В середине июля, осваиваясь с нашими нововведениями, мы продолжали ждать лицензии из Департамента казначейства США, чтобы попасть на Кубу, а также кубинские разрешения для нашей Команды и флота. Мы были ужасно расстроены, не получив ответа ни от одной стороны.

28 июля на Ки-Уэсте должен был быть короткий учебный день. Очень рано зазвонил телефон. Друг моего брата из Бостона сбивчиво сообщил, что Шариф задохнулся ночью. Ему было только 57 лет. Я оставила Команду и улетела в Бостон.

Мой брат Шариф стал называть себя так, когда ему исполнилось 20, хотя при рождении он был наречен Уильямом. В 50-е и 60-е годы мы считали его просто необщительным, суперумным книжным червем. Он имел обширную коллекцию древесных улиток и даже, когда ему было всего лишь 11 лет, написал о них книгу под названием «Драгоценности Эверглейдс». Со всего города преподаватели естественных наук приводили своих учеников в наш дом, где Билл читал им лекции о животных. Порой мне казалось, что он знает свое дело лучше, чем любой учитель.

Вентиляция в нашем доме соединяла мою комнату с комнатой брата. Я всю ночь слушала, как он разговаривает с воображаемыми персонажами. Утром Билл вместе с нами отправлялся в школу. Мы не считали, что нужно бить тревогу. Я тоже проводила много часов со своими воображаемыми друзьями, сидя в ванной и испытывая страх перед отцом.

Билл поступил в Бостонский колледж и уехал из дома. Первые несколько лет мы принимали его психическое расстройство за хиппи-манию. Он иногда приезжал ко мне в Нью-Йорк, подолгу сидел в позе лотоса в гостиной, с головой укутавшись в одеяло, не ел и не пил сутками. Билл нес какую-то тарабарщину, а я была уверена, что он перебарщивает с травкой.

Пару раз в год я приезжала к брату в Бостон. Я отправлялась в Кенмор-сквер, его обычное место обитания, и начинала опрашивать бездомных, видели ли они Гамельнского крысолова. Его знали все. Они называли его так[40], потому что он помогал бездомным решать практически любые проблемы: медицинские, юридические, личные. Каждый день Билл доставал из мусорных баков на вокзале или брал в отелях Washington Post и The New York Times и читал их от первой до последней страницы. Брат был невероятно сообразительным, он мог обсудить и поспорить на любую тему, включая область экспертных знаний собеседника. Но что касалось его собственной жизни, то здесь Билл не мог понять элементарных вещей. Он сказал мне, будто играл на саксофоне для Boston Pops, Гарвард опубликовал его медицинские исследования, и что к тому же он был резервным квотербеком в «Питтсбург Стилерз», что приводило его в бешенство, так как он не хотел без конца мотаться в Питтсбург.

Я много раз предлагала занять ему денег на аренду небольшой квартиры. Он отказывался. Ему нравилась его жизнь, его друзья. Я пыталась вручить ему комок наличных денег каждый раз, когда мы виделись. Брат отказывался, повторяя, что восхищается таким благородным жестом.

Во время своих визитов я познакомилась с его компанией. Они были похожи на Шарифа: поразительно умные и уникальные, но неспособные выполнять обычную работу, сопряженную с рутинными обязанностями. Я приглашала его на ужин с омарами в хороший ресторан, но он предпочел бесплатную столовую, потому что хотел представить меня приятелям.

Я знала все про его залоги. У него в кармане скомканной кучей лежали копии расписок. Но Билл всегда помнил, куда заложил свой альтовый саксофон. Мы иногда проводили весь день, таскаясь от ломбарда к ломбарду, возвращая его вещи: гитару, губную гармошку…

У него был ребенок от уличной наркоманки. Билл перестал употреблять в тот день, когда родилась Шони. Кейт тоже пришла в норму, как только она стала матерью. Я узнала Кейт и Шони поближе. Они показались мне очень любящими светлыми людьми.

