Ласси в этом году удерживало на Украине некое рвение, проявляемое шведами. Шведы плели интриги совместно с Портой, которая признавала в них своих друзей; они вели в Стокгольме секретные переговоры с министром французской короны, в своих гаванях ожидали прихода французской эскадры из Бреста и в Карльскруне не старались увеличить свои морские силы; они свезли в Финляндию огромное количество провианта и под предлогом обновления гарнизонов каждый день отправляли туда новых солдат. Так что Ласси стоял на Украине, готовый при первых движениях шведов прибыть к их границе, на которой было уже сосредоточено все нужное для того, чтобы сдержать неприятеля.

С Веной была достигнута договоренность, что Миних в нынешнем году пойдет через Польшу прямиком на Хотин; при этом русские испытывали бы куда меньшую нужду в провианте и лучше взаимодействовали бы с австрийцами, находившимися в Венгрии. В первых числах мая Миних отправил армейский корпус с несколькими отрядами казаков вдоль берега Днепра, сделав вид, будто путь их лежит на Бендеры, как было годом раньше. Потом он вдруг форсировал эту реку и вошел в Волынь.[320] Уже вступив на территорию Польши, он попросил разрешения пройти через нее. В качестве причины выдвигалась военная необходимость, это всесильное божество: было обещано за все заплатить и соблюдать самую строгую дисциплину. Поляки приумолкли, увидев рядом русские штыки, — те самые штыки, по поводу которых, когда они были далеко, поднималось столько крика: они, мол, представляют угрозу для нейтралитета государства. Турки, ожидавшие русских на берегах Днестра, узнав, что те вошли в Волынь, сами переправились через Днестр и тоже вошли в Польшу с другой стороны, через Подолию.[321] Они оправдывались тем, что следуют примеру противника и что искать с ним встречи подобает там, куда он направится. За малое время татары наводнили и опустошили всю эту провинцию с ее прекрасными реками, цветущими лугами, поставлявшую столько голов скота в половину европейских стран. Крестьяне разбегались, оставляя имущество на разграбление солдатам; вот лишний пример того, насколько немощен нейтралитет, когда он не подкреплен силою оружия.

Пока турки в Польше противостояли корпусу Миниха, великий везир[322] в Венгрии обратил свои взоры на Белград. Осада этой важнейшей крепости облегчалась для него прошлогодним завоеванием Орсовы и плачевным положением австрийцев, которое он рассчитывал еще усугубить, незамедлительно дав сражение. Намерения его осуществились. Валлис, генерал,[323] который в этом году командует австрийскими войсками, позволил неприятелю стать лагерем у Кростки,[324] недалеко от Белграда, и именно здесь неосторожно вознамерился его атаковать. Он полагал найти там всего один корпус в десять тысяч человек, а нашел целую армию, хорошо окопавшуюся и поддержанную артиллерийским редутом, который простреливал все поле фланговым огнем. Поскольку же австрийский генерал не ожидал ничего подобного, то и двинул в дело не все свои силы. Войскам пришлось следовать между горами, длиннейшим ущельем, по которому можно двигаться лишь вереницей, и по мере того как люди Валлиса выходили из ущелья и вступали в битву, они попадали под огонь турок, уже развернувшихся в боевой строй, и отряд за отрядом терпели поражение. Авангард австрийских частей состоял в основном из кавалерии, которая на такой местности сражаться не могла. Эти и другие подобные неудачи двадцать второго числа прошлого месяца привели к разгрому австрийцев, после чего им, естественно, приходится ожидать появления турецкого лагеря прямо под Белградом.

Вот, милорд, последние новости, нам здесь переданные в доме жены наместника Мазовии,[325] дамы высоких достоинств, каковые вполне соответствуют славе ее мужа.

Ему же.

Гамбург, 30 августа 1739 г.

Турки, одержав победу при Кростке, тут же осадили Белград. Поскольку австрийское войско, весьма ослабленное, отступило под защиту крепости, великий везир смог перевести из-за Дуная целый корпус и установить контроль над обоими берегами этой реки — тем более что после уничтожения турками части австрийского флота на Дунае австрийцам пришлось взорвать и остальные корабли, иначе те попали бы в руки неприятеля. Перешедший реку турецкий корпус был столь многочислен, что опасались, как бы он не ударил на Тимишоару.[326] По этой причине Валлис, оставив в Белграде крупный гарнизон, решил форсировать Дунай и поспешить на защиту Баната.[327] Таким образом великому везиру выпал счастливый случай: ему удалось войти в те самые укрепления между Савой[328] и Дунаем, к тому времени покинутые Валлисом, откуда двадцатью двумя годами раньше двинулся на другого везира[329] принц Евгений, совершенно уверенный в победе.[330] Кое-какого преимущества над турками Валлис добился в Панчеве,[331] но все же он не смог помешать осаде Белграда; несколькими днями позже ему пришлось перейти реку в обратном направлении, чтобы поспешить на помощь этой крепости. Став полными хозяевами Дуная, турки обложили ее почти со всех сторон; в распоряжении австрийцев оставался лишь клочок земли, расположенный между Савой и Дунаем на западе, где находится Семлин;[332] там Валлис стал лагерем, чтобы не быть отрезанным от Белграда.

