— Проследи за тем, чтобы все оставались в машинах. Абдула говорит, что у нас неприятности. Придумай какую-нибудь отговорку.

Марк зашагал по песку вслед за Абдулой, расстроенно глядя на заброшенные раскопки. Он как раз собирался высказать египтянину свое недовольство, но они уже пришли на место. Ему потребовалось одно лишь мгновение, чтобы понять, что произошло. Он пошатнулся, и ему пришлось опереться на бригадира.

Гафир, который должен был ночью охранять стелу, лежал в канаве, расчлененный на две половины. Он был разрублен посередине.

— Боже мой, Абдула…

— Я первый обнаружил его, эфенди. Поэтому я и отослал рабочих обратно в лагерь. Только те, которые находятся здесь, знают, в чем дело. Но на их молчание мы можем рассчитывать.

Марк едва ли обратил внимание на посеревшие, переполненные ужасом лица помощников Абдулы. Он не мог оторвать глаз от убитого.

— Почему, Абдула? — услышал он свой голос. — Почему это случилось?

— Не знаю, эфенди. Ничего не тронуто. Стела все там же, где мы оставили ее вчера вечером.

Марку наконец удалось поднять глаза. Он никогда еще не видел Абдулу таким потрясенным.

— Абдула, это какая-то чудовищная месть.

— Похоже на то, эфенди.

Услышав приближающиеся шаги, Марк обернулся, но было уже поздно. Позади него стояли Холстиды: Сенфорд судорожно схватился руками за живот, а Алексис в ужасе смотрела в канаву.

— Мне не удалось их удержать, Марк, — объяснил Рон извиняющимся тоном. — Им непременно хотелось посмотреть, что произошло… — Тут он и сам заметил тело и оцепенел.

Марк вдруг заметил темные тени на песке и, подняв глаза, увидел коршунов, круживших у них над головами.

— Абдула, ты со своими людьми поднимешь тело! Проклятье! Канава залита кровью!

— Я позабочусь об этом, эфенди.

— О Господи! — вырвалось у Марка. Отчаянная ярость поднималась в нем. — Я хочу, чтобы это немедленно прекратилось! Кто это сделал, Абдула?

— Мои люди говорят, что никто из наших рабочих не мог этого сделать. Ни один из них не покидал прошлой ночью рабочего поселка.

— Может быть, они выскользнули незаметно:

— Мои люди абсолютно уверены в своих словах. Им известны отношения между рабочими, и они утверждают, что нет никакой вражды.

— Но ведь она существует! О прошлом гафире ты сказал мне, что он обидел чужую жену.

— Правильно, эфенди, но я не говорил, что это дело рук одного из рабочих. Убитые были гафирами, а они не общаются с простыми рабочими.

— Значит, это кто-то из деревни?

— Может быть, эфенди.

Марк старался не смотреть больше в канаву, но ничего другого он просто не мог делать. Еще страшнее, чем беспорядочно разбросанные внутренности и лужи крови, было выражение лица покойника. Глаза вылезли из орбит, а раскрытый рот, казалось, все еще продолжал кричать. Его потухший взгляд выражал бесконечный ужас.

— Хорошо, сегодня мы не будем работать. Как можно скорее убери следы этой бойни. Я еду в Эль-Тиль.

Марк оставил Холстидов на попечение Жасмины, а Рона и Хасима взял с собой в качестве сопровождающих. В приступе ярости, какие с ним не часто случались, он вел «лендровер», не обращая внимания на каменные глыбы и ухабы. Прежде чем они выехали из лагеря, он увидел шейху, сидевшую в тени от палатки, и заметил, что она почти осуждающе смотрела на него своими черными как смола глазами. И теперь, когда он мчался среди руин древнего города, в его памяти, словно звуки похоронного марша, вертелись слова из дневника Рамсгейта: «Верный помощник Мухаммеда, да хранит Господь его душу, был найден разрубленным пополам…»

Когда они добрались до окраины деревни и машина не могла уже проехать дальше, все трое вышли из «лендровера» и зашагали друг за другом по узким переулкам. Большинство домов были пустыми, а маленькие дети, которые обычно играли в пыли, куда-то исчезли. Далеко впереди слышалось пение.

— Что случилось? — спросил Рон.

Чуть позже им повстречалась целая процессия. Люди шли толпой за повозкой, нагруженной мебелью, которую тянул осел. Они хлопали в ладоши и распевали хвалебные песни.