Жизнь на улице очень сильно выматывает. Брат был высоким мужчиной, ростом 6,2 фута, но уже в 50 лет он начал сутулиться и его походка стала дерганой и виляющей. Он ходил, опустив голову и смотря себе под ноги. Билл умер в небольшой квартире, которую Лиза и я нашли для него за год до смерти, одно из его немногих реальных мест жительства, которое ненадолго оградило его от улицы. В ту ночь с ним случилось несколько припадков эпилепсии. Он лежал на своей подушке лицом вниз. Хотя Биллу было 57 лет, он выглядел намного старше. Когда мне позвонили, я не могу сказать, что удивилась. Но мое сердце сжимается от осознания того, какой тяжелой жизнью он жил, и от того, что его выдающиеся способности пропали даром. Последний раз, когда мы увиделись, я поняла, что он не рассчитывает жить долго. Брат понимал, что в старости ему придется тяжелее, чем всем остальным. Он представлял бы собой очень печальное зрелище, с трудом передвигаясь по улицам без единого доллара в кармане, особенно в холодные дни бостонской зимы. И все же он не нарушал поставленных самому себе условий. Он создал свою собственную семью. Он рассчитывал на них. И они рассчитывали на него.

Лиза, я, Тим и невеста Тима, Карен, организовывали похороны. Мы прошлись по приютам, бесплатным столовым и ломбардам, чтобы найти его друзей. Собралась довольно большая толпа. В крошечном арендованном автомобиле мы остановились, чтобы подвезти слепого, с которым Шариф обедал в столовой для бедных в течение 12 лет. Еще там была женщина, которой он помогал, и парень, с которым они играли на саксофонах в метро.

В похоронном бюро мы встретились со священником. Друзья брата сказали нам, что ему бы понравилось, если бы тот произнес несколько слов. Священник попросил описать Шарифа тремя словами. Мы обсудили их с Кейт и Шони:

Добрый. Самоотверженный. Лидер.

Моя речь была краткой, в основном я предупреждала остальных, что они могут сказать о Шарифе все, что хотят, в любой момент. У нас не было очереди, мы организовывали все быстро.

Позже мы пили кофе и ели пирог, многие повторяли, что все образуется.

Слово взял священник и, опираясь на данное нами описание Билла, произнес речь. А затем он добавил, что Шариф напомнил ему Иисуса Христа. Лиза и я обменялись взглядами.

В этот момент парень с взъерошенной копной волос вскочил со стула. Его охрипший голос дрожал: «Эй, минуточку! Это я собирался сказать так про Билла! Я тот, кто всегда называл Шарифа нашим личным Иисусом Христом! Мы много раз философствовали на пляже, а затем он рассказывал мне про очередного придурка в беде, которому он должен помочь!»

Другой скорбящий заорал на него:

– Заткнись и прояви уважение! Мы слушаем проповедника!

Но парень с охрипшим голосом не сдавался:

– Это ты заткнись! Эта леди сказала, что мы можем выговориться, когда захотим.

Уходя в тот день с похорон, я была до странности безмятежна. По пути в Бостон я почему-то чувствовала, что мы проведем это время, не скорбя о смерти Билла, но вспоминая его жизнь. Его игры с разумом не смогли раскрыть весь его потенциал. Он никогда не выезжал из Бостона. Я однажды спросила брата, не хочет ли он взять Шони и съездить на озера Нью-Гэмпшира и Вермонта. Билл очень долго смеялся. Я уверена, что он даже никогда не нежился в горячей ванне. Мне было жаль, что Билл так бедно живет. Но в тот день я приехала в Бостон, чтобы вдохновиться его примером. Друзья Шарифа любили его и были преданы ему до конца. Я встречала много самоотверженных людей. Но мой брат – единственный из них, кто приносил слепому ужин в течение целых 12 лет.

Покойся с миром, мой брат.

Это был первый раз, когда я прервала свои тренировки на Ки-Уэсте. На обратном пути, все четыре часа полета, я думала о своем брате. Билл стал трезвенником, сразу как только родилась его дочь. Он забыл, что такое наркотики. Любой найденный на улице доллар Билл отдавал Шони или его уличной семье. Даже когда брат понимал, что у него проблемы с психикой, он не пытался сбежать от реальности. Меня по жизни ведет за собой почти несбыточная Мечта, но это не главное. Шариф умел находить вдохновение, был смелым. Меня всегда восхищало, как люди падают и поднимаются снова. Мой брат никогда не сдавался. И это важнее, чем преследование Мечты. Застойная жизнь – это просто существование. Шариф 40 лет держал удар на улицах Бостона. Какой бы трудной ни была его жизнь, он искал в ней что-то хорошее.