— Игорь Алексеевич?

— Да.

— Вас интересует Кира Милованова? Она в подвале ресторана Чабан и рубаб.

— Кто это?

Тайка нажимает на отбой. Конь в пальто, — говорит она себе вполголоса. Теперь начнется потеха. Туровцын конечно не знает на кого лезет, а когда узнает обосрется, но будет уже поздно. Здорово если он уделает Киру как следует, до того как за ней приедут волки из ОЭР.

В маленьком окошке под потолком темно уже несколько часов. Кира очень устала. Она с удовольствием думает как развалится на полу, в каморке Зилолы и будет ждать Мусю. А завтра за ней заедет Глеб и заберет ее навсегда. Весь день у нее радостно билось сердце. Весь день она вспоминала прошлую ночь, разбирая ее на минуты и даже секунды. Каждый взгляд Глеба, каждое его слово, каждое прикосновение. Теперь они навсегда вместе. Через две недели ее будут ждать на утренний класс в театре. Единственное что плохо в ее жизни — это Тайка. Все что касается этих странных людей, их Братства и их идей ей страшно. Она гонит от себя эти мысли, но они каждый раз возвращаются. Тогда внутри ее все опять съеживается и увядает. Слишком много вопросов, на которые нет ответов. Их ответы она не принимает, не верит и не хочет верить. Выгнав Тайку из ресторана, она сразу же позвонила домой. Мать жива и здорова. По ее просьбе Вера Петровна перевернула весь письменный стол, но дневник так и не нашелся. Как он оказался в руках у Тайки непонятно. Может это Ленка? Не думать, только не думать об этом! Кира снимает с батареи высохший рисунок и разглаживает его. Счастье этих двух на картинке теперь не очень убедительно. Глеб правда не пострадал, эта часть рисунка не успела намокнуть, Кира же от воды расплылась в неопрятное, бурое пятно. Ну и ладно, теперь все это есть у нее в реальности. Глеб любит ее и не выпустит из своих объятий, защитит и укроет от всех несчастий. Они вместе, поэтому она ничего не боится.

Кира вздрагивает от сильного грохота. Что-то тяжелое упало наверху, на кухне. Кто-то закричал, потом послышался визг женщины. Топот ног и опять крики. Она выскакивает за дверь и несется вверх по узкой лестнице. К ее удивлению в кухне никого нет, стойка с тарелками опрокинута на пол, на длинной плите из огромной кастрюли валит пар, а на сковороде обуглилась порция бараньих ребрышек. Выключив под ними огонь, она выбегает в зал. Около двери испуганно жмутся повара и официантки. В зале опрокинуты столы, посуда разбита, еда растоптана, салфетки разлетаются в разные стороны. Несколько посетителей застыли на стульях, кто-то вскочил, но не решается выбежать. За баром видны корпуса здоровых мужчин в одинаковых, темных костюмах. Их головы и плечи исчезают за бокалами и стаканами на стойке, потом опять появляются. Кире становится не по себе. Обойдя бар по периметру, она видит лежащего на полу Ибрагима. Окружившие незнакомцы бьют его в грудь. Чапан разорван на рукаве, лицо опухло, глаза перебегают с одного обидчика на другого. Самый здоровый из мужчин, стоящий к Кире спиной, наклоняется и хватает его за горло.

— Вот что, урюк…

— А ну оставьте его! — вырывается у Киры. — Бахром, звоните в полицию!

Здоровяк оборачивается и впивается в нее глазами. Это начальник охраны Туровцына — Лосев. Она бледнеет и пятится, пока не упирается в дрожащего у стены посетителя. Лосев отпускает Ибрагима и поднимается во весь рост.

— Вот и она, — с теплом в голосе говорит он.

