Многие из встречных узнавали землян — даже в плохо освещенных переулках — и вжимались в стены, исчезали в черных дырах подъездов, уступая дорогу. Елисеев не сразу понял, в чем дело, но Вскоре каким-то десятым чувством уловил, что горожане боятся. Почему? Что в них такого страшного? А были и другие — тоже уходящие в сторону, только вместо страха от них веяло ненавистью… Выходит, прав был Ольшес, утверждавший, что против землян ведется тайная кампания? Но кем и с какой целью?

Особенно же обеспокоило Елисеева сообщение Ольшеса, сделанное по возвращении в консульство. Когда они расстались с Ласкьяри, проводившей их до ограды консульского сада, и уселись наконец в гостиной, Ольшес сказал:

— Между прочим, за нами был «хвост».

— Что-что? — не понял Елисеев.

— Следили за нами, — перевел Даниил Петрович свой специфический термин на общепонятный литературный язык. — Всю дорогу.

— Вы уверены? — насторожился Росинский.

Я знаю.

— Эт-то интересно, — сказал Корсильяс. — Да? очень.

— И много было в «хвосте» составных элементов? — поинтересовался Хедден.

— Шесть.

— Вот как? — Елисеев сразу понял, что Ольшес ничего не напутал. — Значит, по одному на каждого из гуляющих? Включая и дочь первого министра?

— А может быть, в ней-то и дело? — предположил Корсильяс. — За нее беспокоились. Вот и пустили сопровождающих.

— Нет, — уверенно сказал Ольшес. — Следили за нами. Ласкьяри тут ни при чем. Хотя, конечно, так нельзя сказать, что она совсем уж ни при чем. Она знала о слежке.

— Ну, дорогой, — развел руками Росинский. — Это уже чистый домысел, по-моему. Откуда вы можете знать, что она — знала?

— Можете быть совершенно уверены в этом, — спокойно сказал Ольшес. — И она вывела нас через сад именно потому, что там ждали эти ребята.

— А почему они не могли ждать нас на площади? — удивился Хедден. — Кажется, в толпе гуляющих скрыться гораздо легче, нежели на пустынной улице.

— В этом я еще разберусь, — пообещал Ольшес.

И вот теперь Адриан Станиславович, обдумывая вчерашние события, мысленно споткнулся на том, что Олыыес не только заметил, что за ними следят, — единственный из всей компании, — но и умудрился сосчитать следящих… Да, вывод мог быть только один. В состав консульства без ведома Елисеева включен инспектор по особым делам. Да, конечно, консулу говорили об Ольшесе, как о работнике высокой квалификации, но Елисеев-то думал, что речь идет об опыте культурного сотрудничества в Федерации, но уж никак не о разведке… Ч-черт побери, зачем тут особист? Елисеев прекрасно понимал, что его личная неприязнь к работникам Управления Федеральной безопасности ничем не обоснована, что люди этого ведомства делают весьма и весьма нужное для всей Федерации дело… Но что тут поделаешь? Вот не любит Елисеев инспекторов, и все!

По внутренней связи Елисеев вызвал Ольшеса. Тот сидел в своей комнате, разложив на столе клочки бумаги, и всматривался в них напряженно и остро, и не сразу поднял голову, услышав сигнал вызова.

— Даниил Петрович, — сказал Елисеев, — мне бы хотелось с вами поговорить. Можно зайти к вам?

— Лучше наоборот, — вскочил Ольшес. — Я сейчас приду. Х

–

«Неужели не хочет, чтобы я видел эти его бумажки? — удивился Елисеев. — Дожили… Секреты от консула!»

Когда Ольшес вошел, Елисеев сразу спросил:

— Даниил Петрович, как это вам удалось вчера сосчитать людей, следящих за нами?

Ольшес рассмеялся и ответил вопросом:

— Адриан Станиславович, а разве вы не знали, что в состав каждого консульства или посольства на чужих планетах в обязательном порядке включается специалист… э-э… моего профиля?

— Не знал, — совершенно искренне ответил консул.

— Ну и прекрасно, — сказал Ольшес. — Ну и замечательно. И продолжайте не знать. Уверяю вас, это действительно нужно. Кстати, Ласкьяри не сказала вам, за кого ее выдают замуж?

— Нет.

— Представьте, за сына шестого министра. Свадьба уже назначена — через полтора месяца.

— Но… позвольте, Даниил Петрович, вы ничего не путаете? Дочь первого не может стать женой сына шестого, здесь на этот счет очень строгие правила.

