случай, о котором он только что вспомнил, произошел много лет назад и он забыл какие-то детали.

Но Ошитиве не хотелось говорить о том дне. Казалось, что разногласия и последствия победы для одного и поражения — для другого были связаны не с ними. Она посмотрела на птиц в клетке и сказала:

— Они напоминают мне…

Глаза Хакала блестели, он тоже вернулся из воспоминаний о своем падении двухнедельной давности, когда думал, что потерял навсегда всю силу и власть. Но теперь дождь возвратил ему его могущество.

— Они напоминают тебе что?

— Молодых девушек, которые помогали тебе проводить ритуал на священной поляне. Они такие красивые. Я чувствую себя простым воробьем, — ответила она.

— Воробьи — самые крепкие птицы из всех крылатых созданий. Они живут и в снег, и в жару, и в дождь, и в засуху, и в голод. Воробей — сильный, решительный и самый живучий. А эти птички… — Он показал рукой на экзотические существа на жердочках, чьи перья были раскрашены во все цвета радуги. — Если бы не забота и уход, они давно погибли бы на воле.

Он сделал паузу, посмотрел на нее и продолжил:

— Но ты не такая простая, хотя и сравниваешь себя с воробьем. Запомни, воробей — птица певчая. Он радует нас своим пением.

Вокруг них лил дождь, создавая стену между ними и внешним миром, и казалось, что на земле есть только этот внутренний мир, спрятанный от дождя под деревянным навесом. Хакал стоял близко к Ошитиве. Она могла отчетливо разглядеть его черты, черты принца, которого она однажды возненавидела и назвала монстром, — крошечные шрамы по всему телу, пряди черных волос, ключицы, все еще поблескивающие от капелек дождя.