— Как давно ты здесь? — полюбопытствовал Марк, когда в один из вечеров они с девушкой сидели в общей гостиной их корпуса и разговаривали.

Тут и там были их коллеги, общались, развлекались на свой манер — отдыхали, как могли после тяжелого учебного дня. Часть отсутствовала — дежурства в ученических общежитиях по ночам тоже было их прерогативой.

— С самого начала.

— Как ты попала сюда так рано? Тебе было всего двадцать, — внимательно глядя на Еву, спросил мужчина.

— Так вышло, — скупо ответила девушка, глядя прямо перед собой.

Марк не стал докапываться — не настолько они еще приятели, чтобы иметь на это право, если захочет — расскажет сама.

— А что привело сюда тебя? — спросила в ответ Ева, глядя на него. — Ты ведь ушел со службы. Жил бы себе припеваючи, завел семью, детей.

— Я не умею этого, и наверно, не хочу, — честно ответил Марк, поднося к губам протянутую девушкой бутылку пива.

— Понимаю, — кивнула собеседница. — Когда приступишь к занятиям?

— Скоро. Я еще морально готовлюсь, — хмыкнул мужчина.

— К этому нельзя подготовиться. Тебе все равно предстоит удивиться.

— Сильно?

— Ты видишь перед собой детей. И я видела, когда пришла. Не умилялась, конечно, но скептически относилась к тому, что мне о них рассказали. Наступила пару раз на грабли. И ты, как бы ни был готов, все равно наступишь на те же.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты будешь обманчиво думать о том, что так нельзя, что не стоит переусердствовать, что нужно проявить больше терпения, а не впадать сразу в крайности. Но в этих детях почти нет детей. Все они — жестоки, самонадеянны, грубы, сильны, способны на подлость и козни. Пусть каждый в разной степени, но так или иначе. И они уже умеют играть, умеют строить из себя то, что мы хотим видеть. Порой трудно увидеть истину.

— С этим я разберусь, — кивнул предупрежденный Марк. — Что еще?

— Каждый день мы противостоим им. Заставляем, принуждаем, вкладываем свои силы в их обучение. Не стоит ждать за это благодарности. Лишь грубость, ненависть, злость, ярость — что угодно, но не «спасибо».

— Я догадывался.

— Ты сразу должен дать им понять, что ты над ними, что ты хозяин положения. Никакой мягкости и нежности, заботы. Иначе нужного авторитета ты не приобретешь никогда. Тебя должны бояться, и только потому будут слушаться. И возможно уважать.

— Что насчет «элиты»?

— Земля и небо, — хмыкнула Ева. — Тут ты можешь даже расслабиться иногда. Они пришли добровольно, знают зачем, и хотят этого.

***

Марку не понадобилось много времени, чтобы понять на собственной шкуре то, о чем говорила Ева, да и Тимур намекал. И возможность заранее знать, что его ждет, весьма облегчила ему задачу. На первом же своем уроке Марк ясно и четко показал, кто он такой, а по прошествии пары недель заработал себе весьма неплохую репутацию. Очень быстро каждый ученик узнал, чего он стоит, почему нужно его бояться, за что уважать, когда молчать. Именно поэтому мужчина быстро вошел в нужное русло, чтобы можно было спокойно и размеренно работать.

Его занятий проходили в тяжелой атмосфере дисциплины, усталости и боли. Он учил детей тому, что знал сам, пока в основном это были навыки боя, приемы из пары боевых искусств. Он муштровал, тренировал и на износ мучил своих студентов. Выматывающие упражнения, спарринги, тренировки, приемы и прочее-прочее имели место быть на уроках Марка. Часами мужчина не выпускал отдельные группы из зала или с площадки, пока не добивался хоть каких-то результатов.