Кира кидается к выходу, но один из его людей тут же прыгает в ее сторону и преграждает путь. Издевательски ухмыляясь он манит ее к себе, до дверей ей не добежать. Мимо поваров и официанток она ныряет на кухню и сбегает в пекарню. Топот и мужские крики слышны за спиной. Около их комнатки, есть туалет со слуховым окошком наружу, через него она сможет выбраться на улицу. Закрыв дверь на хлипкий крючок, она вскакивает на бачок унитаза и открывает окно. Подтянувшись на руках вскидывает свое легкое тело на узкий подоконник. Холод обжигает лицо, еще секунда и она спасена. Ей нужно еще раз толкнуть себя вперед. Она напрягает руки, но в этот момент ее крепко хватают за лодыжку. Ободрав локти о старую раму она обрушивается вниз, ударяется скулой о край унитаза и сразу же чувствует за щекой много крови. Страшная боль в челюсти заставляет ее закричать. Перед глазами все плывет и как во сне становится неясным, мучительным и долгим. Крепкие мужские руки бесконечно долго несут ее через пекарню. Кира видит как что-то капает вниз на плитку. Ах это кровь! Почему кровь? Кровь оставляет крупные красные бусы на лестнице, потом и в зале. Она видит как повара сцепляются с людьми Туровцына. Ее пытаются отнять у твердого как дерево человека, руки которого больно впиваются в тело. Бахром падает первым около дверей, Рахима втаскивают на кухню и больше она его не видит. Лосев, схватив Ибрагима за ворот рычит ему в лицо:

— Не знаешь с кем связываешься, чурка? Вякнешь и твои нелегалы сгорят вместе с этой тошниловкой.

У Ибрагима бледное лицо, трясущийся подбородок. Киру несут дальше, она видит входящую Мусю, которая тут же начинает истошно вопить и прыгает на несущего Киру амбала. Другой, тоже большой и темный, дергает Мусю за руку и тут же страшно бьет в лицо. Изломавшись как кукла подруга падает и остается за спиной деревянного человека. Кира кричит, но из горла выходит одно шипение. Пытается сжать ненавистную ей шею, но руки ее слабы и не слушаются. Человек встряхивает ее и руки снова безвольно падают. Выгнувшись из последних сил, она видит как девочки бросаются к Мусе, а Бахром выбегает из кухни с ножом. И все, темнота застилает глаза.

Густой туман немного рассеивается. Лежать неудобно, ей хочется по другому, но она не может, в ней что-то болит и мешает повернуться. Туман становится слабее и теперь ясно, что она полу в лифте, который бесконечно долго ползет вверх. Вокруг нее мужские ноги в одинаковых черных брюках и туфлях. Острым носком одна из них тычет ей в бедро. Мужские голоса доносятся сверху.

— Совсем что-ли?

— Башкой треснулась, всю машину закровила. Стасик драит теперь.

Лифт останавливается. Ее поднимают и несут по коридору. Мимо бронзовых львов, потом человека с земным шаром на шее, что-то знакомое. Была она здесь или нет? Давно или недавно? Трудно вспомнить. Круглая комната, шелковые обои…Ах да, здесь на столе когда-то танцевала Муся. Киру опускают на пол и она из последних сил поднимается на колени. Перед ней на диване сидит мужчина. Она его знает, это Лосев.

— Жалко что все убрали. Потыкать бы тебя носом в разбитые осколки, — говорит он.

Кира узнает и не узнает квартиру Туровцына. Здесь что-то произошло. На столе, где раньше танцевала Муся нет стеклянной столешницы. Остался один бронзовый каркас. В резных шкафах вместо стекол пустые дыры. Крупные царапины исполосовали карельскую березу. Исчезли статуэтки из кристаллов и фарфора, шелковая обивка стен запачкана красной краской. Тремя размашистыми буквами от пола до потолка написано матерное слово. Лосев поднимает ее за ворот рубашки. Ноги у нее подкашиваются, но она все таки встает. Трое других стоят в дверях и смотрят на нее как на падаль.

— Мой племянник до сих без сознания.

Схватив Киру за подбородок, он вертит ее головой по сторонам. Потом дает крепкую пощечину, голова ее безвольно падает на грудь.

— Узнаешь свои художества?

— Это не я, — шепчет она.

Он волоком тащит ее в столовую и ставит перед огромным буфетом. Прямо перед ней, на лакированной дверце крупно нацарапано: В ожидании людоеда, здесь Кира танцевала кан-кан.

— Где твоя подружка?

— Она…она уехала домой, в Ташкент. Неделю назад.

Какое счастье! В ресторане при тусклых абажурах Лосев не узнал Мусю. К тому же, на днях она купила заячью шапку, с ушами на щеки и он наверное не разглядел.

— Я утоплю тебя, сука. Но медленно, долго будешь захлебываться, — Он приказывает другим: Наполнить джакузи! — Потом опять поворачивается к ней. — Сдохнешь в роскоши. Где картины? Гиз…Гиз…Гизбара?