Я знаю, мы доберемся до другого берега. Просто на это понадобится немного больше времени. Марк, Энджи, Дэвид, Майя, Ди и Бонни думают точно так же. Кэндис и Тим подходят к Бонни и оглядывают меня заботливо и участливо. «Вы добьетесь гораздо больше, чем вы думаете», – говорят они. Я понимаю язык тела Дэвида. Он поспешно перепроверяет свои диаграммы, затем вбегает на палубу и мотает головой, когда разговаривает с Бонни и Марком. Нам нужно плыть на восток гораздо дольше. Расстояние огромное. Я ни о чем не спрашиваю. Это не самый хороший план: интересоваться последними новостями, находясь в воде. Я лишь отдаю все свои силы, всю себя тому, что я делаю.
Закат. К ноющей боли прибавляются атаки медуз. На глубине я замечаю огромные стаи лунных медуз. Каждая – маленький, красивый, мутный диск, формой напоминающий хоккейную шайбу, только объемнее. Здесь они кажутся гораздо больше, чем когда смотришь на них возле берега. Диаметр каждой превышает два фута. Медузы словно слиплись все вместе. Настоящее морское желе. Сейчас они гораздо ближе. С каждым гребком моя рука врезается в липкую массу. Я колочу этих созданий каждым движением руки. Ну хоть Луна не такая студенистая на ощупь, как другие ее «родичи». Она тяжелая и твердая, почти как стейк. Мне сложно всматриваться в глубину, но я замечаю полчища лунных медуз, плавающих глубже и слипшихся, словно белое одеяло. Возможно, при других обстоятельствах эта картина показалась бы мне ошеломляющей. Но сейчас она воспринимается как еще одно осложнение. Марк высылает наше небольшое надувное «такси», которое обычно курсирует от лодки до лодки, узнать величину лунной армии. Медузы распространились слишком широко. Они наводнили все пространство с каждой стороны минимум на несколько миль. Надо пробиться сквозь них.
Я чувствую, как напрягается эта белесая масса, когда я задеваю ее рукой. Но я не причиняю вреда морским обитателям. С каждым гребком их все больше и больше остается позади меня. Слабо, но все же я начинаю чувствовать покалывание. Я подозреваю, что раню их. Позже я прочту, что, выпуская свои жала, они защищаются.
Единственный укус такой медузы вытерпеть можно. Но их много, и боль заставляет мои зубы скрежетать, я визжу. Я чувствую уколы по всему телу. Они жалят мне лицо. Я издаю вопль. Бонни со своей племянницей Джесси видят, что они повсюду. Неостанавливаемые жала.
Темной ночью медузы уходят под воду еще глубже. Я хриплю от дыхательных спазмов. И не стоит забывать про бешено стучащий пульс от передозировки вентолина.
Чудо-плечо перестает болеть так же резко, как и начинало. Боль стихла на вторые сутки. И все равно мне придется забыть о вольном стиле: мне не хватает кислорода. Теперь мой прогресс зависит от того, как я покажу себя в брассе и баттерфляе. Дэвид говорит, что мне нужно еще немного ускориться, чтобы не начать плыть восточнее, прямо в сторону Багам. Бонни напоминает мне об этом во время остановок. Я пытаюсь плыть фристайлом, но через двенадцать гребков ослабеваю и снова плыву брассом. Это продолжается довольно долго.
С вечера и до глубокой ночи каждый раз, когда я поднимаю голову из воды, я слышу голос Бонни. 50 раз в минуту. С семи вечера до часа ночи. Она замолкает только, когда я ем, пью воду или использую кислородную маску. Остальное время Бонни кричит, словно ее режут. Без перерывов. Я на всю жизнь запомнила ее голос. За долю секунды до того, как я опять опущу голову в воду, моя подруга орет: «Еще! Сильнее! Моя девочка! Ты делаешь это! Это успех! Потрясающе! Диана, ты – боец! 50 раз в минуту, 6 часов подряд. 18 000 раз».
Где-то в час ночи я подплываю к Бонни, желающей говорить со мной тет-а-тет. Вокруг настолько темно, что я едва различаю ее силуэт и лицо, которые находятся от меня на расстоянии фута. Я говорю, что продолжаю надеяться на нормализацию дыхания. С момента легочного спазма прошло примерно 18 часов. Бонни точно не говорит, насколько далеко мы уплыли от Гаваны и сколько еще нам осталось до Флориды. Бонни считает, что скоро я снова смогу плыть фристайлом, без медицинского вмешательства. Чтобы попасть во Флориду, нам нужно преодолеть очень большое расстояние. Мы слишком долго двигались на восток.
