Вот причина, отчего все материалистические учения и системы были всегда более популярны, чем всякие другие, более трудные.
Учения материалистов во все времена делались очень скоро известными и всегда проникали скорее всяких других во все слои общества. И это весьма естественно и очень понятно.
Представим себе молодого ещё не окрепшего в своих знаниях науки, человека, который, заинтересовавшись вопросом жизни, вздумал бы, понадеясь на свои силы ума, обратиться к изучению философии без дельного и всесторонне образованного руководителя, - он непременно увлёкся бы учением материалистов. Во-первых, потому что не может один человек прочесть все философии, существующие в мире - их тысячи. Не будучи в состоянии прочесть всё, он, конечно, возьмёт на выдержку самые популярные и известные системы, а они-то как раз и есть материалистические. Во-вторых, избрав для своего изучения несколько теорий, может ли он, нетвёрдо знающий науки, быть разумным судьёй в степени правильности и непогрешимости суждения какой-нибудь из них? Ведь явных и грубых ошибок ни в какой теории нет, есть неточное объяснение фактов, сбивчивые толкования начальных принципов. Все ошибки каждой теории заключаются в неуловимом уклонении от истины, в неправильном взгляде на вещи; надо быть хорошо образованным человеком и во всяком случае иметь правильный взгляд на мир, чтобы уловить и тонко оценить эту неверность, а на этих-то мелочных уклонениях и построены все те следствия, которыми так радикально отличаются материалистические теории от философских.
Следовательно, каждый неизучивший специально предмета наук и обладающий достаточной силой логики, чтобы верно оценить правильность суждения каждой из представляющихся его усмотрению теорий, может только увлечься какой-нибудь из них, но не судить о ней, не изобличать её в ошибках и заблуждениях.
Как только одна из теорий или систем ему понравится больше других, он сейчас и принимает её, как правило и руководство в жизни. Но почему же он должен увлечься непременно материалистической или атеистической теорией? А вот почему: весь период нашего образования, т.е. с самой молодости до самой возмужалости, а иногда половину всей жизни нашей, мы занимаемся изучением наук, в которых никогда и ничего о Боге не слышим. Мы до того отстаём от этого понятия, до того привыкаем к атеизму науки, что безбожие науки отражается и на нашей жизни; мы невольно думаем, что так как Бога нет в науке, следовательно, Его нет и в природе, и никто и никогда не говорил нам противоположного.
Мы чуждаемся, если нападаем на какую-нибудь философскую систему, открыто говорящую о Боге, душе или свободной воле, мы удивлены ею и думаем, что напали по ошибке на какое-нибудь духовное сочинение, на наших устах появляется улыбка, нам как будто совестно читать эту книгу, и по невольному чувству привычки подрывается в нас весь авторитет к ней.
Нам дико встретить имя Бога в философии, ибо мы никогда Его в нашей науке не встречали, и наоборот - мы чувствуем себя в своей сфере, когда возьмём Бюхнера, Бруссе, Кабаниса, Фейербаха и т.д., мы чувствуем, что-то своё, привычное; они самым понятным образом выясняют нам факты, совершенно в духе нашего понимания; и с каким апломбом, и с какою уверенностью защищают они свои положения. В материалистических учениях вы сплошь и рядом встретите такие обороты речи: я утверждаю, я отвергаю, этого нет, это не существует, наука присудила, наука произнесла свой приговор, наука осуждает подобное; - и всё это нравится, всё это в духе времени; эта уверенность, эта сила речи поневоле заставляют всех, поверхностно знающих предмет, следовать за ними и преклоняться перед этими учениями. Это совершенно естественно: ошибок в теории науки молодёжь уловить не может, а наружная форма так увлекательна и так понятна.
