В стихах, дело которых представлять нам живые, смелые, красивые, величественные, увлекательные образы, - что прекрасно. Метафора - их область. Я даже не придерусь к тому, что поезд собственно никак уже не раб слепых законов, а целесообразнейших намерений, выразившихся в постройке дороги, кладке рельсов, устройстве машины, в коих всякая малость была предусмотрена, целесообразно соображена и разумно выполнена, в гораздо большей степени, нежели простая дорога и экипаж, везомый лошадьми и правимый кучером. Слепота очевидно относится тут к законам упругости паров; но пары ведь - или просто бы шипели и свистели, выходя понемногу и увеличивали бы влажность окружающей атмосферы, или разорвали бы котёл, а не везли бы поезда, совершенно как и те силы, которые действуют в организме, да и во всём мире, ничего толкового бы не произвели, или даже ровно, ничего бы не произвели, если слепо строили организмы или миры. Но стихи всё-таки хороши, и дело в том, что внимание явлений, в них выраженное, вполне соответствует тому, которое соединяют с понятием о законах природы не только образованные люди, но и многие учёные, - понимание, по которому явление есть раб, исполняющий некое веление некоей слепой воли - закона. Очевидно, что это метафора, а метафоры, метафорический смысл которых забыт, всегда производят великую путаницу в головах человеческих, как, например, и понятие развития, которое также ведь метафора. Но мало метафор, которые бы столько путали, как метафора „закон природы“. Берётся одна сторона явлений, представляющая частную аналогию; по этой аналогии наименовывается предмет или явление; пока дело совершенно невинное, - но это происхождение метафоры скоро забывается, и всё выражающееся в метафорическом названии принимается за полную аналогию, за тождество - и путаница готова!

В самом деле, как представляется людям, не получившим естественно-научного образования или весьма поверхностно к нему относящимся, знаменитая Ньютонова формула? Во-первых, её называют законом природы, хотя она и нечто гораздо высшее, как сейчас покажу; далее думают (и это опять говорю по опыту), что это некая уловка, некий фортель, в одной части которого придумано, что притяжение действовует в прямом отношении, а в другой части как-то обратно; и затем в первой части просто во сколько раз больше масса, во столько же раз и сильнее должна она притягивать, а во второй части не просто, а ухищрением, это притяжение должно ослабевать в квадратном отношении. Штука преудивительная. И вот в эту-то штуку, уловку, в этот фортель и в это ухищрение проник Ньютон, как бы отпер секретный замок. Конечно, люди мало-мальски естественно-научно образованные так не думают, но всё-таки многие и очень многие и из них вполне отрешаются от ошибочности в понимании выражения „закон природы“, ошибочности, приставшей к нему от его метафорического происхождения, и всё ещё приписывают этим законам какое-то таинственное, мистическое, объяснительное значение.

