Каждый, чье дело просмотрел Марк, был особенным, уникальным, одаренным — физически или умственно. И каждому найдется место в системе, талант каждого разовьют до предела, отточат до совершенства. Кто-то станет одиночкой, освоит всего понемногу, чтобы работать самостоятельно. А кто-то будет в команде, где у каждого будет свое место, свое дело, своя задача. Каждого из этих ребят искали специально, не гребли под общую гребенку.

Отдельную папку составляла элита, как назвал их Тимур. Взгляд у всех целеустремленный, решительный твердый. Каждый так же по-своему хорош. А даже если и не очень — терпения и характера им не занимать. Их преимущество было в том, что они знали четко и ясно, без недосказанностей, куда и зачем идут. Они не боялись, не трусили, готовы были на жертвы. Но суть была в том, что и рисковать им особо не дадут. Их не пошлют туда, куда с легкостью отправят остальных. Они слишком ценны, любимы и дороги, чтобы с легкостью можно было рисковать ими. И пусть Тимур уверял, что все не так уж страшно, кто как ни Марк понимал и знал всю подноготную. Эти дети — пушечное мясо в большинстве своем. Лишь самые сильные получат настоящий шанс на новую лучшую жизнь, лишь немногим удастся удержаться, если они захотят. И в этом все дело — много кто не захочет. Но тут друг прав — общество не обеднеет, если парой преступников станет меньше.

Марк не был особым моралистом, щепетильность его тоже не зашкаливала, но и так просто и легко согласиться принять в подобном проекте участие, было для него невозможно. Слишком много того, что напрягало его и не устраивало, что вызывало сомнения и противоречило его нравственным устоям и принципам. И хочется и колется, как говорится. Он ведь прекрасно понимал, что слова друга о том, что через некоторое время он на стену полезет от скуки и безделья, были правдивы на сто процентов. Он ничего не умеет, кроме того, что делал последние пятнадцать лет. Ни-че-го. А он воевал, убивал, обучал и вел за собой. Куда он пойдет сейчас, когда вышел в отставку? В офис? Очень вряд ли. А ничего подобного тому, что он может захотеть, ему никто не предложит. Но и чтобы согласиться на предложение друга, тоже нужно многое осмыслить. Например, понять, что если он скажет «да», уже не будет пути назад, не будет места жалости или сомнениям. Если он согласится, то должен будет принять навязанные правила, иначе толку от него не будет никакого. Не сказать, чтобы Марк питал какую-то слабость к детям, просто в чем-то сложно будет проигнорировать этот факт — они дети. Да, пусть кому-то уже больше восемнадцати, это воспринимается более или менее спокойно. Он и сам пошел служить в этом возрасте. Но ведь большинство младше, девяносто процентов — несовершеннолетние. И пусть в глазах каждого уже прожитая по-своему жизнь, свои проблемы и опыт, суть остается прежней. Сможет ли он забыть этот факт и видеть перед собой лишь учеников? Лишь объект для своей работы? Это было самым сложным, в чем Марку предстояло разобраться. Он никогда не имел такого опыта, никогда ему не доводилось заставлять, ломать и требовать: все, кто был когда-либо под его началом, знали на что шли. В этой же ситуации нужно будет действовать грубо, применять силу и жесткость. И будет ли это тем, чего он хочет на самом деле? Получит ли он хоть какое-то удовлетворение от проделанной работы, как бывало прежде?

***

Марк согласился. С трудом представлял себе, как это будет, но после долгих уговоров Тимура дал свое согласие ехать к нему в школу.

— У тебя получится, — уверенно говорил друг.

— Можно подумать, если нет — это что-то изменит. Я ведь уже не уйду оттуда просто так, — хмыкнул Марк.

Он знал, на что шел, и на что соглашался. Не мог не догадываться, что какое-то противостояние системе мигом обернется против него. Ничего кардинального не будет, но вот попортить ему жизнь могут знатно.

— Куда ехать?

— Далеко. Самолет завтра в шесть. Билеты уже у меня.

— Ты не знал, что я соглашусь, — усмехнулся Марк, вопросительно подняв брови.

