Теперь все должно проясниться.

В свете кошмарных событий в Бильбао и неспособности короля по состоянию здоровья выступить перед народом у принца не осталось выбора: он должен был дать публичную оценку произошедшего.

Несколько высокопоставленных государственных деятелей, включая премьер-министра страны, уже выступили с лаконичным осуждением убийства, но воздержались от подробных комментариев. Они ждали заявления из дворца, предлагая таким образом расхлебывать все Хулиану. Гарза прекрасно их понимал. К событиям причастна будущая королева Амбра Видаль. Это делало ситуацию столь взрывоопасной, что мало кто желал в нее ввязываться.

Принца Хулиана сегодня ждет испытание на прочность, думал Гарза, быстро поднимаясь по ступеням большой дворцовой лестницы к королевским апартаментам. Принцу понадобится совет. Отец не может ему помочь. Значит, помочь должен я.

Гарза миновал просторный холл, подошел к покоям принца. Помедлил немного и постучал.

Странно, подумал он, не услышав ответа. Я точно знаю, он у себя. Агент Фонсека из Бильбао доложил, что принц звонил из своих покоев и беспокоился о судьбе Амбры Видаль, с которой, слава Богу, все в порядке.

Гарза снова постучал и еще больше забеспокоился, опять не получив ответа.

На свой страх и риск он открыл дверь и вошел.

– Дон Хулиан? – В покоях было почти темно, если не считать мерцающего экрана телевизора в гостиной. – Где вы?

Гарза прошел чуть дальше. Принц одиноко стоял в темноте – неподвижный силуэт у окна с видом на залив. Он был в безукоризненно сшитом официальном костюме: судя по всему, не переодевался после сегодняшних встреч, только чуть-чуть ослабил узел галстука.

Гарза замер в нерешительности. Отрешенный вид принца встревожил его. Похоже, принц потрясен до глубины души.

Гарза кашлянул, чтобы дать знать о себе.

Принц заговорил, не отворачиваясь от окна.

– Я звонил Амбре, но она не стала со мной разговаривать. – В его голосе звучало скорее недоумение, чем обида.

Гарза не знал, что ответить. Тут такое творится, а принц думает только об Амбре, отношения с которой с самого начала казались странными.

– Полагаю, сеньорита Видаль до сих пор переживает шок, – успокаивающим тоном заметил Гарза. – Агент Фонсека скоро доставит ее сюда. И вы спокойно все обсудите. Позвольте добавить: я несказанно рад, что она в безопасности.

Принц Хулиан рассеянно кивнул.

– Убийцу уже выследили. – Гарза попытался сменить тему. – Фонсека доложил, что террориста вот-вот обезвредят. – Он намеренно употребил слово «террорист», чтобы вывести принца из оцепенения.

Но принц лишь снова равнодушно кивнул.

– Премьер уже осудил убийство, – продолжил Гарза. – Но правительство рассчитывает, что вы тоже выскажетесь… учитывая, что сеньорита Видаль оказалась в самом центре событий. – Гарза выдержал паузу. – Понимаю, ситуация неприятная, вы помолвлены, но, думаю, можно просто сказать, что, мол, больше всего вы цените в невесте независимость. Безусловно не разделяя взглядов атеиста Эдмонда Кирша, Амбра как директор музея сочла своим долгом принять участие в мероприятии. Буду рад набросать тезисы в этом ключе, если не возражаете. Заявление следует сделать до утренних выпусков новостей.

Хулиан, по-прежнему глядя в окно, произнес:

– Заявление обязательно надо составить с участием епископа Вальдеспино.

Гарза стиснул зубы, пытаясь скрыть раздражение. После Франко Испания – estado aconfesional[45]. Это значит, что у страны больше нет государственной религии и церкви совершенно не обязательно вмешиваться в политику. Но дружба Вальдеспино с королем сделала епископа необычайно влиятельным в том, что касалось текущих дел дворца. К несчастью, жесткая политическая линия и религиозное рвение Вальдеспино оставляли слишком мало пространства для дипломатического маневра. У епископа не хватит обыкновенного такта, который просто необходим, чтобы справиться с критической ситуацией.

