Что-то вроде растительной диктатуры. Вся эта мысль пронеслась у меня очень быстро. Мои мысли всегда были быстрые, потому что я никогда не боялся.

И вот еще что я увидел прежде, чем успеть что-нибудь сделать. Эти светлячки были вовсе не такие насекомые. Они вообще не были отдельны от древесного короля. Это были такие рассредоточенные, путешествующие вокруг глаза. И они открылись. Я увидел целый рой вертикальных кошачьих зрачков.

И вместо того, чтобы думать о том, как я чуть не умерла или, хотя бы, о том, что грязь подо мной такая мерзкая и липкая, и холодная, я подумала о том, что Герхард в этой духоте пахнет безумно приятно, чем-то медово-молочным, сладким и нежным. Сквозь гнилостно-растительный запах болота, аромат Герхарда пробивался очень отчетливо. Я никогда не была особенно чувствительна к запахам, но сейчас ощущения были очень отчетливыми. Мы смотрели друг на друга, я придерживала корону, хотя знала, что она не падает, если только не хочешь ее снять, и не стесняет движений. В интересах Благого Короля было по крайней мере сделать наши поводки подлиннее. Я смотрела на него, а он смотрел на меня. Кончики наших носов почти соприкоснулись.

И я не могла заставить себя думать о том, что только что над моей головой просвистело нечто чудовищное и очень зубастое. Наверное, это была защитная реакция.

Герхард оставался на мне еще секунду, а потом откатился и меня оттолкнул, ровно между нами в землю впилась голодная пасть цветка. Я заверещала, надеясь, что кто-нибудь еще так же испуган сейчас.

Аксель громко выругался, кажется, для него все происходящее было неожиданностью, и это не внушало надежды. А потом я услышала голос Адриана, который сообщал кое-что еще менее оптимистичное.

- Я не могу остановить для него время!

- В нем слишком много магии. Бесполезно!

Прямо передо мной в полумраке, полудреме болота проплывали золотые, кошачьи глаза. Они смотрели на меня, фокусировались. Их было множество. Я подумала, это огромное дерево что может видеть? Я могла бы посмотреть, как это было возможно, если бы только у меня было время.

Мне стало интересно, захотелось забрать отсюда хоть веточку.

- А об этом Неблагой Король предупреждал? - крикнула Делия.

- Он предупреждал, что мне придется самому справляться со всеми трудностями.

В этот момент я увидела, как к Акселю несется один из цветков, со змеиным нахлестом, резким и невероятно пугающим. Аксель выхватил меч, легко перерубил мясистый стебель, но не прошло и секунды, как вместо единой головы цветка раскрылись уже два бутона, стебель потянулся, будто молодое животное, а потом растение снова подалось к Акселю. Как гидра, подумала я, но на этом мысли закончились, потому что еще одна лоза кинулась ко мне. Все происходило очень быстро. Сначала лозы вокруг, а было их около десяти, ощетинились, так, наверное, могли вздыматься змеи на голове медузы Горгоны.

Все очень быстро происходило. Я выхватила из-за пояса кинжал. Никогда не понимала, зачем он мне нужен, я ведь не занималась убийствами. Однако, Неблагой Король требовал, чтобы мы носили кинжалы, как требовал и черной одежды. Я считала его элементом дресс-кода, не слишком удобным, но привычным. Сейчас мне стало жаль, что прежде я не додумалась использовать его в деле, хотелось бы точно знать свойства лезвия.

Я подумала: не стоило отрезать, но если не срезать цветок полностью, только проткнуть, то, может, новые головы не отрастут. Еще я подумала: и как это поможет, Констанция?

А потом я свалилась на землю, и на этот раз никаких приятных или даже спорных чувств по этому поводу не испытала. Хотя нет, я порадовалась, что земля очень мягкая, и я не слишком ударилась головой, могла сохранять всю ясность сознания. Я слышала, как орет Астрид:

- Подожди, Адриан!

Я подумала, что никогда не узнаю, как они там, ранен ли кто-нибудь из них. И вообще больше ничего и никогда не узнаю. Против моей воли по лицу лились слезы страха, я верещала, сама не заметив, как сильно вцепилась в лозу, я драла ее ногтями, совсем забыв про кинжал. Он валялся где-то в грязи, выбитый у меня из рук.