— Это свадьба, — объяснил Хасим.

Все трое последовали за процессией и вскоре остановились около дома из речного ила. Молодые мужчины в галабиях столпились у входа. Прищелкивая языками, они распевали незатейливые любовные песенки. Марк пробрался сквозь толпу вперед и сквозь раскрытую дверь разглядел в сумрачном помещении приготовления к крестьянскому пиршеству. Молодой феллах, с наигранной застенчивостью прикрывая лицо носовым платком, стоял в кругу своих друзей, которые одобрительно хлопали его по плечу. Его руки были выкрашены хной, и на нем была новая галабия.

Марк протиснулся сквозь группу мужчин и остановился в поисках умды. Но, не найдя его, он обернулся к своим спутникам и сказал:

— Пошли к дому невесты.

Они пошли по грязным, узким деревенским улицам на громкие крики женщин. Когда они наконец-то нашли нужный дом, то встретили там, как того и следовало ожидать, всех женщин и детей деревни, которые занимались тем, что готовили молодую девушку к брачной ночи. Она уже приняла единственную в своей жизни ванну, и теперь ее подруги красили хной ее руки и ноги и время от времени щипали ее за бедра, что должно было принести счастье. Когда вдалеке раздались оружейные выстрелы, подруги покрыли голову девушки красным и белым платками и обсыпали ее солью.

Марк, Рон и Хасим отделились от толпы и увидели процессию жениха, шествующую за повозкой вниз по узкой улице. Среди мужчин находился и умда.

— Это он, — пробормотал Рон.

— Подожди. Не сейчас.

Они снова ушли в тень, чтобы их не заметили. Жених и его друзья вошли в крохотный домик и расступились перед умдой. В то время как остальные жители деревни толпились снаружи, ближайшие друзья и родственники наблюдали за тем, как будет проходить проверка невинности невесты. Все свершилось быстро и примитивно. Невеста вскрикнула от боли, и ее кровь оросила белый платок. Все захлопали в ладоши и выпили за здоровье невесты. Честь была спасена. Теперь пришло время празднования.

— Это будет не просто, — заметил Рон, когда они вышли из тени.

— Меня это абсолютно не волнует. Я сейчас же поговорю со стариком, хочет он того или нет.

Только Марк начал было прокладывать себе дорогу сквозь толпу, крестьяне, к его удивлению, расступились, и в дверях появился умда. Когда толпа сомкнулась за ним, он подошел к трем гостям и поприветствовал их с чрезвычайно доброжелательной улыбкой.

— Вы удостоили нас сегодня огромной чести. Заходите и празднуйте с нами.

— Нам нужно поговорить, хагг.

Улыбка слетела с его лица.

— Нам не о чем говорить, доктор Дэвисон. Этот мужчина жил в Эль-Хавата. Вот и говорите с умдой из Эль-Хавата.

Марк вскинул брови:

— Так ты знаешь?

— В нашей округе нет ничего, чего бы я не знал.

— Тогда ты, наверное, знаешь, кто его убил. Лицо старика помрачнело:

— Это то, чего я не знаю.

— Послушай, хагг…

— Доктор Дэвисон, здесь нет никакой междоусобной вражды. Наши деревни живут в мире, и мы собираемся и дальше поддерживать его. Я не такой глупец, как вы, вероятно, считаете. Я ни за что бы не допустил, чтобы тха'р помешал археологическим работам, вы наняли многих из моих людей и дали нам отличный чай. И я не настолько глуп, чтобы не знать, к чему может привести тха'р в таком прибыльном деле. Кто бы ни был убийцей, доктор Дэвисон, это не крестьянин из Эль — Тиль. Я не разрешаю кровную месть.

— Хагг, ты самый могущественный человек в этой долине. Ты можешь приказать другим умдам…

Старик предостерегающе поднял руку:

— Вы обижаете меня, доктор Дэвисон. С вашим гафиром случился несчастный случай, не более того.

— А теперь послушай меня! — внезапно закричал Марк, так что все вокруг вздрогнули. — И слушай внимательно! Двух трупов у меня в лагере вполне достаточно! Я сыт по горло! Резня прекратится немедленно! А если нет, то я подниму полицию мамура и потом найму рабочих из Эль-Миньи, а твои люди уйдут ни с чем!