Тут нужна тонкость, а не догматизм и нетерпимость.

Гарза давно понял, что кроется за внешним благочестием Вальдеспино: епископ служит своим интересам, а не Богу. До сих пор Гарза смотрел на это сквозь пальцы, но сейчас, когда баланс сил грозил измениться, близость Вальдеспино и Хулиана становилась опасной.

Слишком опасной.

Гарза знал, что Хулиан всегда относился к епископу как к члену семьи. Вальдеспино для него скорее мудрый опекун, чем церковный владыка. Как ближайшему другу короля, Вальдеспино было поручено следить за духовным развитием юного Хулиана, и епископ отнесся к этому со всем рвением – он контролировал учителей Хулиана, наставлял юношу в вопросах веры и даже давал советы в делах сердечных. И хотя Хулиан и Вальдеспино давно не общались с глазу на глаз, между ними сохранилась крепкая, почти родственная связь.

– Дон Хулиан, – спокойно заговорил Гарза, – я убежден, положение дел сейчас таково, что нам с вами лучше искать выход без участия третьих лиц.

– Вы уверены? – услышал он голос у себя за спиной.

Гарза обернулся и с удивлением разглядел в темноте сидящего в кресле человека в епископском облачении.

Вальдеспино.

– Позвольте заметить, командор, – тихо заговорил епископ, – мне казалось, именно вы должны понимать, насколько необходимо сегодня мое присутствие.

– Сейчас речь идет о политике, а не о религии, – стоял на своем Гарза.

Вальдеспино усмехнулся:

– Похоже, я сильно преувеличивал вашу политическую прозорливость. Из сложившейся ситуации есть лишь один выход. Мы должны немедленно заверить народ Испании в том, что принц Хулиан – глубоко религиозный человек, что будущий король Испании – истинный католик.

– Согласен. Мы обязательно упомянем о том, что дон Хулиан человек верующий, в его заявлении для прессы.

– Когда принц появится перед прессой, необходимо чтобы рядом был я, чтобы моя рука лежала на его плече – как мощный символ единения монархии и церкви. Этот образ подействует сильнее любых слов, которые вы напишете. – Гарза был взбешен. – Мир стал свидетелем жестокого убийства на испанской земле, – продолжил Вальдеспино. – Перед лицом насилия ничто так не утешает, как длань Господня.

Цепной мост Сечени – один из восьми в Будапеште – простирается на триста с лишним метров, соединяя берега Дуная. Связующее звено между Востоком и Западом, он считается одним из самых красивых мостов в мире.

Что я делаю? – спрашивал себя рабби Кёвеш, глядя через перила на бурлящую внизу воду. Антонио сказал сидеть дома.

Кёвеш понимал, что ему не следовало выходить. Но его неудержимо потянуло на этот мост. Как всегда. Много лет он приходил сюда по вечерам – поразмышлять и полюбоваться чудесными видами. На востоке – Пешт: освещенный фасад дворца Грешема сияет на фоне колоколен базилики Святого Стефана. На западе – Буда: на Замковой горе возвышаются суровые стены крепости. К северу, вдоль берега Дуная, – строгий строй изящных шпилей парламента, самого большого здания Венгрии.

Но не только ради прекрасных видов Кёвеш вновь и вновь приходил на Цепной мост. Причина крылась совсем в другом.

Замки́.

Вдоль всего моста на перилах и силовых тросах висели сотни замков. На каждом – инициалы. И каждый навеки пристегнут к мосту.

По традиции влюбленные пары приходили сюда, оставляли на замке свои инициалы, продевали дужку через перила, запирали замок на ключ, а ключ выбрасывали в глубокие воды Дуная – как символ вечной и неразрывной связи.

Самая простая клятва, думал Кёвеш, касаясь одного из висящих запертых замков. Наши души соединены навеки.

Всякий раз, когда Кёвешу требовалось напоминание о том, что в мире существует безграничная любовь, он приходил сюда посмотреть на эти замки. Сегодня был как раз такой день. Кёвеш смотрел на бурлящую воду и вдруг почувствовал, что у него больше нет сил гнаться за современной жизнью с ее скоростями. Возможно, все это уже не для меня.