Я не был уверен, что люди оставили моих коней живыми (а при мысли о гибели Малраха я и вообще думать не мог), но моя решимость отправиться в Айнон поскорее давала себя знать: я мчался со всех ног. Хотя мог бы, конечно, и быстрее, но на руках у меня была как-никак Акирджава. Надо было бережнее относиться к ней.
Возможно, во мне всегда был скрыт инстинкт защитника и отца семейства, просто он спал ровно столько, чтобы вылиться в полной мере на мою сестру. Теперь я не чувствовал ничего более остро, чем желание спасти её, помочь выжить. Я любил её. Настолько сильно, насколько только мог. Раньше я не чувствовал ничего подобного. Наверно, это и называется семейными узами, силу которых я ещё никогда раньше не ощущал. Хотя пока что моё сознание укрывала пелена потери, меня радовала новая черта характера.
Как только эта мысль пришла мне в голову, всё резко перемешалось перед глазами, всё поменяло ракурс. Даже солнечные лучи теперь не рассеивались вокруг меня, ветер не обдувал моё лицо, а небо не бездумно висело над головой. Теперь весь мир был направлен на мою маленькую Акирджаву. На Акиру, которая глядела мне в глаза с недетской сосредоточенностью. Мне показалось, что свет сходится на её скулах, ветер приносит только её аромат, а деревья шумят и тянутся в её сторону. Я остановился.
Моё сердце перестало биться почти на три секунды, я готов был поклясться в этом. Когда её синие глаза перехватили мой влюблённый взгляд, девочка слегка нахмурилась, и между бровей у неё пролегла неглубокая морщинка, что сделало её невероятно хорошенькой. Боги, в одну секунду всё поменялось. Больше я не был Кионой Асгейром, больше не было Хейна, свет больше не был тем, что раздирало темноту мира. Теперь Акира была солнцем.
Её лицо слепило меня, будто я глядел на маленькое, но чрезвычайно яркое светило.
Мне почудилось, что её сердце бьётся в унисон с моим. Я слышал его тихий ритмичный стук, чувствовал, как малышка легко дышит. Любовь захлестнула меня с головой, и я прижал сестру к себе, желая впитать её в собственное тело. Как хрупка она была! Казалось, любое дуновение было способно сломать её, каждый солнечный луч - сжечь.
- С тобой всё будет хорошо. Обещаю, - прошептал я, прижимая её маленькое тельце к себе. Где-то сзади Хейн издал нечто вроде смешка. Это меня не заинтересовало, потому я пошёл к конюшням.
Двери были настежь раскрыты, что совсем не удивило меня. Более того, я почувствовал какое-то облегчение: люди предсказуемы, как звери. Их нечего бояться.
Деревянный пол конюшен был залит синеватой кровью - такой цвет приобретала мёртвая кровь коней породы Шелв. У дальней стены я увидел высокую кучу цвета свежего мяса. Когда я понял, что это мои освежёванные лошади, я со стоном опустился на колени, рассеянно прижимая к себе Акиру. Я был настолько зол, что попадись мне Хейн в ту секунду в руки, я бы растерзал его.
Мясо Шелв было ядовитым, но шкуры и гривы невероятно ценными.
Люди уничтожили разумных существ ради собственных нужд. Меня едва не затошнило. Казалось, скажи им, что глаза их детей очень ценны из-за лечебных свойств, они бы побежали выкалывать их своим чадам.
Ненависть к людям сжигала меня изнутри.
Теперь Малраха даже найти не удастся: я с ужасом понял, что глаза у всех лошадей отсутствуют. Не попрощался я со старым другом. Оцепенение овладело мной. Сколько же ещё я должен потерять за сегодняшний день? Грудь, казалось, разрывалась от горя, внезапно затопившего меня. Разве может быть настолько больно?
"Может, - услужливо шептал разум. - Но тебе будет ещё больнее".
Акира настороженно поглядывала на меня своими синими глазами. Она чувствовала, что всё во мне кричало от ужаса, страха перед будущим и жгучим желанием сдаться.
Я не переживу, если что-то ещё обрушится на меня в этот день, в этот час...
- Я иду с вами, - произнёс красивый уверенный голос за моей спиной.
