Знакомые слова летели по небу, и Лэнгдон с сожалением подумал, что для большинства американцев Багдад – всего лишь еще один пыльный, истерзанный войной ближневосточный город из сводок теленовостей. И вряд ли они когда-то узнают, что именно здесь в давние времена билось сердце научного прогресса.

– К концу одиннадцатого столетия, – продолжал Эдмонд, – величайшие умы прославили Багдад грандиозными открытиями. Но затем, буквально за одну ночь, все изменилось. Блестящий ученый по имени Хамид аль-Газали – сейчас он считается одним из самых влиятельных мусульман в истории – написал несколько весьма убедительных работ, где ставил под сомнение логику Платона и Аристотеля, а также объявил математику «философией дьявола». С этого момента наука оказалась под подозрением. Изучение богословия стало обязательным, а развитие науки в мусульманском мире постепенно прекратилось.

Научные термины померкли, вместо них вверху засветились исламские религиозные тексты.

– На смену исследованиям пришли божественные откровения. И по сей день научная мысль мусульманского мира не восстановила былую славу. – Эдмонд сделал паузу. – Впрочем, в христианском мире дела обстояли ничуть не лучше.

Теперь все увидели портреты астрономов: Николая Коперника, Галилео Галилея, Джордано Бруно.

– Церковь предавала суду, заключала в тюрьмы и уничтожала наиболее одаренных ученых, отбрасывая развитие человечества как минимум на столетие назад. К счастью, сегодня, осознав преимущества научного прогресса, религиозные институты и организации умерили свой пыл… – Эдмонд вздохнул. – Или нет?

В небе появился логотип: синий глобус, а на нем распятие, обвитое змеей[31]. Под ним текст:

– Прямо здесь, в Испании, Международная федерация католических медицинских ассоциаций недавно объявила войну генной инженерии, объясняя это тем, что «у науки нет души» и потому она должна контролироваться Церковью.

Логотип-глобус трансформировался в другой круг – чертеж гигантского ускорителя частиц.

– А это техасский Сверхпроводящий суперколлайдер. Предполагалось, что он станет самым большим в мире коллайдером, способным помочь пролить свет на сам момент Творения. По иронии, машину разместили в сердце Библейского пояса Америки[32].

Чертеж плавно перетек в массивное кольцеобразное бетонное сооружение, затерянное где-то в техасской степи. Типичный давно заброшенный недострой, покрытый толстым слоем пыли и грязи.

– Американский суперколлайдер мог бы значительно расширить наше понимание Вселенной, но… проект, к сожалению, закрыли. Причина – большие затраты плюс политическое давление со стороны некоторых странных организаций.

На небе включился сюжет из хроники – молодой телеевангелист, размахивая книгой-бестселлером «Частица Бога», сердито выкрикивает: «Мы должны искать Бога в сердце своем! А не внутри атома! Миллиарды долларов, потраченные на абсурдный эксперимент, – позор для Техаса и оскорбление Господа нашего!»

Снова зазвучал голос Эдмонда:

– В таких конфликтах религиозные суеверия берут верх над разумом. Но это лишь небольшие стычки в ходе непрекращающейся войны.

Небо вспыхнуло ярким коллажем: узнаваемые, иногда жестокие эпизоды современной жизни. Пикеты возле лабораторий, где ведутся исследования по генетике, священник, совершающий самосожжение у здания, где проходит форум по трансгуманизму, евангелисты, вздымающие сжатые кулаки и Библию, рыбка-Иисус, поедающая рыбку-Дарвина, злобные транспаранты верующих против исследования стволовых клеток, гей-парадов, абортов и такие же злобные ответные транспаранты.

Лэнгдон, лежа в темноте, слушал стук своего сердца. В какой-то миг ему показалось, что лужайка подрагивает, как будто внизу идет поезд метро. Вибрация усилилась, и он вдруг осознал, что земля и в самом деле трясется. От мощных, глубоких толчков трава дрожала под его спиной, и весь шатер содрогался с громким гулом.