— Я надеялся.

— Ты так яро меня туда тянешь, начинает вызывать подозрения.

— Никакого подвоха. Я все честно тебе рассказал, — серьезно ответил Тимур, глядя мужчине в глаза.

— Проехали, — только и сказал Марк.

И уже следующим вечером он садился в самолет, который летел на другой край страны. Обычный рейс, обычный город в самом сердце страны. Потом несколько часов езды в дремучую глубинку, где в труднодоступной зоне, закрытой для проезда без пропусков, возвышался огромный бетонный глухой забор, ограждающий территорию в несколько десятков гектар частной земли. КПП на въезде, на каждом углу — камеры видеонаблюдения, наверху, на четырехметровой высоте — ток, бегущий по тонким, незаметным обычному глазу проводам — все это Марк замечал свои наметанным профессиональным взглядом. Оружие под формой у охранников, рация в руках, цепкий взгляд — такие же профи, как он сам.

Тимур въехал на территорию школы, проехал меньше километра, и за следующим поворотом дороги они выехали из леса, где перед взглядом Марка появилась цивилизация. Мужчина остановил свое авто, и они одновременно вышли.

Марк внимательно и с любопытством смотрел по сторонам. Они стояли как раз на парковке, и перед ними было все как на ладони. Оплот урбанизма и цивилизации посреди Сибири, где самый близкий поселок в сотне километров отсюда. Тут и там разбросаны корпуса, площадки, территория разделена прогулочными дорожками, вдоль которых фонарные столбы, и парковыми зонами, где стояли лавочки и скамейки. На первый взгляд это могло показаться просто зоной отдыха, санаторием, чем угодно, но не военной базой. И только пройдя вперед и оказавшись за основными зданиями, понимаешь, что это ни хрена не санаторий. Полигоны, стрельбища, спортивные площадки, как для волейбола-баскетбола, так и для физподготовки: беговые дорожки, турники, силовые тренажеры и все в этом духе. На заднем дворе так же была конюшня и псарня, складские и хозяйственные помещения, общая столовая и общежития — отдельно учительское, и пара для учеников.

— Как тебе на первый взгляд? — поинтересовался Тимур, как только провел друга по территории.

— Пусто, кроме охраны — никого. Где дети?

— Сейчас занятия. С этим строго — никаких прогулов и прочей ерунды.

— И что, нет злостных нарушителей? Они же подростки, — хмыкнул Марк, продолжая крутить головой по сторонам.

— Здесь — нет. Ты либо делаешь, что тебе велят, либо…

— Не продолжай, — перебил хмурого друга Марк, чуть скривившись.

Он даже думать не хотел о том, что не договорил Тимур. Он вообще о многом старался не думать: он согласился на эту работу, и это все, что от него требуется — работать. Думают другие.

— Отельный корпус для «элиты» — их здесь не особо любят, — начал рассказывать Тимур, когда они сели на одну из скамеек, показывая в ту или иную сторону. — У них даже занятия идут отдельно. Мы пытались как-то…сдружить их с прочими, но не вышло. Враждебность так и прет с обеих сторон. Одни считают других выскочками, те их — отбросами. Так и повелось.

— С этим есть проблемы?

— Бывает. Но в это мы особо не вмешиваемся. Сам понимаешь, что в любом обществе есть иерархия, есть свои правила и устои. Тем более в таком как школа, тем более — в такой, как наша школа. Здесь они строят свою. Даже плюсы в этом есть — выживает сильнейший. Закалка, проявляется характер. Слабакам здесь не место.

— Но они ведь есть. Те, кто будет сидеть в тени: компьютерные гении, аналитики и прочие умы.

— Это уже другое дело. Тут мы на стреме. Да их особо и не трогают: мы ясно даем понять, где чье место.

— А между собой?

— Само собой, — хмыкнул Тимур, прикуривая сигарету и чуть расслабленно подаваясь вперед, чтобы опереться локтями о колени. — Стычки происходят каждый день, и не раз. Особо буйных мы наказываем, в остальном же даем им самим разобраться. Здесь почти каждому палец в рот не клади, так что — сам понимаешь.