Ива У берега речки, над тихой водой, плакучая ива склонилась, мечтая; на воду глядела, любуясь собой, застыв в тишине и печально кивая. О днях невозвратных с щемящей тоской ей волны шептали, сплетаясь друг с другом. Русалки под нею искали покой, играя беспечно, кружась ровным кругом. Полночной порой загоралась Луна, в седые узоры её одевая. А травы густые вокруг, — как стена, к ней льнули покорно, легко обнимая. К ней ластился ветер прохладный и мгла, туман прикасался порою игриво. Она, засыпая, к воде прилегла, блаженством полна, улыбаясь счастливо. О себе - коротко Прочтя Мандельштама от корки до корки, я понял – нигде, от Москвы до Нью-Йорка, не видеть удачи, признания, славы. Пишу только в стол, для себя, для забавы. В окошко летят сквозняки ниоткуда. Жена бьёт посуду и разные блюда; привыкла – чуть что, так заламывать руки, кричать на меня неприличные звуки. Но я всё терзаю мозгов своих силу, как будто бы рою отважно могилу. В тетрадку пихаю мыслишки и жесты. Не жизнь, а фанера из кровельной жести. А ведь говорила мне в юности мама: «Учись хорошо, не сутулься упрямо, пойди в олигархи, хотя бы в артисты». Но в дырах пальто - как халат у буддиста. Я мог бы писать терпеливо и долго, но только попался в объятия долга: обеты семейные, дети повсюду, ещё рифмовать... обещаю – не буду. «Надеваю свой плащ...» Надеваю свой плащ, и является осень, отделив редкий лес занавеской дождя. Ветер в листьях шуршит, их неспешно уносит, постоянством своим никого не щадя. Ты прости меня, осень, — я с детства ленивый, не брожу по ночам, не слагаю стихов; безразличны роскошные мне переливы листьев смятых вокруг молчаливых цветов. Я смотрю, как стекают тягуче и вяло серебристые капли, скользя по стеклу. Что же осень, забыв, ты у нас потеряла, возвращая поэта к его ремеслу? «Устал я верить жалким книгам...» Устал я верить жалким книгам таких же розовых глупцов. Душа молчит, – и внемлет крикам моих пророческих стихов. Они из плесени, из сора растут, не ведая стыда. Но осуждающие взоры того не знают никогда. Я твёрдо знаю: в книгах – сказки, искать напрасно в них ответ. И тихо шепчет маска маске, что к Петербургу рифмы нет. Соловей
В ветвях соловей пел негромко, но сладко о душах влюблённых и чистой мечте, о звёздах, что бродят по небу украдкой, о бледной Луне и её красоте. А голос его чуть дрожал ночью тёмной, кружась, разносился, хрустально звеня. И тени застыли в тиши спящих комнат, волшебные звуки безмерно ценя. И ветер в саду застеснялся невольно, затих, наслаждаясь прекрасным певцом. Мелодия длилась, — а сердцу так больно, как будто мы плакали с ним об одном. Я понял тогда, что есть счастье на свете, не в тех его странах я просто искал, забыл жизни часть и мелодии эти... Но тут соловей в темноте замолчал. Я живу на Парнасе Я живу на Парнасе, при храме, где беспечно пасётся Пегас, и, согласно широкой рекламе, прихожу к рифмачам в нужный час. Отвечаю за свет вдохновенья, когда людям выдумывать лень. Посылаю ночные виденья тем, кто в трансе блуждает как тень. Солнце светит в просвет колоннады, луч ударил по лире моей. Нету большей на свете награды, чем мгновенье с богиней твоей. Очень жаль, но последнее время не нужна я уже никому. Появилось могучее племя, что-то пишут, а что – не пойму. Что ж такое с поэтами стало, не зовут погостить вечерком. Я ведь Данте стихи диктовала, да и Пушкин со мною знаком. Пригласи вечно юную даму к себе в гости – мой смелый поэт. Не терзай ноутбук свой упрямо, всё пытаясь найти там ответ. Я не все рассказала поэмы. Я сияю в небесном огне. Вознесёшься победно над всеми, если вспомнишь порой обо мне. Мы будем вместе Мы будем вместе, будем мы одни, годами наших чувств не называя. Узнаем через считанные дни, что символ жизни — линия кривая. Отгородимся дамбой от друзей, чтоб каждый день был нов и снова светел; и, оставаясь в памяти твоей, они все были россыпью соцветий. По воскресеньям будут пироги, не жизни цель — от скуки только средство. И пусть нам позавидуют враги, любовь с едой хорошее соседство. Мы заведём с тобою огород, поняв душой значение природы. И, в лёгкие впуская кислород, узнаем о секретах всех погоды. Потом мы будем медленно стареть как ты всегда хотела – только вместе. Я буду вредным только лишь на треть, и тяготеть к подспудным формам лести. Но это, впрочем, только лишь мечты. Мы молоды, сильны и одиноки. Боюсь, ещё пока не знаешь ты того, кто молча пишет эти строки. |