Таково было положение дел, когда особенно участились попытки примирения, предпринимаемые французским послом, который давно уже находился в турецком лагере. С австрийской стороны на переговоры был послан граф Нейперг, человек очень дельный: он в последних числах августа и заключил самый таинственный мирный договор, о каком только приходилось слышать, — венский двор торжественно от него отрекается, но благоговейно соблюдает.[333] Кроме прочих выгод, извлекаемых из него Портой, к ней переходит важнейший форпост империи, который столь дорого обошелся христианскому миру, — Белградская крепость. И это тогда, когда имеется армия, способная прийти крепости на помощь; когда комендант протестует, утверждая, что ее еще можно защищать и удерживать месяца два; когда русские, союзники австрийцев, в мирном договоре ни словом не упомянутые, на подступах к Венгрии одерживали над турками победу, плоды которой были бы грандиозны и вскоре могли оказаться еще грандиознее.

Граф Миних, находясь во главе войска в семьдесят пять тысяч человек, прошел Польшу и направился к Хотину. Он послал генерала Румянцева[334] с крупным корпусом в направлении Каменца,[335] города у польской границы, проходящей по Забруху,[336] который невдалеке от этого места впадает в Днестр, и тем самым заставил турок предполагать, что русские хотят в этом месте перейти реку. Сам же он, возглавив отряд из наиболее опытных воинов, за два дня прошел почти шестьдесят миль, пересек Днестр выше Каменца и обманул турок, которые ожидали его на берегах Забруха за линией мощных укреплений, хорошо оснащенных артиллерией. Турецкое войско насчитывало сорок тысяч человек, а татар, их союзников, было еще больше. Едва узнав, что Миних перешел реку, они и сами, перейдя Днестр, поспешно двинулись на защиту Хотина, к которому стремились и русские. Поле сражения было выбрано весьма удачно. Обосновавшись на местности, которая возвышалась над большей частью окружающих полей, турки имели за спиною Хотин, а перед собою речку с болотистыми берегами; правый их фланг был защищен холмами и густыми лесами, которые они тоже заняли; левый фланг замыкался большим оврагом, и к этому флангу можно было подобраться, только пройдя по крутым и узким тропам. Кроме того, турки хорошо укрепили поле окопами и артиллерией. На это Миних дал им предостаточно времени — ему пришлось ждать несколько дней, пока его догонит Румянцев: у Румянцева были обоз и крупнокалиберные пушки всей армии, а в пути его задержали разливы рек, снесшие мосты, для него построенные. Миниху к тому же требовалось освоиться в чужой стране, снабдить свою армию провиантом, провести хорошую рекогносцировку места будущего сражения — и так подгадать, чтобы не поддаться торопливости и не начинать боя с малыми силами, но и не упустить благоприятный момент по причине чрезмерной медлительности. Наконец, разведав, что наиболее верная дорога к победе пролегает через левый фланг неприятеля, он утром двадцатого августа предпринял марш, угрожая правому флангу. Казалось, он пустил в дело все свои силы — атаковал высоты, продирался через лес, забрасывал турецкий лагерь бомбами. Турки направили туда подкрепление, удвоив ряды обороняющихся. Когда там закипела схватка, Миних молниеносно перебросил значительную часть своих солдат на левый фланг и с ходу его атаковал. Пока турки поняли, где настоящий центр сражения, пока выстроили надлежащую оборону, русские уже миновали узкие проходы, опрокинув имевшееся там турецкое заграждение, и начали устанавливать свои батареи, которыми тут же были подавлены батареи неприятеля. Пока русские производили все эти перестроения, с тыла их атаковала целая туча татар; одновременно порядочный отряд янычар, налетев с отчаянной отвагой, чуть ли не разрезал пополам их позиции. И все же победа осталась за Минихом, который в турецком лагере захватил много боеприпасов для ружей и пушек. Не теряя времени, Миних двинулся к Хотину, атаковал его, и тридцатого числа Хотин сдался на милость победителя, поскольку турецкая армия, разбитая десятью днями раньше, уже отошла к Бендерам. Оттуда Миних с триумфом проследовал к Пруту: за прошлый позор теперь было отомщено, и честь русского оружия под его командованием восстановлена. Несколькими днями позже он вошел в Яссы, столицу Молдавии, сместил Гику[337] и посадил господарем Кантемира,[338] который воевал в его армии; тому были от имени царицы оказаны почести и он дал присягу на верность от всей этой провинции.