Истинный смысл науки не так понятен; и сама наука по наружной своей форме далеко не так самоуверенна; истинная наука далека от всякой гордости, она не имеет и тени даже подобного апломба. Наука ищет и изучает, она работает и предлагает свои выводы для проверки. Вы нигде у серьёзно учёных людей, живущих для своей науки, не встретите: утверждаю, запрещаю, приказываю; - это совершенно ненаучные приёмы. Ньютон говорит: «Нам кажется, предыдущие наблюдения дают нам право предположить....» Кеплер говорит: «Я предлагаю на ваше обсуждение эти гипотезы... может быть закон таков» и т.д. В истинной науке вы встретите только подобные обороты речи, вполне скромные и вполне соответствующие тому глубокому смыслу и правоте, заключающейся в самом учении. Ньютон сказал: «Я похож на ребёнка, собирающего раковины на берегу моря».
Материалисты же своими фразами вводят в заблуждение тех, кто не имел возможности знать столько, сколько они сами знают. Они пользуются своим преимуществом и увлекают внешней стороной своих доводов и часто бездоказательных положений. Они слишком часто забывают, что, явившись посредником между наукой и её искателями, надо совершенно точно объяснять факты, надо оставаться верным и скромным служителем науки.
«Известно, что нелепость, предложенная дерзко и без уловок, - говорит Жантильи, - имеет иногда странное могущество; она ослепляет, как правило... Как только раз ум имел слабость сомневаться в видимой нелепости - он погиб. Как нечего более ожидать от ума, требующего доказательства очевидности, так тем более нельзя надеяться на ум, ожидающий опровержений нелепости, которая есть очевидное заблуждение. Очевидность нечего доказывать; нелепость нечего опровергать. Философия тут останавливается.... Тогда ум, лишённый точки опоры очевидности и поддержки нелепости, выходит из границ разума и покидает здравый смысл и может дойти до любой нелепости». (Атеизм опровер. Наук., стр. 143).
Как много погубил молодёжи один из современных философов, воскликнув: «Небо теперь очищено, мы свели оттуда Бога!» Грустно и тяжело смотреть, как эти праздные речи с некоторым особым увлечением повторяются людьми, от которых, судя по их образованию, можно было бы ожидать более серьёзного отношения и более осмысленного суждения о таких воззрениях, которые служат основой всей нашей жизни и составляют критериум всего нашего существа.
IV. Законы природы. Одно из самых распространённых между материалистами представлений, которое чрезвычайно дополняет все их системы и делает многое совершенно непонятное - понятным, это представление о законах природы.
Материалисты говорят, например, что материя, пользуясь своими свойствами, производит все тела в мире. Атомы, через непосредственный ряд комбинаций, слагаются иногда в самые причудливые формы и образуют самые сложные вещи, например, глаз человека. Всякий, конечно, задумается над этим; как в самом деле бессмысленные, неразумные атомы, простые бездушные шарики, вроде нашей охотничьей дроби, случайно насыпанные в каком-нибудь уголке человеческого тела, вдруг сложились так, что сделали глаз, и почему этот глаз сделался на том месте, где ему надлежит быть, а не где-нибудь под мышками или на пятке. Это весьма логичный вопрос, на который ответить было бы очень трудно, если бы каждый раз не являлось на выручку представление о законе природы. Ведь это закон природы, отвечают материалисты, и всё становится ясным. И в самом деле, если в природе есть закон, который направляет действия всех атомов, и они слагаются в силу законов природы, то что же остаётся ещё объяснять? Всё становится понятным для человека, не привыкшего додумываться до конца.
Разберём, какими законами управляется вселенная и может ли быть такой закон природы, который играл бы активную роль в явлениях природы, направляя всё существующее к целесообразным действиям. Вопрос этот в подробности разобран Н.Я. Данилевским в его книге «Дарвинизм» (т. II, стр. 516-520), а потому мы имеем возможность его прямо заимствовать оттуда.
«Слово „закон природы“, так же, как и слово „развитие“, вводит многих в большие заблуждения. Как, подведя явление под развитие, думают, что получили его объяснение, точно так же думают, что сделали это, когда говорят, что подвели его под закон. Выражение „закон природы“, очевидно, метафорического происхождения; например, я скажу:
