— Брысь отсюда, — повелительно бросает Лидия. — Эти места для ВИП приглашенных.

Она хватает Кирин клатч с кресла, которое Кира стережет для Петракова и бросает его ей на колени.

— Игорь Алексеевич, садитесь сюда, — показывает Лидия пальцем на Киру.

Кира тут же поднимается и хочет уйти, но вдруг чувствует сильную руку, схватившую ее выше локтя. Обернувшись она видит что это Туровцын — тот высокий мужчина, которого все внимательно слушали.

— Никуда не пойдешь, — заявляет он низким басом.

— Но Игорь Алексеевич…, - тараторит Лидия, — эти места зарезервированы для нас, чтобы мы могли сесть все вместе.

— Нет-нет, я пересяду, — смущенно лепечет Кира.

Она пытается высвободить руку, но его пальцы стальным обручем впились ей в руку.

— Нет ты останешься, — распоряжается он. — Я сяду рядом, а Штрюкмайер справа от меня.

Кира вынуждена сесть обратно в кресло. В декольте Лидии расцветают тюльпанами красные пятна, лицо ее дышит яростью. Все они торопливо рассаживаются, ведь женщина в блестках уже на сцене. Ждут только их. Андрюшино кресло занял улыбчивый мужчина. Кира с удивлением отмечает что у него подщипаны брови. Справа от нее Туровцын. Она до сих пор чувствует его жесткие пальцы у себя на руке. Лидия озлобилась, Глеб несомненно взбешен. Ему пришлось уйти в задние ряды, потому, что она кажется заняла его место. Андрюша, конечно подложил ей свинью, но знал ли он сам, что эти кресла предназначены для кого-то другого? В ее голове все смешивается от ужаса: Туровцыны, Штрюкмайеры, эпиорнисы, гуси… В зале воцаряется тишина. Только Игорь Алексеевич Туровцын продолжает говорить в полный голос. Видимо эпиорнисам позволяется многое. Женщина в блестках улыбается со сцены и не сводит с него глаз. Она дает ему понять, что пора замолкнуть. Он, скользнув по ней глазами, продолжает громко говорить о своем новом, только что приобретенном офисе. Все в зале слушают и терпеливо ждут. Европеец Штрюкмайер смущенно посмеивается, но не решается прервать его. Кире очень хочется шикнуть на Туровцына, чтобы он уже заткнулся. Наконец наговорившись, эпиорнис откидывается на спинку кресла. Певица подходит ближе к краю сцены, одергивает шлейф и оркестр начинает вступление к арии Джильды. Кира очень любит Риголетто, на время она решает забыть все неприятности и наслаждаться концертом. Ей все равно что думает Лидия, а Глебу она все объяснит. Он поймет, это же просто недоразумение. Все нужно забыть, забыть…Музыка овладевает ею, Кира подается всем телом вперед, сжимает клатч обоими руками и голос Джильды уносит Киру в другой мир. Любовь — это страх и удивление. Что же все-таки с ней происходит? Все в ее жизни так или иначе имеет отношение к Глебу. Хочет она быть счастливой? Значит только с ним. Мечтает прославиться? Для него. Все во имя его и ради него. Время от времени она закрывает глаза и в самые чудесные моменты кивает и улыбается певице. Барабанная дробь, отбиваемая Туровцыным по подлокотнику выводит ее из этого полугипнотического состояния. Кира с возмущением смотрит ему в лицо. Он нисколько не смущается и как будто бы ждал возможности заговорить с ней.

— О чем это?

— О любви, — холодно шепчет Кира.

— Не поздновато в ее возрасте?

Кира смеривает его возмущенным взглядом. Неотесанный болван, — думает она. — Сам далеко не розан свежий. Какое пренебрежение! — Такого зрителя она ненавидит. Ну если ты ничего не понимаешь, не нужно портить удовольствие другим. Знаешь же где двери находятся, ну и топай!

Певица еще спела арии из Аиды и Кармен. На Соловье Алябьева Туровцын опять шепчется со Штрюкмайером. Потом встает и неторопливо идет к выходу. Отвратительный тип, даже не пригнулся, — думает Кира.

Выйдя из дома приемов, Игорь Алексеевич Туровцын резко вдыхает морозный воздух. Его телохранитель Лосев кидается вперед, чтобы открыть перед ним дверь Роллс-Ройса. Но он останавливает его.

— Постою немного.

— Пальто подать? — спрашивает Лосев.

