Люди вокруг шумно пили, смеялись, до меня доносилась смешанная до полной однородности шведская и сербская речь. На этом пиджине я долго говорила в детстве. До меня донеслась одна из папиных фраз:

- Музыка хорошая, но мне надоела! На, послушай.

- Что послушать, Драган?

Папа достал из кармана наушники, левый взял себе, а правый вставил в ухо этому молодому, симпатичному пареньку с нелепой улыбкой и большими и темными, испуганными глазами. Папа обхватил его за плечи, будто собирался начать танцевать, и Роза махнула рукой, музыка тут же стихла, музыканты остановились, как вкопанные. Я тоже замерла, не двигаясь со своего места. Я видела, как у парня расширились глаза, губы его прошептали что-то, и я подумала, что ему не просто страшно, он, наверное, представляет, как умрет. Папа достал телефон, выдернул из него наушники, и звук, освободившись из проводов, устремился в тишину, заполняя ее полностью. Я услышала сбивчивую, но вовсе не такую нервную, как ожидалось, речь. Голос вероятно принадлежал темноглазому пареньку.

- Нет, ничего. Счета и договоры в полном порядке. Словно бы все эти деньги заработаны легальным путем. Честный предприниматель. Но, может быть, выведет меня на Драгана.

Папа отбросил телефон, Роза легко поймала его. Он заглянул парню в глаза, широко, почти сентиментально улыбнулся.

- Ну как, вывел? - поинтересовался он, а потом хлопнул парня по щеке, сказал:

- Да можешь не отвечать, Джордже!

Папа засмеялся, и все вокруг, как эхо, повторили за ним. Только Роза молчала. Она облизала пухлые, смазанные розовым губы, ее язык высунулся на секунду и исчез. Она была сосредоточенная и голодная, как кошка.

- Это не то, что вы подумали! - защебетал Джордже. - Это подделка! Это не я, не мой голос.

Голос был его, несомненно, теперь я могла сравнить. Но я бы тоже попыталась соврать в такой ситуации.

- Как так не твой? Неужели я ошибся? Я тебя не узнал?

Все молчали, риторические вопросы папы не были обращены ни к кому конкретно, ни к зрителям, ни даже к Джордже. Я видела, как Джордже дрожит. Ему и двадцати пяти не дашь, совсем молодой. Молодые парни любят ввязываться в приключения из принципа, за идею. А потом они умирают. Я такое уже видела, не много, раза три за свою жизнь. Когда увидела в первый раз - меня стошнило, я до сих пор помню вкус желчи во рту, он и ассоциируется у меня с убийствами. Тот человек хотел убить меня, и его застрелил мой тогдашний телохранитель - меня изрядно забрызгало кровью. Сам мой телохранитель умер еще через три года, и тогда меня забрызгало мозгами.

Папа возвел глаза к потолку, сказал:

- И я даже никогда не узнаю, работал ты на полицию изначально или тебя перекупили? Виноват твой покровитель в том, что произошло или нет? Неужели ответы на все эти вопросы ты унесешься с собой в могилу?

Папа замер, он выглядел так, будто собирается задать еще один вопрос. А потом он резко достал пистолет, приклад разбил Джордже нос, мерзкий хруст вонзился в мой слух. Джордже полетел на пол, проехался по скользкому мрамору, белому с черными прожилками. Он потянулся в карман, но папа уже выстрелил ему в руку. Джордже заорал, вторая его рука нырнула в тот карман, куда не успела подстреленная. В этот момент Роза достала из-под стола пистолет.

- Не это ищешь? Надо было прятать надежнее, - сказала она. Роза впивалась взглядом в Джордже, ей нравились его боль и страх. И папе нравились. Вот он - секрет их успешного брака. Папа сказал:

- О, надо же, как неловко вышло.

Он только чуть двинул рукой с пистолетом, движение было очень легкое, виртуозное. Пуля прошибла Джордже голову. Я этого не видела, я закрыла глаза, но судя по треску, именно так и было. Череп всегда пробивается с треском - пулю не заглушают мягкие ткани. Даже не треск, а такой очень характерный щелчок. Когда я открыла глаза, то моментально возвела взгляд к хрустальной люстре. Оказалось, кровь достигла и ее. Некоторые сережки, звенящие от малейшего движения, были украшены красными каплями. Почти красиво. Я всегда любила такие картинки в интернете, но от увиденного в жизни меня снова затошнило. Я развернулась, чтобы уйти, но в этот момент папа окликнул меня.

- Делия, девочка, что ты там стоишь?

Папа сделал шаг назад, и его лакированный ботинок с острым носом отодвинулся от лужи крови, едва касавшейся его. Так почти смыкается с тобой вода, когда стоишь, наблюдая за прибоем. Я замерла, но папа сказал:

- Я ждал тебя раньше или позже, никак не сейчас.

В его понятии не произошло ничего особенного. Папа даже не велел убрать тело. Я скривилась, но спустилась вниз. Папа сам пошел ко мне, мы с ним были как Золушка и принц, или вроде того, потому что снова заиграла музыка. Вся сцена была такая согласованная, что можно было фильм снимать.