- Отпусти! - визжала я. - Отпусти!

Я понимала, как глупо просить об этом дерево, но слова сами рвались наружу. Мне удавалось удерживать цветок сантиметров за пять от моего лица. Я видела, как сокращаются ряды зубов, которыми были усеяны лепестки. Это было похоже на спираль, млечный путь, огромная, зубная бездна, которую я едва сдерживала своими слабыми руками. Я пыталась дернуться вправо, затем влево, но каждый раз я сдавала позиции, и цветок ближе подавался ко мне. Но вряд ли стоило и замереть в ожидании, пока меня спасут. Каждый здесь, судя по доносившимся звукам, вел собственный бой, который я не в силах была увидеть. Я могла смотреть только в розовый зев зубастого цветка. Как невероятно глупо будет умереть здесь, просто потому, что не вовремя наступила в лужу, да еще и в самом начале пути. К такому не готовили даже Акселя. Мне нужно было успокоиться, хоть на секунду. Я подумала, что если уж мне суждено здесь умереть, хотя бы узнаю кое-что напоследок. Если бы папа был здесь, он непременно сказал бы, что блондинка в фильме ужасов всегда умирает первой. Но еще папа непременно попытался бы мне помочь. И мама.

- Мама! Мамочка! - заверещала я, и впервые поняла, как скучаю по ним, и что никогда больше их не увижу. Что я умру. Я сморгнула слезы, почувствовала грязный болотный дух, как дурное дыхание из пасти, исходящий от цветка. Все перед глазами расплылось, и я не могла вызвать свои буквы и цифры, даже они, мое единственное оружие, мои палочки вместо мечей, не пришли мне на помощь. Я уже приготовилась умирать, но мои руки не отпускали цветок. Инстинктивная, звериная часть меня сдаваться точно не собиралась. Ее было за что уважать. Лоза в руках была скользкая, истекающая соком. Пальцы соскальзывали с нее, приходилось, глухо рыча, впиваться, раздирать ее, сдирая собственные ногти. На долю секунды я почувствовала, что получаю удовольствие от этого дикого действа, подобного которому в моей жизни прежде не было. Само мое существование стояло на кону, а я чувствовала опьянение от хлынувшего в кровь адреналина. И хотя я не могла сосредоточиться, я была будто бы предельно целеустремленной, ничто, казалось, не способно было заставить меня разжать руки. Стебель извивался самым мерзким и отвратительным образом, скользил в моих ладонях, вызывая ассоциации с чем-то порнографическим и отвратительным. А потом я, не понимая, как это произошло, вцепилась зубами в стебель, ровно под бутоном. Горький, пахнущий травой сок хлынул мне в рот, как кровь. Я драла мясистую плоть, как дикая кошка, забыв обо всем. У звериной ярости были свои преимущества. Перестало быть страшно. Прямо совсем. Я никогда прежде не была такой смелой.

Но были у данной стратегии и свои недостатки. К примеру, в какой-то момент длинная, гибкая лоза обвила мое горло, дернула так, что мне показалось, кости вышли из своих положенных мест. Я даже не успела подумать, каким это хитрым образом не сломалась моя шея. Затылок пронзила боль, а потом цветочная пасть, клацая острыми зубами, устремилась ко мне снова. Вот еще что было жутко - оно не издавало никаких звуков, ни человеческих, ни звериных. Только механические удары зубов о зубы в полной тишине. Надо мной летали эти золотые глаза, рой золотых глаз, они смотрели сверху вниз, наблюдали, как я умираю.

Я успела попрощаться с жизнью и подумать, что я хотя бы точно знаю, куда попаду, и это не будет забвение и вечная темнота, которую нельзя помыслить. Внутри меня даже зашевелилось любопытство, и я испытала крохотный импульс разочарования, когда зубастая пасть подалась назад. Рваное горло моего цветка сжимал Герхард, я узнала его руки прежде, чем увидела. Они были в крови, кровь забралась даже под ногти. Он резко сдернул с меня цветок, и я увидела, что рана у Герхарда на плече, такая сочно-вишневая, как будто истекающая сиропом.