Я медленно обернулся, уже готовясь к тому, чтобы пресечь все попытки Хейна настоять на своём. Но тут на моё плечо легла тёплая ладонь, лёгкая и сильная одновременно. Этот жест, заключавший в себе так много чувств, заставил меня вновь почувствовать, как слёзы горячей волной обожгли глаза. Хейн мягко сжал ладонь, как бы говоря "Крепись. Ты не один".
Туманные капли провели мокрые дорожки по щекам, я задыхался в собственных хриплых вздохах, что рвались из груди. Я хотел закричать, хотел обратиться в дракона и улететь отсюда, как можно дальше. Отдалённо я понимал, что прошёл только день, но казалось, что мне куда больше, чем семнадцать лет. Я слепо прижимал к себе Акиру, не совсем осознавая, что рыдания сотрясают меня.
Мне было холодно, я точно чувствовал, что руки стали ледяными и дрожали, волосы скрыли меня от всего и вся в своей белоснежной густоте. Хейн присел рядом со мной, всё ещё держась за моё плечо. Его ладонь, которую я ощущал через лёгкую ткань рубашки, несла в себе столько утешения, что любой бы уже успокоился и принял свою судьбу такой, какая она была.
Но только не я.
- Люди - звери, - прошептал я. Прозвучало это клятвенно, будто эти слова означали, что теперь убийцам семьи Асгейров не избежать моей мести, даже если ради этого мне пришлось бы последовать за их сожжёнными душами в посмертный мир. Но это и без слов было понятно.
- Да, - спокойно подтвердил Хейн.
Я всхлипнул и посмотрел на него с непониманием. Он мог бы промолчать, ведь именно представителей его вымирающего рода я готов был истребить и в другом мире. Хотя он и сам с лёгкостью избавился от группы, обнаружив их у меня дома... Что-то он темнил.
- Я не стал с самого начала рассказывать. Но раз уж тут такое дело... Ты же любишь длинные истории?
Юноша вздохнул и сел прямо на пол, вытянув ноги и готовясь начать рассказ.
- Так вот, - начал он, - я хожу по миру вовсе не от того, что меня изгнали. Моя мать, эльфийка по рождению, влюбилась в человека, моего отца. Ей претила Вечность, проведённая без него, потому она решила родить от него ребёнка. Вдруг дитя было бы бессмертным, как и она? Тогда частица этого человека всегда была бы с нею.
Я слушал затаив дыхание. Какое, однако, странное мышление у эльфов! Не имеешь любви мужчины, так хоть родить кого-нибудь от него... даже смешно и глупо.
- Моя мать соблазнила человека, что не замечал её в зелени лесов и полей, где она обитала. То был день летнего солнцестояния, - взгляд Хейна был устремлён в пространство, будто он видел всё это сейчас. - Так я был зачат. Как только мама поняла, что вынашивает ребёнка, она скрылась в лесах, даже ещё глубже, чем раньше, уйдя в самые тёмные чащи... Она боялась выйти к людям. Она знала, что они животные и не будут долго ждать, чтобы уничтожить её сокровище, то есть меня.
Я родился. Мама тяжело перенесла роды, она была почти при смерти.
Она также поняла что я, как наполовину человек, не смогу выжить в лесу один, когда смерть придёт за ней. Мама принесла меня к моему отцу, у которого к тому времени не было ничего, кроме старой лесопилки и ветхого домика.
Отец, когда я жил у него, рассказывал мне всё это. Да и деревенские жители тоже видели и слышали многое. Мама умерла на руках отца, тогда он понял, что она была первым существом, давшим ему что-либо бескорыстно и безвозмездно. Я унёс её жизнь, потому меня назвали Хейн. Три недели назад он рассказал мне обо всём этом и поставил мне в вину гибель мамы. Что, мол, я своим внезапным рождением убил её. И попытался убить меня самого. Тогда я бежал.
Хейн замолчал.
Я уже не рыдал, а внимательно всматривался в его странноватое лицо. Мне стал любопытен один факт, о котором юноша умолчал.
- Ты сказал, что убил свою мать... потому тебя назвали Хейном... что-то я связи не вижу, - признался я.
Тот поглядел на меня мягко, почти снисходительно, и ответил:
- В переводе с эльфийского "Хейн" значит "смерть".
- А, - протянул я, не зная, что сказать.
Теперь мне стало ясно. На эльфийском я говорил не очень хорошо, потому и не понял значения имени моего нового (при этом слове я немного удивился, потому что оно само вырвалось у меня) друга.