В выражении „законы природы“ аналогия, послужившая поводом к этому метафорическому термину, заключается в сходстве обязательности, замечаемой в известном порядке явлений, с обязательностью поступков людей, повинующихся гражданскому закону. Но закон гражданский есть нечто и извне обязательное и извне объясняющее характер поступков с ним сообразных. На вопрос, почему вы так-то и так-то поступаете - даётся ответ: потому, что так повелевает закон, - и вы понимаете поступок, т.е. нет ни внешнего повеления, нет ни объяснительной причины, пока так называемый закон природы есть не более как закон. Например, в Европе средним числом рождается 106 мальчиков на 100 девочек. Это называется законом; но кто или что повелевает этому так быть? И где тут объяснение явлению? - ни того, ни другого не видно. То же самое будет и относительно более точных и строгих законов, например, относительно знаменитых Кеплеровых законов. В первом отношении ясно, что обязательность тут внутренняя, а не внешняя. И потому правильнее было бы говорить об обычаях, чем о законах природы; потому что обычай в себе самом носит свою обязательность. Другое преимущество заключалось бы в том, что исполнение обычая гораздо сильнее обеспечено, чем исполнение законов. В самом деле, какой закон исполняется так строго и точно лицами ему подлежащими, как, например, обычай делать визиты на новый год членами общества, признающими это правило? Хотя аналогия была бы полнее и метаформа правильнее, но всё-таки осталась бы метафорой. В сущности же закон природы есть не что иное, как явление или факт не единичный, а известной общности, - общности, могущей распространяться и на очень малое число единичных явлений или фактов, даже всего на два, и на очень большее число их, даже на все. Это будут законы частные и законы общие, между которыми различие только количественное. Все планеты движутся по эллипсам! Что это такое? - это есть общее, замеченное в форме всех планетных путей. Велик или мал их эксцентриситет, то или иное взаимное наклонение плоскостей этих путей, во всём этом и во многом другом они могут различествовать - это будут единичные, индивидуальные для каждой планеты факты, а эллиптичность орбит есть их закон. Но чем же закон отличается от этих единичных фактов? - Ничем, кроме его общности для всех планет, потому что из него, как из закона, не видно ни причины факта, ни того, что составляет его обязательность, совершенно так же, как и в том, что на 100 девочек рождается 106 мальчиков, как и в том, что при известном роде лихорадки пароксизмы появляются каждый день, - что также для этой лихорадки составляет закон, т.е. общее явление, между тем как многие другие могут быть (и действительно бывают) различными, особенными для каждого больного индивидуума. Причины периодичности мы и тут не знаем, в чём и откуда её обязательность, или, лучше сказать, мы самую ту констатированную общность, метафорически называя законом, как бы принимаем за обязательность. Если вместо одних планет мы возьмём все тела нашей солнечной системы, т.е. и кометы, мы должны будем сказать, что вообще они движутся по кривым, называемым коническими сечениями, к числу коих принадлежит и эллипсис. Закон получит большую общность, будучи общим явлением для большего числа орбит, но все прочие свойства его не изменяются, ничего он нам по-прежнему не объяснит, и не укажет, чему приписать его обязательность?

Но не только закон природы, всё равно частный или общий, ничего не разъясняет, - он и есть именно то, что преимущественно, даже почти исключительно требует объяснения. Объяснение частного, отдельного факта с одной стороны малоинтересно, а с другой - по большей части невозможно, потому что он зависит от перекрещивания множества неуловимых причин и обстоятельств. Так, в вышеприведённом астрономическом примере, кто может сказать, почему такая-то планета имеет именно такое, а не другое наклонение её орбиты к плоскости? Но эллиптичность всех этих орбит, будучи законом, т.е. общим фактом, с одной стороны и вызывает объяснение, требует его, а с другой объяснение это становится возможным, и Ньютоном дано. Это объяснение также называют законом, но совершенно неправильно. Это объяснение заключается в гипотезе существования притягательной силы, свойственной всякой доле материи и распространяющейся равномерно во все стороны; и объяснение это, заметим, есть метафизическое предположение, как и всякое действительно объясняющее начало, а никак не закон природы. Так же точно: какой интерес и какая возможность объяснить тот единственный факт, что безводная сернистая кислота состоит из 32 частей серы и 32 кислорода, а безводная серная из 32 же серы, но 48 кислорода? Но если мы найдём, что вообще тела соединяются в немногих простых между собою отношениях и взаимно замещаются в таковых же, т.е. получим общий факт, так называемый закон, то явится интерес, и даже принудительный интерес, а вместе и возможность объяснения его, как это сделал Дальтон атомистическою гипотезою, т.е. предположением существования мельчайших, абсолютно неделимых частиц, составляющих материю или вещество. Этот предполагаемый атомистический состав материй никак не может быть назван законом природы (предполагая даже полную достоверность гипотезы), а так же точно, как и сила притяжения, есть объяснительное начало, и опять-таки метафизическое.