Женщина, казалось, почувствовала, что он ее понял, так как замолчала, продолжая смотреть на него печальными глазами. Марк открыл рот и попытался заговорить, но у него вырвалось лишь хриплое сипение.
Она ждала, не сводя с него глаз.
Он облизнул губы и сглотнул. Потом он медленно зашевелил губами, так сильно напрягаясь, что все его тело дрожало. «Нима… — прошептал он. — Нима тра ту энтек?»
Мысленно он услышал: «Я жду…»
Он попятился, как от удара. Ему показалось, что в одно мгновение перед ним раскрылась вся Вселенная. Его пульс забился так сильно, что у него заболела шея. Он повторил: «Нима тра ту энтек?» Кто ты?
И видение ответило: «Я спала… я ждала…»
Но то, что он слышал, не было знакомым ему языком. Внезапно незнакомые звуки отошли на задний план, и он стал улавливать смысл. Он слышал ее голос, ее слова и понимал их — как будто она говорила на языке, которым он давно владел.
Теперь, казалось, женщина сама испытывала трудности: «Я… я та, что пробудилась ото сна… я…» Ожидание мучило Марка. Он стоял неподвижно и дрожа, а пот ручейками струился у него по спине и груди. Он наблюдал, как женщина-мираж боролась со своей памятью, как будто пыталась что-то вспомнить. И наконец он услышал.
Теперь это был не просто шепот, а отчетливо звучащий голос, который сказал: «Я… я… я Нефертити…»
ГЛАВА 16
Марк наблюдал, как медленно растворяются сливки в кофе, и краем уха слышал голос Рона, просившего у Самиры добавки мухаллабеи. Он был занят своими мыслями и не обращал внимания на то, что происходило в палатке.
Вчерашняя женщина не выходила у него из головы. Нефертити, сказала она. «Нефертити», — царица Нефертити. Сон, видение, плод больного воображения. Это все от усталости. И все-таки он не мог не думать о ней.
— Эй!
Кто-то тряс его за руку. Все еще погруженный в свои мысли, Марк поднял глаза на Рона.
— Хватит ломать себе голову, Марк. Мы скоро найдем собаку. Не мучайся, тебе надо отдохнуть.
Рон продолжал говорить, но Марк больше не слушал его. Мысленно он снова был уже в другом месте.
Восемь изнурительных часов они провели, внимательно осматривая каждую скалу, каждую каменную глыбу на плато. В конце долгого дня они, вернувшись в лагерь, привезли с собой лишь солнечные ожоги и скверное настроение. Но Марк думал не об этом дне, и никто даже не подозревал, что его сейчас занимало, ведь он никому не рассказывал о ночном происшествии. Только гафир во время своего обхода прошлой ночью видел его, когда он, полуголый, покрытый потом и разговаривающий сам с собой, стоял посреди пустыни. Гафир решил, что американец напился. Он направил свет своего фонарика на Марка и тем самым спугнул удивительную женщину в белом. Она только и успела, что произнести свое имя.
Когда все шумно поднялись со своих мест и разбрелись кто куда, Марк как будто очнулся и вышел из оцепенения. Он знал, что Алексис Холстид пойдет к себе в палатку и примет снотворное, чтобы забыться и не чувствовать изнурительной жары. Хасим уединится, чтобы писать письма своей многочисленной родне. Рон будет сидеть в лаборатории, а Сенфорд Холстид, наверное, займется своими обычными упражнениями на свежем воздухе.
В столовой осталась только Жасмина.
— Вы сегодня не слишком разговорчивы, — сказала она ему.
Марк отодвинул в сторону тарелку с нетронутой едой и встал:
— Есть много вещей, о которых мне нужно подумать.
— Вы должны что-нибудь поесть. Вы уже и так похудели.
— Да? — Марк пощупал свой живот и обнаружил, что складки жира спереди и по бокам над ремнем брюк исчезли. Его тело стало крепче и стройнее.
Он вместе с Жасминой вышел из палатки и снова предался своим мыслям. Они молча шли по лагерю. Около своей палатки Жасмина остановилась и взглянула на Марка.
— Марк, я беспокоюсь.
— Из-за чего?
Она огляделась и понизила голос:
— Речь идет о мистере Холстиде. У него сильные кровотечения, но он не хочет, чтобы я его лечила. Не знаю только почему.
