— Сачок твоя Муся, — сказала Зилола. — Ей только жрать и дрыхнуть.

— Я создана для другой жизни, — со вздохом согласилась Муся.

Назад они ехали в метро. Кира дремала, а Муся с жвачкой во рту осматривала пасажиров, которых в час пик было много. В основном офисные работяги. У всех у них были усталые, мрачные лица. Муся вздохнула, достойными мужчинами здесь не пахло. Перед своей станцией они поднялись, чтобы в такой давке добраться до выхода вовремя. Около дверей лицо Киры изменилось. Врезавшись глазами в один из постеров, она застыла. Муся повернула голову. В рамке под стеклом, разметавши ноги сидела Марина. Сиреневый бюстгальтер оттенял отливавшую медью грудь, губы были соблазнительно влажны, широко расставленные бесконечные ноги сияли в шелке чулков. Муся выплюнула в пальцы жвачку и с размаху залепила ею Марине между ног. Поезд остановился. Она схватила подругу под локоть и потащила к эскалатору.

Муся вернулась с радостными новостями. Ее взяли на работу. Школа раскрученная, занятия с раннего утра до позднего вечера. Ей дают четыре класса в день. После обеда Кира сидит на единственном стуле, который выносят на ночь из комнаты, потому что иначе им не разместиться. Ладони ее сложены на коленях, она устала после тяжелой работы в пекарне и на кухне. Муся про себя отмечает статичное лицо и затуманенный взгляд.

— Я теперь очень занятый человек, — хитро сощурив глаза говорит Муся.

Кира растягивает рот в вымученную улыбку, но глаза остаются безразличными.

— Меня взяли на работу! — верещит Муся. — Очнись наконец, можно будет кутнуть в ресторане и Зилоле подарить что-нибудь. Ну же, Кирка…

Муся тормошит подругу, но та вырывается. Все, что происходит вне ресторана вызывает у нее раздражение. Только в этом маленьком мирке и его рутине она чувствует себя спокойно. Она эмоционально забаррикадировалась от любого проникновения извне в ее жизнь.

— Оставь меня!

— Не оставлю, пока не станешь такой как раньше!

— Никогда не стану…, - угрожающе обещает Кира.

— Станешь!

Кира вдруг вскакивает со стула.

— Нет, не стану! Мне все равно! Все равно что тебя взяли! Плевать с высокой колокольни, понимаешь? — кричит она.

— Ну вот, уже лучше, — озадаченно говорит Муся присаживаясь на край кровати. — Если бы было так плевать, ты бы не орала.

Кира устало встает и медленно залезает на постель Зилолы, за Мусю. Закрывает глаза и накрывает ухо подушкой. Муся сбивает подушку, но подруга остается лежать неподвижно. Веки ее плотно сжаты. Она не хочет ничего видеть и слышать.

— Ты здесь погибаешь, я же вижу. Тебя нужно срочно отсюда вытаскивать. Вот что…Я позвоню Алишу и может быть смогу занять денег еще у одного говнюка… Хотя это будет трудно. Мы здесь больше не останемся.

Кира рывком садится.

— Как ты не понимаешь? Здесь мое спасение! Я драю кухню, скоблю столы и глажу салфетки, потому что тогда мне не так сильно думается. А если я думаю, я умираю…У меня голова вскипает от этих мыслей. Здесь мне хорошо, мне все нравится. Зилола-святая женщина! Ей ничего от меня не нужно… Она не лезет ко мне, как ты! Все от меня чего-то хотят. Все сволочи, я всех ненавижу! Я ничего-ничего-ничего больше не хочу.

Муся ахает.

— Чего это я сволочь?

Лицо у Киры гневное, руки трясутся, голос срывается.

— Ты? Ты хотела чтобы я Туровцыну…Уговаривала меня остаться. Нет? Я тебя тогда от двери еле отодрала.

— Я хотела чтобы у тебя все было хорошо.

— Вот как раз тогда было все хреново! А теперь можешь не переживать, теперь я здесь, и у меня все хорошо! А ты катись куда хочешь.

Она опять валится на кровать.

Муся тихонько дотрагивается до ее руки. Рука холодная как ледышка. Она крепко захватывает ее своими и пытается согреть.

— Ты позвонила Заболоцкому? — осторожно спрашивает Муся.

— Зачем? Чтобы он мне автограф оставил? Я для него чужой человек, мне он даже чернил пожалеет!

— Все сволочи, все! — язвительно замечает Муся.

— Да плевать мне на твоего Заболоцкого, отвяжись.