Лэнгдон узнал этот гул: так шумит горный поток на гремящих порогах. Звук шел из динамиков, спрятанных под искусственной почвой. Внезапно он ощутил, что его лицо и тело окутывает влажная холодная взвесь, словно он лежит на камне посреди бурлящей реки.

– Слышите этот звук? – крикнул Эдмонд, перекрывая шум потока. – Река Науки вышла из берегов!

Вода зашумела сильнее, и щеки Лэнгдона покрылись каплями влаги.

– С тех пор как человек научился добывать огонь, – кричал Кирш, – этот поток набирает силу. Каждое научное достижение открывает путь для новых достижений, каждый раз новая капля вливается в Реку Науки. Сегодня мы несемся на гребне цунами, стихия бушует, и остановить ее невозможно!

Весь шатер сотрясался.

– Откуда мы! – выкрикнул Эдмонд. – Что нас ждет! Человечеству изначально суждено найти ответы на эти вопросы! Наши методы исследований эволюционировали в течение тысячелетий в геометрической прогрессии!

В зале бушевал ветер, разбрасывая мелкие капли воды, и шум речного потока достиг почти оглушающей силы.

– Только представьте! – призывал Эдмонд. – Потребовался миллион лет, чтобы человек, добывший огонь, наконец изобрел колесо. Затем еще несколько тысяч лет – чтобы создать печатный станок. Всего лет двести – чтобы построить телескоп. В следующие столетия от парового двигателя мы быстро перешли к автомобилям, работающим на бензине, а от них – к космическим кораблям! И понадобились какие-то десять лет, чтобы начать модифицировать ДНК! В наши дни научно-технический прогресс определяется месяцами, – продолжал кричать Кирш. – Мы продвигаемся вперед в головокружительном темпе! Еще немного – и самый навороченный супербыстрый компьютер покажется нам канцелярскими счетами, самые продвинутые методы хирургии мы сочтем варварскими, а нынешние источники энергии сравним со свечой, которая горела в хижинах наших предков!

Голос Эдмонда и шум потока заполняли пульсирующую темноту.

– Первым греческим ученым пришлось оглядываться на столетия назад, чтобы погрузиться в древность. Нам же достаточно оглянуться всего на одно поколение, чтобы увидеть свою «древность» – тех, кто не знал технологий, ставших для нас обыденными. Периоды развития человечества сжимаются, расстояние от «старого» до «нового» стремится к нулю. И я даю вам слово, что следующие годы будут потрясающими, безумными и совершенно невообразимыми!

Внезапно все смолкло, шум потока затих.

Наверху засияло звездами небо, вернулись сверчки и теплый ветер.

Гости едва ли не одновременно перевели дух.

В абсолютной тишине Эдмонд заговорил почти шепотом.

– Друзья мои, – произнес он. – Знаю, вы пришли, потому что я пообещал рассказать вам о великом открытии. И я благодарю вас за то, что вы любезно позволили мне сделать эту небольшую преамбулу. А теперь давайте сбросим оковы устаревшего мышления. Пришло время испытать радость открытия!

Кирш замолчал, и комнату стал заполнять туман – он поднимался, клубясь, небо над головой засияло красками рассвета, отблески его легли на людей.

Внезапно ожил луч прожектора. Эффектно качнувшись, он прошелся по залу и остановился в задней его части. Тут же почти все гости приподнялись и повернулись туда, стараясь разглядеть хозяина вечера – уже во плоти.

Но через несколько секунд прожектор вернулся в переднюю часть.

Взгляды зрителей последовали за ним.

Там, в круге света, улыбаясь, стоял Эдмонд Кирш. Его руки спокойно лежали на трибуне, которой еще несколько секунд назад здесь не было.

– Добрый вечер, друзья, – спокойно сказал великий шоумен.

Туман стал рассеиваться.

Гости вскочили на ноги, приветствуя Кирша бурной овацией. Лэнгдон присоединился к ним, не в силах сдержать улыбку.

Ну конечно. Эдмонду надо было явиться в клубах дыма!