Весной в деревне Крестьянин на поле выходит и смотрит задумчиво вдаль: «Озимые вымерзли вроде... Опять пересеивать... Жаль». Заводит свой старенький трактор. Дым сизый валит из трубы. «Кажись, подгорели контакты. На цепь не хватает скобы». Идёт огородом к соседу. Тот гонит как раз самогон. Они затевают беседу, используя местный жаргон. Потом дегустируют смачно напиток хмельной не спеша. Вся комната в дыме табачном. Парит в эмпиреях душа. Уходит оттуда под вечер, бредёт, спотыкаясь, домой. Он счастлив и где-то беспечен. Как клёво в деревне весной! «Я не буду лукавить...» Я не буду лукавить и эдак, и так; отвлекаясь от дела и скучного быта, покажу вам рассвет, когда царствует мрак, да и слово скажу, что отныне забыто. Я не знаю, какой начинается век, — он не очень красив, неудачен, непрочен. Это слово не модно, но я человек в этой жизни, на чудо похожей не очень. Не поймёшь по приметам, кто больше убог в государстве, где роются люди в помойке, все привыкли к ухабам разбитых дорог где и небо мрачней, чем итог перестройки. Я люблю наблюдать долгий северный год, где зима обнимает до боли, до дрожи, где наследуют слуги привычки господ, где для всех я — никто, сумасшедший прохожий. Ну, поставьте же крест, не стараясь понять, отчего я живу с этим миром в разладе. Как легко здесь себя, да и всё потерять, замыкаясь в своей неуместной браваде. Вечер Я устал от чисел скучных, от прямых, колючих линий. Я хочу мотивов звучных и дыханья нежных лилий. День прошёл и полночь скоро, у меня окно раскрыто. Стихли в доме разговоры, все слова уже забыты. Мысли пусть молчат послушно, на столе зажгутся свечи. И молитвой простодушной я закончу этот вечер. Ледокол Шёл ледокол, ломая носом льдины, оставив след узорный за кормой. Вокруг безлюдность северной равнины, лишь ветер дует буйный и немой. Вращался винт, уставший до предела, был слышен плач изношенных турбин. Но капитан уверенно и смело вёл наш корабль над пропастью глубин. Кричали чайки, проносясь над нами, что впереди мороз бушует злой. Он нас скуёт торосами и льдами, не дав вернуться никому домой. Но мы упорно восходили к Норду, пронзая время, достигая цель. Не понимая нашей веры твёрдой, рыдала скорбно белая метель. Как памятник в нетающей пустыне всем тем, кто сбился с курса, не дошёл, стоит, засыпан снегом, и доныне наш старый, в ржавых пятнах, ледокол. Бывшая
Ты вошла. В переполненном зале столик наш был вдали - в глубине. Я топил в тонкостенном бокале наше прошлое, чуждое мне. Подошла, и ничуть не печалясь, заказала Монтес Шардоне. Ты всегда хорошо разбиралась в дорогом и хорошем вине. Я не выдам ни вздохом, ни словом то, что вижу в больших зеркалах. Назову себя именем новым, чтоб в твоих не светиться глазах. Нас любовь опалила случайно, но день долгий прошёл и угас. Только есть у меня одна тайна: этот вечер последний для нас. «Шла Муза по пыльной дороге…» Бывают поэты от бога, а кто-то поёт ни о чём. Шла Муза по пыльной дороге, рассвет задевая плечом. Таинственно, с грустью молчала, подол ей крутил ветерок. В руке она тонкой держала простой, полевой василёк. Вдали развевались полотна окутанных сном облаков. Ступала нога беззаботно, в пыли не оставив следов. Она, улыбаясь, смеётся. Стихи для неё - лишь игра. Кому-то всё даром даётся, другие не спят до утра. В деревне скучной По-прежнему живу в деревне скучной, где в мудрость переходит плавно лень, где только солнце – друг мой неразлучный, приходит в гости каждый божий день. Вокруг пейзаж застыл в глазах надолго, без лирики и всяческих примет. Петух поёт, но лишь из чувства долга, о вечности, приветствуя рассвет. Здесь даже ум пытливый неспособен себя занять. Он пуст, как небосклон. И каждый день себе весьма подобен, как ропот волн, поющих в унисон. |