— Как мне хочется оттырить тебя этой подушкой. Посмотри какая ты стала? Ходишь сама не своя, точно больная. Всех ненавидишь. И я знаю, что это за болезнь. Глебус Зиминус — вот ее латинское название! Вот по кому ты убиваешься! Нашла тоже…Вот кто негодяй на пятерку! Есть он в твоем списке? Отвечай!

— Иди к черту.

— Я то пойду, думаешь чикаться буду? Одной дурой меньше в моей жизни, — говорит Муся усаживаясь поудобнее.

Плечи Киры трясутся. Сильнее и сильнее. Скорчившись на кровати, она начинает рыдать так громко, что Муся боится что ее завывания могут услышать в зале. Она тихонько гладит ее по волосам и плечам.

— Ну хорошо-хорошо, — говорит Муся. — Если ты на самом деле не можешь без него жить…Если уже совсем умираешь…Слушай, он звонил мне тысячу раз. Нашел мой номер у тебя в мобильном. Искал тебя, умолял, требовал. Завалил сообщениями. Помнишь звонки, на которые я не отвечала? Это был не Гриша, это был Глеб. Уверена что в свой списочек сволочей ты его не включила. А тем не менее он самый первый говнючелло…

Кира уже не плачет в голос. Часто всхлипывает и потом совсем замолкает.

— Я тебе не говорила, — продолжает в тишине Муся, — потому что он твоего обрезанного ногтя не стоит. А ты сейчас плохо соображаешь, моя красавица, у тебя в голове все вверх тормашками…И ты бы сразу поскакала к нему высокими прыжками в па-сизо, чтобы антраша бить… я тебя знаю. И вот теперь у меня нет выхода, потому что ты совсем сдурела, — Муся отодвигает прядь волос с ее лица и ласково шепчет, — У него же остался твой телефон, а нам он позарез нужен. Мы ведь с тобой совсем беднушки, вот пойди и забери.

Народу в качалке негусто. Тайка любит это позднее время, она терпеть не может когда кто-то рядом сопит и потеет. Короткая майка позволяет ей любоваться своим прессом. Ноги ее задраны на наклонной скамейке, кровь прилила к лицу. Осталось еще пару подходов. Она то скашивает глаза себе на живот, где вздуваются тугие мышцы, то поворачивает голову к зеркальной стене, чтобы увидеть свое поджарую, выточенную тренажерами фигуру. Таракан стоит рядом и терпеливо ждет, пока она закончит. В пальто ему жарко и он наконец снимает его. Легкая озабоченность на его лице время от времени сменяется досадой. Тайка завернула его в свой джим, когда он ехал сдавать сэмплы Еникееву и теперь герметичный контейнер стыл в багажнике. Тайка видела что он расстроен и про себя потешалась. На кой черт Братству его сперма? Четвертая категория, размытый генофонд. Все что он может, это ползать по стенам. Все они смеются над ним, но он религиозно каждые две недели продолжает ездить к Еникееву. Все сдают и он должен. Если бы он знал, что доктор даже и не думает замораживать его материал, все сразу отправляется в мусорное ведро.

Тайка опускает ноги и присаживается на скамейке. Вытирает полотенцем лицо.

— Таракан, тут такое дело…, - Тайка переводит дух. — Тебе не кажется что в последнее время Зигги немного не в себе?

Он пожимает плечами, лицо его непроницаемо.

— Инструкции предписывают не обсуждать других членов Братства.

— Инструкции предписывают любить членов как братьев и сестер своих. — Любишь-ли ты Зигги как брата? — издевается она и увидев его растерянное лицо смеется. — Ладно, не парься.

Ублюдок, хоть бы бровью повел. Ждет куда я выеду, от этого зависят его реакции. Боится проколоться сдуру…А может до сих пор переживает, что сперму не сдал. Что миллионы его таракашек зябнут в машине. Туп или прикидывается? — размышляет Тайка.

— Зигги конкретно порет. Ты видел его перед конференцией? Он уже завалил столько заданий. Ничего не хочет делать, измывается над идеалами… Он намеренно губит себя. Пусть, это его личное дело. Я так считаю, если жить противно, возьми бритву, запри дверь и залезь в ванну без шума. Но он не хочет этого делать один, ему нужна компания! И он подставляет всех нас! Ты знаешь что он просил за Киру? Лилю Громич, оранжевую как апельсин. Лиля — девятая и смертница, ее никогда не выпустят. Теперь, когда до него дошло, что единственное куда могут выпустить эту лахудру — это крематорий, он собрался вредить нам. Он будет саботировать вербовку Миловановой.