Леденящий воздух одуряюще свеж. Смешливое настроение сменяется каким — то чудесным беспокойством. Почему-то хочется заорать в ухо Лосеву что-нибудь задорное, или самому сесть за руль и выжать сразу сто с места, или поехать куда-нибудь в хорошую компанию, чтобы проговорить всю ночь. Все, что он планировал на сегодня, он сделал. Завтра с утра Инфириус начнет готовить предложение. Официально тендер еще не объявлен, это произойдет на днях. Но чем раньше они узнают о тендере, тем лучше. По тому, как у них забегали глаза, он понял, что они сделают так как ему нужно. Опрокинув второй бокал шампанского, он хотел было ретироваться, но помешанный на опере Штрюкмаейр, увлек его в зал, пообещав нечто выдающееся. К Светлане было ехать рановато, ее еще не было дома. Можно было убить еще минут двадцать. Все его здесь смешило. И подобострастные сотрудники отдела и растерявшийся Штрюкмайер. Все ползали перед ним в предвкушении большой сделки. С другой компанией было тоже самое. Сегодня утром конкуренты Инфириуса были у него в офисе, и когда пришло время уходить пятились чуть не задом, чтобы не повернуться к нему спиной. Люди всегда пресмыкаются перед деньгами. Из-за него с первого ряда хотели согнать миленькую девушку, но он не дал. Нужно было видеть, какое лицо было у толстой Лидии из отдела. Как если бы стегнули по морде собаку. На нем одновременно отразились испуг и злоба. Он сел рядом с девушкой, от нее пахло абрикосовым джемом. Сначала было скучно, говорить было невозможно, певица драла горло и он уже намеревался уйти, но девушка наклонилась, чтобы поправить ремешок на туфле. Открылась обнаженная прелестная, очень сильная спина. Заинтересовавшись, он беззастенчиво стал рассматривать ее всю. Она была очень свежей, но Туровцын был избалован свежестью. Что-то другое притягивало взгляд. Временами ее лицо мерцало тихой грустью, потом вдруг освещалось живой, влажной улыбкой. Музыка входила в девушку, соединялась с ней и снова выливалась через лицо, невиданным им дотоле светом. Девушка определенно была необычной. Все необычное ему очень нравилось. Она не обращала на него внимания, а он с большим одобрением продолжал разглядывать изящные руки, нежную впадинку на шее, тонкие лодыжки на чудесных ногах. Но больше всего ему нравилось лицо. Струи внутреннего света озаряли его, так солнечный луч играя с волной, меняет ее цвет от светлого маримара до глубокого черного сапфира, оставляя все цвета совершенными и прекрасными. Все в ней было одинаково хорошо. Тело ее было прекрасным флаконом, в котором плескалась непонятная, чарующая его жизнь. Когда она взмахнув рукой в такт взволновавшему ее аккорду, счастливо улыбнулась сквозь слезы в глазах, Туровцын ощутил комок в горле и громко затарабанил пальцами. У них случился короткий, неловкий разговор. Разговаривать с ним она не хотела. Что же, она просто не знает кто я, — подумал он.

Надышавшись, Туровцын кивает Лосеву.

— Останешься здесь. В зале, в первом ряду в зеленом платье…Узнай кто. Адрес, телефон… Потом свободен. А завтра как всегда.

Лосев захлопывает дверь автомобиля.

— На Тверскую? — трогаясь спрашивает шофер. Квартира Светланы именно там.

— Да…А впрочем нет, домой, — вдруг меняет свое решение Туровцын. Предупреди Свешко, пусть едет за город.

ВикВик тонет в кожаном кресле цвета петунии. Он очень гордится им, таких всего два мире. Одно у меня, второе у дизайнера, — говорил он, розовея от удовольствия. Второго такого идиота не нашлось, — пояснял в курилке Глеб. Несмотря на свои сорок лет и видное положение, шеф официально одинок, до отвращения элегантен и один раз Фима видела его в казино с подкрашенным молодым человеком. Щурясь от яркого кресла уже минут десять, Глеб сидит в кабинете у шефа. Уставившись в монитор и кренясь всем телом вбок, Вик-Вик левой рукой неловко двигает мышку компьютера. Глебу всегда мучительно видеть как этот леворукий человек пытается приспособиться к предметам, созданными для правшей. Глеб прочищает горло, чтобы привлечь к себе внимание. ВикВик в последний раз щелкает мышкой, берет карандаш и кренясь вправо, делает пометку на документе. Бедняга, — думает Глеб. Шеф выпрямляется, нахмурившись долго смотрит на Глеба и вдруг, как бы вспоминая зачем он его позвал, ласково улыбается. Он вообще очень часто улыбается Глебу, и, как говорит Лидия, испытывает к нему преступную слабость.