Джош сидел, глядя прямо перед собой.

Без единого слова Бэй выбралась из машины и на негнущихся ногах двинулась к дому, твердя себе, чтобы не смела оглядываться.

— У меня не укладывается в голове, что я пропустил ее первую дискотеку, — сокрушался Генри за несколько часов до этого, после того как Сидни приехала домой, высадив Бэй с Фином перед спортзалом.

Сидни пыталась дозвониться до него, но он был занят и не услышал звонка.

Она вплыла в дом в облаке парфюмерных ароматов, раскрасневшаяся от радости за дочь, в общественной жизни которой произошел такой неожиданный поворот. По пути домой она заехала в китайский ресторанчик за едой и теперь принялась выставлять на стол картонные коробки. Генри, который только что вышел из душа, остановился рядом, энергично вытирая влажные волосы бело-розовым полотенцем. Бело-розовым. Сидни утверждала, что они с Бэй медленно, но верно превращали этот дом в девичье царство. Он, впрочем, не возражал.

«Без женщины дом не дом», — частенько повторял его дед.

— Я приберегал эту речь до того момента, когда Бэй начнет ходить на свидания. Кое-что даже записал, чтобы не забыть, — пробурчал Генри из-под полотенца. — Серьезно, кажется, эти заметки где-то у меня в офисе.

Сидни рассмеялась, как будто это признание ее тронуло.

— Пожалуй, завтра с утра я первым делом отправлю ее к тебе, чтобы ты мог прочитать ей лекцию про то, какие мальчишки ужасные и что всем им нужно только одно.

Повесив полотенце на шею, Генри уселся за стол, а Сидни тем временем выставила тарелки. Прежде чем сесть напротив него, она легонько коснулась его щеки.

Генри впервые увидел Сидни на игровой площадке в школе. Бывают люди, которые появляются в твоей жизни и бесповоротно ее изменяют. В жизни Генри таким человеком стала Сидни. Он полюбил ее в тот же миг, как увидел. В начальной школе он был ее лучшим другом. Но по мере того как они становились старше, она начала от него отдаляться. Потом Хантер-Джон Мэттисон тоже влюбился в нее, только у него, в отличие от Генри, хватило мужества признаться ей в этом. Пути Генри и Сидни разошлись в старших классах, а потом он потерял ее, казалось насовсем, когда в восемнадцать лет она уехала из Бэскома. Он не думал, что когда-нибудь увидит ее снова. В ту пору еще жив был его дед, хотя уже и сильно сдал после инсульта. Он задался целью устроить жизнь внука, желая видеть того остепенившимся и женатым. Но все было зря. Когда Сидни вернулась, у Генри возникло ощущение, что он бегает по кругу, поджигая деревья, чтобы вокруг не осталось ничего, кроме выжженной земли. Но Сидни появилась перед ним, и он перестал бегать по кругу и устремился к ней, будто в ласковое поле, с которого веет свежестью.

«Так оно и бывает, когда наконец находишь свою единственную», — сказал тогда ему на это дед.

Поначалу, когда они только начали встречаться, Генри все никак не мог поверить своему счастью. И по сей день, остановившись на полуслове во время очередного рассказа про дела (он отдавал себе отчет в том, что слишком много про это рассказывает), он думал: как такая женщина может хотя бы отдаленно находить это интересным? Ему хотелось подарить ей весь мир. И даже этого казалось недостаточно. Все это не шло ни в какое сравнение со всем тем, что давала ему она: совместную жизнь, семью, бело-розовые полотенца. Пятнадцатилетнюю дочь, которая теперь начала ходить на дискотеки.

— Когда это все успело произойти? — вслух вопросил Генри, бросив бесплодные попытки управиться с палочками, которыми он пытался есть креветки с гороховыми стручками. — Когда ей успело стукнуть пятнадцать? Такими темпами не успеем мы оглянуться, как она от нас уедет!

Сидни застыла на своем месте. По изменениям в воздухе Генри предугадал то, что должно было произойти, и, медленно отложив вилку в сторону, стал ждать. Он видел, как в ее волосах прямо на глазах загораются новые рыжие пряди. В последнее время это уже стало чем-то почти обыденным. Все дело было в надвигающихся первых заморозках. Генри с Тайлером уже давным-давно поделились наблюдениями на этот счет и пришли к выводу, что это происходит каждый год приблизительно в одно и то же время — их жены неизменно что-нибудь выкидывают. В этом году Сидни сделалась совершенно им одержима. Не то чтобы он был против. Чем бы дитя ни тешилось. Но ему не давали покоя причины, которые за всем этим стояли. Что в самом деле творилось у нее в голове?

