- Мы не выходим за пределы леса, - объяснила Каайято. - Только здесь у нас есть тело, но только мы ступим за самое последнее дерево - сами обратимся в клён, - она указала на Маиайли, - в дуб, - девушка кивнула в сторону Рауйюили, - и бук, - эльфийка положила ладонь себе на грудь.
Я фыркнул. Забавно: я сейчас, можно сказать, разговариваю с лесом.
- Мы с сёстрами можем слышать мысли друг друга, - сказала Маиайли. - У каждой из нас свой собственный дар. У меня - физическая сила, - сказала девушка, отрывая зубами кусок мяса от своей порции. Я, поглядев на её казавшееся хрупким тело, усомнился в этом. - У Рауйюили - ум. Конечно, мне ещё дана красота, но взамен нет голоса, а Рау наоборот: волшебный голос и неприглядное лицо.
И это ещё мягко сказано, - подумал я.
- Мне даны, - вмешалась Каайято, - сила, красота, голос и ум. Всё вместе. Но вместо этого я умираю от солнечного света, не чувствую прикосновений и не различаю цвета. И ещё не слышу пения птиц.
Я, конечно, знал о том, что у каждой расы были свои недостатки, например, инкубы не видели различий между полами и существами в целом, когда выбирали себе партнёра; многие виды эльфов не могли прикасаться к своим детям и предметам, сделанным из серебра. Но про избирательный слух я не слышал никогда.
- Это... странно, - наконец произнёс я. - Ты что, правда слышишь всё, кроме пения птиц?
Насмешливость в моём голосе подавить не удалось. Жаль, потому что Каайято вдруг стала немного жёстче и произнесла:
- Пение птиц - это то, без чего невозможно жить, если ты знаешь, как это звучит. Мне оно неведомо, но я страдаю лишь потому, что лишена такого блага.
Блага... А вот я бы так не называл беспрестанное карканье и бессмысленное щебетание. Хотя я не умею ни любоваться солнечным днём, ни зеленью леса, ни видеть красоту в природе... Это делает меня больше похожим на дракона. Но я не жалуюсь: зато я умею летать. А это куда как приятнее, чем быть чувствительным романтиком относительно каждого куста и травинки.
Драконья кровь рождала во мне любовь к мечу, силе, сражениям и крови. Я любил войну и с удовольствием отправился бы в бой, будь он на моём пути. Но так как такового не имелось, приходилось тихо и мирно идти, лишь вздыхая о лязге доспехов, звучных порывах заклятий и прочей военной атрибутики.
- Я не понимаю твоих страданий, - наконец признался я. - Меня больше привлекает война, а не красота. Я не вижу никакой прелести в этом, - я обвёл рукой поляну, которая, наверняка, казалась и Хейну, и Акире, и эльфийкам просто великолепной. Мои глаза выхватывали из общего пейзажа отдельные части: где-то была ветка, похожая на меч, где-то трава, причудливо сплетаясь, напоминала боевого мага с жезлом...
- Но, думаю, ты поможешь мне его восполнить. Ты сможешь петь мне по ночам... - задумчиво произнесла эльфийка с мечтательным вздохом. В этих словах я увидел довольно прозрачный намёк, но постарался не обращать внимания.
После моего признания о войне Маиайли воззрилась на меня, как человек на святое провидение, да простит меня Вечность за сравнение! В её глазах загорелся такой восторг, будто я не высказал свои мысли вслух, а сообщил им, что теперь они свободны от этого леса, что у них могут быть тела и за его пределами... Каайято тоже глядела на меня, будто нашла в моих размышлениях выход в соседний мир (спешу похвастаться - я знаю, где расположен один: к северу от Голденбрука. Невысокая арка, увитая плющом. Красиво. Но страшно.)
- Инкуб-воин, - пропела Рауйюили. Я не спешил поворачиваться к ней, страшась увидеть лицо эльфийки, зная, что это разрушит всю идиллию вечера. Чтобы совсем не оставить женщину без внимания, я всё же обернулся в её сторону и спросил:
- Рау, а как ты Акиру нашла? Я же встретил вас вместе!
Глаза у меня были прикрыты и опущены - чтобы случайно не наткнуться на Рауйюили. Девушка, похоже, поняла мои терзания, но промолчала. Она как бы невзначай тряхнула головой, так, что длинные густые волосы полностью скрыли безобразное лицо.
- Девочка такая шустрая! Она бегала по опушке, пока я её зазывала. Я слышала мысли Маиайли, она говорила, что пришёл родственник ребёнка, что нужно их свести, иначе ты начнёшь волноваться.