— Так ведь не завтра, а через полтора месяца.

— Ничего не понимаю.

— Ойли?

Елисеев подумал несколько мгновений.

Так, — сказал он наконец. — Значит, действительно заговор? Переворот?

— Да. Не исключено, что мы можем при этом оказаться в затруднительном положении. Во всяком случае, у меня в последние дни сложилось впечатление, что именно мы являемся центром этой возни. Мы — причина. Если не самого заговора, то по крайней мере приближения дня его осуществления. Так что мы обязательно окажемся втянутыми в этот водоворот. Вы должны быть ко всему готовы.

— Ox… — Елисеев сел возле стола, сжал кулаки, глядя на Ольшеса. — Даниил Петрович, я очень на деюсь, что вы все же ошиблись, несмотря на вашу квалификацию.

— Я тоже очень, очень надеюсь, что я ошибся, — серьезно ответил Ольшес. — Мне очень хочется ошибиться. Хоть раз в жизни. Да, вот еще что. Меньше чем через две недели у них начинается некий праздник, о котором нам почему-то до сих пор ничего официально не сообщали. Более того — тщательно скрывают сам факт существования этого действа в их культуре. Праздник, насколько я выяснил, длится два или три дня, бывает один раз то ли в три года, то ли даже в пять лет, это я еще не узнал. Мне не нравится, что вас не поставили в известность об этом. Боюсь, что вместо праздничка у них в этот раз задумано нечто иное. Не оказаться бы нам жертвенными агнцами на священном алтаре.

— Интересно. А какого характера праздник? Религиозный или светский?

— Ни то ни другое.

— Разве так может быть? И каким образом вы о нем узнали — если, конечно, это не секрет?

— Я вам отвечу, если позволите, только на вторую часть вопроса, хорошо? И не пугайтесь. Дело в том, что я, в силу своих обязанностей, каждую ночь бываю в городе — все те полгода, что мы находимся здесь. Так что… Но, Адриан Станиславович, кроме вас никто не должен знать об этом.

— Понимаю, понимаю. Безусловно, я не собираюсь говорить… Вот что, Даниил Петрович, — решился спросить консул. — Меня постоянно мучит фраза, сказанная Ласкьяри, — о праве на власть. Вы не знаете, что стоит за ней?

— В общем, знаю. Или догадываюсь. Но пока не скажу. Не могу, извините. Но если хотите совет…

— Пожалуй.

— Сегодня вечером поезжайте на Морскую набережную. Доберетесь на автомобиле, а там — погуляйте пешочком.

— А вы?

— А я, с вашего позволения, займусь другими делами.

После ужина в консульство снова явилась Лас-кьяри, и, узнав, что Адриан Станиславович намерен поехать на набережную, уставилась на Елисеева громадными серыми глазищами — очень удивилась.

— А в чем дело, Ласкьяри? — спросил Елисеев. — Вы не хотите поехать с нами?

— Поеду, — протянула девушка. — Отчего же, конечно поеду. А почему вы решили ехать именно туда?

— Да просто так, — пожал плечами Елисеев. — Мы ни разу вашего моря не видели, почему же не съездить?

— Разумеется, — еще более протяжно произнесла девушка. — Это — причина… Уж такая причина…

Когда все уселись в автомобиль, Ласкьяри вдруг спросила:

— А вы умеете сделать так, чтобы машина ездила быстрее?

За рулем в этот раз сидел Корсильяс. Он обернулся к Ласкьяри и важным голосом сообщил:

— Очень даже умеем. Если до конца выжать скорость — машина поедет намного быстрее. Только на ваших улицах, к сожалению, мы на любой скорости постоянно рискуем въехать в чью-нибудь квартиру.

— Я не о том, — тихо сказала девушка.

Елисеев наблюдал за ней и видел, что Ласкьяри мучит какая-то мысль, что девушка хочет о чем-то сказать, но не может решиться. Елисеева беспокоило предположение о правительственном заговоре, и он надеялся — собственно, он был почти уверен, — что Ласкьяри, будучи дочерью первого министра, кое-что знает о предстоящих событиях, и ждал удобного случая, чтобы поговорить с ней на эту тему… и в то же время сомневался, вправе ли он использовать чувства девушки, чтобы избавить от риска своих сотрудников… В конце концов, Ласкьяри действительно влюблена в него не на шутку, и как ее угораздило? Он же ей в дедушки годится…