Она бросила вилку и, перегнувшись через стол, поцеловала его.

Потом, оторвавшись от его губ, потянула его из-за стола, и в следующий миг они уже жадно набросились друг на друга, лихорадочно срывая одежду. Еще мгновение — и оба покатились по полу кухни, заставляя петь скрипучие деревянные половицы и натыкаясь на мебель. Мир качнулся и опрокинулся, время сжалось как пружина и стремительно понеслось вскачь. Не успели они оба опомниться, как уже оправляли на себе одежду и вновь сидели за столом, очумело улыбаясь друг другу поверх тарелок с китайской едой.

Позабытое бело-розовое полотенце, все еще влажное, так и осталось на полу.

Где-то на задворках сознания у Генри промелькнула мысль: возможно, все это повторяется раз за разом из-за того, что ей нужно что-то такое, чего он не в состоянии ей дать, и потому она вынуждена добывать это сама.

Мысль эта ему не понравилась. Он готов был дать ей все, что угодно. Все, что у него есть.

Ей достаточно было просто об этом сказать.

Сидни еще раз поцеловала Генри, и он отправился в постель. Внутренние часы неизменно замедляли его движения примерно в восемь часов вечера, как будто он был заводной игрушкой, у которой кончался завод. Если ему вдруг случалось чересчур засидеться, Сидни иной раз обнаруживала его на лестнице, между этажами, крепко спящим прямо на ногах. Во сне он держался за перила, а на его выступающие скулы садилась пыль.

Генри улыбнулся сонной довольной улыбкой и пошел в спальню. Кожа вокруг глаз у него была изрезана морщинами: сказывались годы работы на открытом воздухе, под ярким солнцем. Солнце — вот кем он чувствовал себя по отношению к ней, обеспечивая ее светом и питанием, неизменно находясь рядом, верный своим привычкам до предсказуемости. Он изгонял ее беспокойство и впадал в безумие рядом с ней, когда это было ей нужно, но на следующее утро неизменно просыпался все тем же самым, что и всегда, мужчиной, тем же самым сердцем, тем же самым светом.

Не зная, куда себя девать, Сидни осталась дожидаться Бэй. В конце концов она надела свое кимоно, волосы скрутила в узел, закрепила его оставшимися от ужина китайскими палочками и уселась смотреть на ноутбуке фильмы с Молли Рингуолд — комедии восьмидесятых, в которых главную героиню, несмотря на все ее странности, неизменно ожидал хеппи-энд.

Услышав шум машины, она захлопнула крышку ноутбука. Бэй вернулась точно вовремя. Сидни никогда прежде не приходилось устраивать для Бэй комендантский час, поэтому она велела дочери вернуться до нелепости рано, но та и глазом не моргнула. Бабушка Мэри никогда не устраивала комендантский час ей самой, хотя теперь, задним числом, Сидни иногда жалела об этом. Она частенько отпускала Сидни в гости к подругам с ночевкой, а уж оттуда ускользнуть на свидание к ее бойфренду в любое время ночи было легче легкого.

Она быстро встала, подумав: надо бы выключить свет в гостиной, чтобы Бэй не догадалась, что она ее дожидалась. Но когда машина затормозила перед домом, стало понятно, что для этого уже слишком поздно. Может, сбегать на кухню и приготовить горячий шоколад, чтобы они могли сесть рядышком и поболтать о том, как все прошло? Нет, Бэй тогда точно возмутится.

Сидни ждала, когда же наконец хлопнет дверца машины, но она все не хлопала и не хлопала. Сидни осторожно прокралась к окну и, вжавшись в стену, слегка приподняла штору. Прошло некоторое время, прежде чем она различила машину, темный «ауди». Мать Фина ездила на «шеви». Интересно, кого это к ним принесло в такой час? Машина казалась знакомой, и Сидни поняла почему, когда пассажирская дверца наконец распахнулась и в салоне вспыхнул свет. Это была ее дочь, а привез ее не кто иной, как Джош Мэттисон.