Я пытаюсь совмещать брасс и фристайл. Но мне кажется, что я лишь трачу свои время и силы. После нескольких часов корявого брасса, который полностью истощил меня, я возвращаюсь к Бонни. Она зовет Дэвида, Марка и Джона – они должны узнать последние новости. Из-за невозможности взять курс на север мы далеко ушли в восточном направлении. Я говорю Бонни, что если бы побережье Флориды было бы от меня в нескольких милях, я бы смогла напрячься и плыть вольным стилем, напрочь позабыв об этом брассе. Чертовски интересно, нельзя ли проплыть остаток пути по-собачьи? Но это займет как минимум еще парочку дней. О’кей. Не здесь и не сейчас.
Наступает переломный момент. Я согласна с Бонни, гонка закончена. Медленный брасс, мои травмы, остановки… Так мы никогда не коснемся берегов Флориды.
Обсуждение нашей ситуации было недолгим. Все согласны. Бонни вытаскивает меня на палубу. В течение нескольких минут мы сидим там все вместе, абсолютно ошеломленные.
Никаких слез. Никаких слов. Меня быстро помещают в надувную лодку, идущую к большой лодке до Ки-Уэста. Доктор Майкл Бродер ставит мне капельницу с питательными веществами. Я лежу на носилках очень долго, целую вечность. Товарищи по Команде подходят, берут меня за руку, мы обмениваемся взглядами. Кэндис находится рядом со мной, а Бонни приобнимает меня. Мы плачем. Это слезы настоящего поражения после тяжелейшей борьбы и бесконечных попыток. Фотография, запечатлевшая то, как мы обнимались тогда, вызывает у меня слезы всякий раз, когда я смотрю на нее. Это было объятие солидарности, единства. Мы тренировались вместе. Мы все делали вместе. И, после всего, разочаровались мы также вместе.
Заплыв завершился 8 августа 2011 года. 58 миль. 28 часов 42 минуты.
Прибытие в пристань Ки-Уэста было сродни посещению собственных похорон. Мои друзья со всей страны планировали сопровождать нас в последние несколько часов Кубинской мечты на своих лодках, катерах и яхтах. Я поднимаюсь на корму Voyager, которому еще не разрешили пересечь границу. Друзья, пресса, CNN и съемочная группа Тима приветствуют меня и нашу Команду. Они понимают, какие усилия пропали даром. Я чувствую себя неудачницей. Перекидываюсь парой фраз с журналистами. В моих интонациях слышится гнев, осознание несправедливости и горя. Последними моими словами в тот день были: «Моей Кубинской мечте не суждено сбыться!»
В подобных случаях обычно говорят: «Что ж, это всего лишь жизнь. В ней много промахов и разочарований». Бывает, что ради задуманного мы готовы вывернуться наизнанку, мы стремимся добиться своего и достигнуть самой высокой звезды на небосклоне. Мы надеемся, что нас ожидает успех. Не останавливаясь, не замечая трудностей, мы идем к своей цели. И после того, как наша цель становится недостижимой, мы ощущаем свое поражение кожей. Многие советуют меньше копаться в себе, заниматься анализом своих достижений и неудач. Но тогда, на пристани, я не нуждалась ни в каких советах: отчаяние поглотило меня. Я не взывала к здравому смыслу. Моя мечта жила со мной 30 лет. Первую попытку я совершила в мои 20. Теперь мне больше 60. Я попыталась дважды. И оба раза провалилась. Спустя сутки, в той лодке, увозящей нас на Ки-Уэст, мой мозг полностью отключился. Внутри меня поселилась пустота. Мне было физически больно, я съеживалась так, чтобы мои ноги не касались воды. Я больше не хотела находиться в море. Хотя могла бы быть там еще в течение запланированных 36 часов. Для еще одной минуты марафона вы готовы приложить нечеловеческие усилия. Вы не можете повернуть назад. Но иногда реальность сильнее вас. Ненавижу.
Я не знаю, откуда в человеке берется настойчивость? Передается по наследству? Развивается в детские годы? Слушая истории успеха, в том числе людей, которые поднялись из самых низов, сорвали большой куш и победили адские обстоятельства, можно выделить следующее. Многие утверждают, что жизненный успех зависит от удачи, талантов, правильно выбранного момента. И тем не менее все как один соглашаются, что главный компонент – это ваша настойчивость.