Женщина покосилась на сестру, сверкая глазами из-за сиреневых прядей, водопадом спадающих ей на щёки. Этот взгляд показался мне каким-то заговорщическим, и я подумал, правда ли об этом думала Маиайли, когда попросила найти мою Акиру.
Я огляделся, ища Акиру. Девочка сидела прямо за мной, рассматривая какие-то травинки. Сейчас в свете пламени, я с удивлением обнаружил, что Акира подросла за эти дни. Теперь она больше походила на двухлетнего ребёнка. Хейн заметил, что я отвлёкся, и сам посмотрел на мою сестру. Но у него эта скорая перемена в ребёнке не вызвала нежности и умиления, как у меня. На лице получеловека отразилось сомнение смешанное с долей ужаса.
Эльфийки, неотрывно следившие за мной и Хейном тоже вытянули шеи, глядя на мою девочку. Каайято рассмеялась.
- Она такая крепкая!
Я улыбнулся, а Хейн, не в силах изменить выражение лица, с тем же ужасом воззрился на девушку.
- Сколько ей? - поинтересовалась Маиайли.
- Четыре дня, - сказал я. Эльфийки закивали, а Рау протянулась через меня и взяла Акиру себе на руки. Девочка даже не попыталась вырваться. Это выглядело так прелестно, что у меня даже дух захватило. Но в то же время на душу будто камень упал: моя сестра никогда не узнает материнской руки...
- И вы что, не находите это ужасным?! - вдруг воскликнул Хейн, вскочив. Его голос эхом разнёсся по поляне, и воцарилась полнейшая тишина, нарушаемая лишь потрескиванием костра. - Ей всего несколько дней! Так не должно быть!
Мне показалась, что это по большей части не Хейн решил высказаться, а вино в его крови.
- Вы, смертные, очень медленно развиваетесь, а умираете настолько скоро, что полёт звезды на небе кажется дольше, - сухо отозвалась Маиайли. По её лицу было видно, что одна мысль о моей сестре грела ей душу. - Бессмертные существа не теряют и дня из своей жизни: мы не теряем времени на глупое ребяческое взросление.
Ребяческое взросление... Я задумался над тем, сколько лет эти сёстры уже не видели нормальной книги. Наверняка, они и читать-то не умеют... Но говорить настолько абсурдные вещи даже в этом случае просто позорно для бессмертного существа. Я молча сидел, устраивая маленькую дискуссию в своей голове, а потом мысленно снял перед собой шляпу: я тоже поддался силе хмельного напитка.
- Хватит, - сказал я. - Хейну непривычно видеть такое, он волнуется за Акиру. Маиайли, разве у тебя не вызвало бы столько удивления, увидь ты что-то подобное, будучи человеком?
Эльфийка пробормотала что-то нечленораздельное, но я услышал в том согласие и кивнул. Хейн, насупившись, сложил руки на груди и поглядывал на Маиайли со злостью. Я не мог понять, что из слов девушки так задело его, ведь он и сам говорил то же самое. Ну насчёт того, что смертность - это здорово или вроде того...
Я смотрел на получеловека, пока тот не оторвал глаз от Маиайли и, перехватив мой взгляд, не сел обратно к костру. Каайято смотрела на юношу, как на интересное животное, выделывающее то, чего от него никак не ожидали. Мне это не понравилось, и я послал эльфийке осторожный взгляд, который она поняла и, опустив голову, прошептала едва слышно:
- Прости.
Но уже через мгновение маска смирения на её лице сменилась лукавой улыбкой, и она мне подмигнула. Я покачал головой. Ну как можно жить в таком бедламе?! Три девушки, причём довольно молодые, заправляющие огромным страшным лесом, характер и отношения которых могут вызвать довольно странные чувства у каждого! Лично меня угнетали они все, несмотря на то, что у одной был невероятный голос, у другой - красота, а у третьей - всё это и власть в придачу. И эти намёки...
Хейн, заметивший моё постепенно ухудшающееся настроение, коснулся моего плеча, отчего я вздрогнул и обернулся к нему. Юноша неуверенно улыбнулся, и от этого голова пошла у меня кругом, и я с трудом поборол желание поцеловать его. Я чувствовал, что кто-то из сестёр-эльфиек что-то говорит мне, а может и просто зовёт, но теперь для меня не было ничего кроме худощавого юноши, что казался ещё более тонким в колышущемся свете пламени. Я видел его зелёные глаза, его бледные скулы, растрёпанные чёрные волосы, ощущал сладковатый цветочный запах, присущий эльфам. И меня переполняла безграничная нежность, привязанность и нечто смутное, щемящее сердце.