- С днем рожденья, дорогая, - сказал папа как обычно ласково. Его теплые губы коснулись моей щеки. Люди вокруг замерли, кое-кто из них привык, кое-кто видел подобное в первый раз, но все они реагировали правильно. Все были статичны, все молчали, и только Роза звякнула бокалом о бутылку с шампанским. Она выглядела очень довольной. Музыка теперь играла очень размеренная, похожая на вальс. Папа танцевал отлично, а вот я наступала ему на ноги. Отчасти специально, потому что лучше было наступить на него, чем в лужу крови.

- Ты только что убил человека, - сказала я бесцветным голосом.

- О, ты такая наблюдательная, принцесса.

Папа нежно засмеялся, он чуть приподнял меня, перенес через труп, как будто это был элемент танца. Я старалась не смотреть вниз, мне не хотелось знать, что стало с парнем, когда-то носившим имя Джордже. Красивое имя и парень был ничего. Я заметила у папы на манжетах капельки крови, крохотные бисеринки. К горлу снова подкатил комок. Папа продолжал кружить меня в танце. Он сказал:

- Я хочу поговорить с тобой кое о чем. Тебе исполнилось восемнадцать, и ты должна кое-что узнать, милая.

- Ты на самом деле злобный пришелец из космоса, который существует, чтобы меня позорить? - спросила я. Папа засмеялся. Его руки легко вели меня в танце, а я, казалось, даже не слышала музыку. Я вся была напряжена.

- Зернышко истины затаилось между плевел, которыми ты его снабдила, - задумчиво сказал он. Его рука, прежде державшая меня за талию, скользнула в карман. На секунду сердце мое замерло. Мне показалось, что сейчас он достанет пистолет и выстрелит мне в лицо. Предположение это не имело под собой никакой логики - мой отец любил меня без памяти, он никогда бы не сделал этого, и все же мое сердце зазвенело от страха. Но на открытой, беззащитной папиной ладони оказались ключи от машины. Новенький, блестящий металл ключа зажигания, пластиковый корпус с кнопкой, разблокирующей двери. Меня пронзило детское, жадное любопытство - а что у меня теперь за машина? Водить я научилась еще с шестнадцати, хотя прав у меня не было. Папа с легкостью исполнял мои капризы и иногда давал погонять его тачку. Мне нравилось носиться по пустому шоссе, наслаждаясь одиночеством.

- Ты только что убил человека, - повторила я.

Одна рука папы все еще сжимала мое плечо, другая оставалась протянутой, он ожидал, пока я возьму ключи.

- Да, разумеется. Такая у папы работа. Не хуже, чем отец-строитель или отец-бухгалтер. Просто по-другому. Мир разнообразен, дорогая, привыкай.

Мне захотелось его ударить, против воли глаза защипало, но я знала, что не заплачу. Я редко плакала, хотя вроде бы не было у меня спартанского воспитания или особенной силы духа. Папа продолжал:

- Я хотел поговорить с тобой, моя родная, о нашей семье. О тебе, обо мне и твоей маме.

- О Розе.

- А я и забыл, - он усмехнулся. - Но это очень важно. Ты можешь попасть в беду, если меня не выслушаешь. Вряд ли сегодня, может не завтра и не через неделю, но уж точно в течении этого года. Поэтому я прошу о том, о чем не просил уже года три, поговори со мной, милая.

Я взяла у него ключи. Настроение мое было хуже некуда. Люди вокруг потихоньку начали оттаивать. Папа говорил так тихо, шептал мне на ухо почти интимно, что, наверное, ничего они не слышали. Я отвела взгляд, и в этот момент мой ботинок проехался по чему-то скользкому. Я замахала руками, пытаясь избежать падения, и папа не смог меня удержать. Я шлепнулась прямо в лужу крови, а мой локоть уперся во что-то чуть теплое, мягкое и липкое. Я заорала. В моем голосе было поровну злости, отвращения и испуга. Все, что случилось дальше было продуктом моей неожиданной истерики. В своем сжатом кулаке я почувствовала ключи, резьба которых втиснулась мне в ладонь. Я поднялась на ноги и бросилась к выходу, дисгармонично прервалась музыка, что-то кричал папа и, кажется, смеялась Роза, а я неслась к двери. Я подумала, что не смогу найти свою машину, поэтому нажала на кнопку. Раздался писк, и я увидела, что его издал черный "Додж Чарджер". Готичная машина, все как я люблю, папа знал, что мне понравится. Но сейчас у меня не нашлось радости, чтобы обернуться и поблагодарить его. У меня даже не нашлось смелости, чтобы посмотреть, пытается он догнать меня или нет. Я влетела в машину, со второго раза вставила ключ зажигания. Машина податливо завелась, и я свернула на въездную аллею. Ворота, слава Богу, были открыты. Слишком много было сегодня гостей и, может быть, кто-то еще должен был приехать. Я прибавила скорость так быстро и лавировала так неловко, что колеса вспахали газон, его ошметки летали на уровне окна. Я вышла на четвертую передачу, вне себя от ужаса, и только выехав на шоссе подумала, что легко могла бы въехать в столб, и будь у меня автомат, а не механика, смена скоростей была бы слишком резкой и неминуемо привела бы к какому-нибудь мало приятному случаю, после которого мои мозги оказались бы раскиданы вне моей зоны досягаемости.