— В этом весь Сенфорд Холстид. Ему очень трудно открыто признать свои слабости, особенно перед женщиной.
— Что вы имеете в виду?
— Дело в том, что Холстид один из тех мужчин, которые считают себя невероятно сильными и мужественными. Думаю, ему приходится постоянно доказывать это самому себе. Он старается казаться человеком со стальным здоровьем и никому не может признаться в том, что он не такой уж исключительный.
— Но это же глупо. Ему нужен врач.
— Вы можете ему помочь?
Она покачала головой.
— Он настолько плох?
— Этого я не могу сказать, пока не осмотрю его. Он разговаривал с вами еще раз о своем здоровье?
— Нет. Я уже почти совсем забыл об этом.
— Ну, хорошо… — Она посмотрела вниз, на свои ноги, и поводила голым пальцем по песку.
— Как ваша палатка? Вы замечали каких-нибудь насекомых?
— Только нескольких…
— Хм.
Марк посмотрел на ее склоненную голову, любуясь густыми черными прядями, спадающими ей на спину и плечи. Она была такой маленькой, такой спокойной, такой нежной, но в то же время такой возбуждающе-чувственной. Он спрашивал себя, что она, интересно, думает о нем. Но, в общем-то, он мог себе это представить. Пропасть, разделяющая мусульманскую и европейскую культуры, была слишком велика. Он не был уверен, что она чувствует то же, что и он, — желание заключить ее в свои объятия, упиваться ее поцелуями и лечь с ней в постель…
Жасмина подняла голову, и Марк мгновенно устыдился своих мыслей. Она смотрела на него со слегка приоткрытым ртом, как будто ждала, что он что-нибудь скажет.
— Ну, тогда спокойной ночи, — наконец проговорил он.
После того как она исчезла внутри палатки и застегнула молнию москитной сетки, Марк побрел прочь от палаток, решив перед сном спокойно выкурить еще одну трубку.
Недалеко от старой стены он наткнулся на Алексис Холстид, неподвижно стоявшую на месте и как будто прислушивающуюся.
— Миссис Холстид?
Когда он приблизился к ней, то снова почувствовал знакомый запах гардении, но на этот раз к нему примешивалось еще что-то. Это был своеобразный, едва уловимый запах… Он остановился перед ней и увидел, что Алексис неподвижно смотрит прямо перед собой пустыми остекленевшими глазами. К сладкому запаху гардении примешивался еще какой-то другой, неприятный запах.
— Миссис Холстид?
Ее глаза оживились, и она перевела взгляд на Марка. Это выглядело так, как будто ее только что разбудили.
— Вы слышите шелест ветра в листве деревьев?
Марк окинул взглядом безветренную ночную пустыню:
— Здесь нет деревьев, миссис Холстид.
Внезапно ему пришло в голову, что это был запах перегара.
— Но я слышу его совершенно отчетливо…
— Это невозможно, миссис Холстид. Вам только кажется.
— Конечно. — Алексис глубоко и шумно вздохнула.
— Вам не холодно?
Она немного поежилась, но тут же энергично затрясла головой:
— Нет, я превосходно себя чувствую. Воздух пустыни вызывает у меня удивительные видения…
— Почему вы не идете спать?
— Я не устала. Садитесь же и поболтайте немного со мной.
После того как они опустились на стену из речного ила, Марк полез в карман рубашки и вытащил оттуда трубку и кисет.
— Тоскливо, правда? — заметила Алексис.
Марк кивнул, набил трубку и закурил.
— Как только археологи это выносят?
Марк потягивал трубку, глядя прямо перед собой. Он почувствовал, как Алексис придвинулась к нему.
— Доктор Дэвисон…
— Да?
Она положила свою ладонь на его руку:
— Вы никогда не пытались представить себе?..
— Что?
— Как здесь все выглядело три тысячи лет назад?
Он неестественно рассмеялся:
— Конечно. Ведь в сущности это и есть моя профессия — представлять себе, как все было когда-то, миссис Холстид. Я — египтолог.
— Зовите меня просто Алексис.
Марк чувствовал себя неуютно. Казалось, как будто она хотела приласкать, раздеть и изнасиловать его мутным взором своих зеленых глаз. Это была Алексис Холстид, но в то же время это была не она, как будто что-то постороннее вселилось в нее. И снова его удивило, насколько знакомым казалось ему ее лицо, сводившее с ума своей красотой. Как античный, высеченный из камня профиль…