Чуть проще было с теми, кто уже пробыл в школе некоторое время. Их сила и выносливость лишь нуждались в управлении и обучении. Были те, кто получал минимум того, что мог дать им Марк. Это были дети, которым в принципе не понадобятся его уроки в дальнейшем — программисты, аналитики и прочие. А на занятия они приходили просто ради здоровья, чтобы не выглядеть слишком уж задохликами и хиляками, знать пару приемов на всякий случай и закалить организм. Были и те, кто лишь недавно пришли сюда: злые, но слабые, яростные, но не умеющие управлять собой. Это всегда была отдельная группа, с отельной программой обучения. Но не только к каждой из них нужен был подход — он нужен был к каждому ребенку в отдельности. В каждом было то, с чем приходилось бороться — упрямство, своеволие, лень, агрессия, ненависть, не желание подчиняться. И у Марка был один способ — физический. Это мог быть бой, спарринг, выматывающий кросс или что-то еще. И не раз, и не два приходилось ломать и строить под себя ту или иную личность, прививая ей порядок, закон и правила. Иногда это походило на избиение младенцев, если бы не сверкающие злобой и ненавистью глаза подростков. Задыхаясь от ударов, захлебываясь кровью и отплевываясь выбитыми зубами, они все равно были неуправляемы. Они все равно не подчинялись, будто специально нарываясь на боль и страдания. Марк понимал их, но это не делало его менее строгим и деспотичным. Не он один старался вбить в эти головы смысл того, зачем их сюда привезли, но свою часть он выполнял добросовестно. И по мере того, как проходило время, каждый из студентов начинал привыкать, учился подчиняться и слушать, выполнять все беспрекословно. Однако злобы в них не намного меньше становилось. Пусть они пытались направить ее в нужное русло, пытались ограничить, сбавить, она все равно была. И проявлялась в основном на уроках Марка и его коллег. А где, как ни на ринге, можно выплеснуть все, что копится внутри? Все, что раздражает и выводит из себя, бесит и вызывает гнев.

— Они просто мазохисты, — сделал как-то вывод Марк после того, как из зала вышла последняя на сегодня группа. — Не все, но многие. Они не могут без этого — без ярости, без боли, без драки, без адреналина.

— А здесь в принципе нет нормальных детей, — пожала плечами Ева, протягивая ему бутылку воды. — И именно поэтому они здесь. Это то, что нам нужно. Мы не среднеобразовательная школа.

— Они никогда не смирятся с тем, что их заставили, принудили быть здесь, — произнес задумчиво мужчина.

— Нет. Но привыкнут. У них уже не будет другой жизни. Им просто не позволят. Ты же не думал, что будет иначе? — хмыкнула Ева, заметив, как нахмурился Марк. — С теми умениями, навыками и способностями, что мы им прививаем, не выпускают в вольное плаванье. Они всегда будут под контролем, под колпаком.

— Но ведь есть те, кто отличается, — не мог не возразить Марк. — Да, они пришли сюда не добровольно, да, не хотят быть здесь. Но они другие.

— Ты повелся на внешность и спокойствие некоторых? О, как жестоко ты ошибаешься, — рассмеялась холодно Ева. — Именно про этих есть поговорка — в тихом омуте черти водятся. За такими стоит смотреть еще больше. От них можно ждать подлянки куда более жестокой, чем от откровенно агрессивного человека. Они на вид спокойные, но внутри — сущие демоны.

— Что заставляет тебя так думать? — внимательно посмотрел на девушку Марк. — Ты же не думаешь, что из полторы тысячи учеников нет ни одного, в котором ошиблись, привезя сюда?

— Ты просто еще не видел и половины того, что видела я. Очень скоро ты снимешь розовые очки и поймешь, что все они — эти дети — заслужили быть здесь, и терпеть свою тюрьму, свое наказание. Здесь лишь преступники, аморально разложенные личности, будущие маньяки и убийцы.

— Возможно, — не стал спорить Марк, но в который раз удивился тому, как безжалостна и холодна эта девушка.

Ева была одним сплошным комком льда, и это почему-то не давало ему покоя. Он смотрел на нее, и все никак не мог ее понять, разгадать. Любопытство уже съедало его, но Ева по-прежнему не спешила открыться перед ним. Да и ни перед кем вообще.

— До тебя многие пытались, — хмыкнул Тим, заметив как-то, как друг изучающе смотрит на свою напарницу. — Ева — мужик в юбке, пусть и красивый.