Когда в пылу сражения, в горячей рукопашной битве воин задался целью во что бы то ни стало вскочить на неприятельский бруствер, он занят одной только этой мыслью, всё его существо жаждет только этого одного; он весь превратился в свою идею, и для него ничего больше на свете не существует, кроме своего желания и неприятельского бруствера. В это время не спрашивайте его, зачем это ему нужно, он не в силах соображать, ибо он увлечён, охвачен своей идеей и больше не рассуждает. Для того чтобы попасть на бруствер, он жертвует всем, что имеет: он убивает, ранит, колет направо и налево, не замечая своих собственных ран, той опасности, которой подвергается, и даже в бешеном бою, поражённый насмерть роковым ударом, он, уже мёртвый делает несколько шагов по направлению к своей цели.

Не так ли поступают и все интеллигентные представители высшей расы земных существ в большинстве случаев своего жизненного пути? Ведь жизнь во все эпохи существования человека никогда никому из нас не давала очнуться или одуматься; всегда и у всех одни впечатления и ощущения быстро сменяются другими, одни жизненные задачи без малейшего перерыва следуют за разными испытаниями и превратностями, и каждый из нас, охваченный и увлечённый вихрем житейского Вавилона, с самых юных лет до самой старости, стремится достигать земных идеалов и всякого рода житейских кумиров, возводимых требованиями своего века в цели земной жизни. Мы называем их образованностью, учёностью, талантами, славой, властью, господством и т.д., и т.д., и несёмся без оглядки в общем потоке житейской суеты, опасаясь больше всего отстать в чём-нибудь от века, или как-нибудь отделиться от своего общества, от этого вальпургиева стада, или этой тысячеголовой гидры, завладевающей нами и всецело присасывающей нас к себе. Мы не смеем не быть во всём солидарным с ним во всякой мелочи и до малейших подробностей, ибо знаем, как оно немилосердно казнит всех отщепенцев и заклёвывает, и умерщвляет их так же, как заклёвывают галки всякую свою подругу, имеющую какую-нибудь лишнюю против других отметину. Напротив того, зная направление общественного и модного стремления и его кумиров, наша заветная, но всегда скрытая от всех мечта опередить своих сверстников и через все правды или неправды, во что бы то ни стало, обогнать их и стать впереди этой бешеной жизненной скачке, в этой отчаянной борьбе кого за своё существование, кого за своё первенство, мы ничего кругом себя не видим, не разбираем и не сознаём, кроме потребностей дня, способных удовлетворить условиям общего стремления, а впереди себя не видим ничего, кроме намеченных нами кумиров.

В течение всей своей жизни мы попираем ногами всё внутри нас находящееся святое, возвышенное; отгоняем от себя всякие мысли, могущие чем-нибудь задержать или замедлить успех земных удач, и когда, наконец, видим свои мечты сбывающимися, мы самодовольно говорим себе: «задача жизни блестяще мной окончена; всё, что было на меня возложено, я выполнил и теперь могу умереть спокойно».

Но рядом с этим, во все времена человечества, появлялись люди исключительные по нравственному и духовному развитию. Они всегда выделялись из толпы и никогда не следовали общему потоку жизненной суеты, но, напротив, останавливали людей в их заблуждениях и говорили: «Ведь Вы совершенно на ложном пути и решительно не понимаете истинной цели жизни и земной задачи. Разве земная слава и власть, разве возможность господствовать и эксплуатировать людей или приобретать знания и богатства могут быть названы конечными целями существования человека на земле? Неужели Бог создал людей для того только, чтобы дать одним возможность эксплуатировать, обижать и унижать других? Это было бы ужасно! Одумайтесь, остановите ваше стремление, оно ложно и доведёт вас до погибели. Вы принимаете средство за цель. Власть, слава, богатство, таланты суть только орудия испытаний ваших добрых и злых качеств, это только средства для исправления вас же самих, но цель жизни несравненно возвышеннее, она есть добро и милосердие, которые вы посеете на земле через свои дела и старание».

Но общество никогда не понимало этих людей, не выслушивало их, а ещё меньше исполняло их советы. Оно никогда не умело согласовать требований, предъявляемых этими людьми к каждому человеку, с условиями удовлетворения потребностей практической ежедневной жизни и с условиями борьбы с роковыми атрибутами нашей земной жизни, как-то: нужда, холод и голод; а изменять обычный ход образа жизни или сделать его более подходящим к преследованию высших целей жизни никому и в голову прийти не могло, ибо это значило бы идти против общепринятого течения жизни. Притом же люди эти требовали от толпы, чтобы каждый стал выше своих страстей и пороков, требовали здравого отношения каждого к самому себе, большей работы над своим умственным и нравственным самоусовершенствованием и меньшей горделивой жажды и пристрастия к земным делам. Понятно, что при малом развитии людей исполнение этих требований казалось чрезмерно трудным и, во всяком случае, несравненно труднее, чем исполнение условий обыденной практической жизни, а потому всё общество оставляло свою жизнь течь привычным порядком.

Века сменялись веками, поколения поколениями, и на старых выводах практической опытной деятельности воздвигались требования новых, для каждого века современных, условий жизни. Люди с каждым веком становились всё умнее, развитее, но зато и требовательнее; стали строже относиться не к себе, но к окружающим людям и к условиям жизни. Они стали отчётливее и настоятельнее понимать и чувствовать свой жизненный расчёт и условия своих личных выгод и невыгод. Практика общественной деятельности приспособляла разные понятия в форму наиболее подходящую под строй своей практической жизни, почему взамен понятий о добродетели выработались мало-помалу понятия о чести, честности, благородстве и великодушии; понятия о всеобщем братстве и взаимной любви заменились понятием о праве и понятием о традиционно геральдийских рангах наследственного происхождения высших и низших семейств, сообразно обладания каждым из них белой и чёрной костью; понятия о благочестии, смирении и покорности заменились чувством чёрствого исполнения своего долга, деловой аккуратности, настойчивости и педантичности; и всё человечество зрело в атмосфере пороков, страстей, интриг, зависти, гордости, тщеславия и им подобных атрибутов общественной практической жизни.

При подобных условиях жизнь общества и каждого его члена не могла постоянно не усложняться; весь строй жизни, мысли, убеждений, науки и мировоззрений должен был создавать всё более и более ненормальное и антиальтруистическое направление жизненной деятельности, а потому и общее стремление к развитию принимало всё более и более характер личный и эгоистичный.

Эта ненормальность жизненной деятельности не могла, конечно, не завести всё человечество далеко в область запутанностей, бесконечно затрудняющих существование каждого, и, как следствие полного искажения естественных взглядов друг на друга, отношения между людьми стали многосложны и для многих окончательно невыносимы.

Каждый, возвышаясь в каком-либо отношении над другими, получал легальное право господствовать над ними, а нелегальное - эксплуатировать, притеснять и унижать их. С одной стороны, людям умным, практичным, сильным волей или талантами, для того, чтобы с большим успехом возвышаться над людьми, было выгодно скрывать от всех и маскировать разными способами свои дела, свои намерения, а в особенности свои сильные и слабые стороны, т.е. свои пороки, недостатки и уродства как физические, так и нравственные. С другой стороны, людям более слабым или скромным и вообще менее одарённым природой умственно или физически, необходимо было ограждать себя от чрезмерного коварства людей, от их хитрости и дерзких посягательств, как на их личность, так и на их права. Всё это вызывало необходимость заключить в какие-нибудь рамки взаимные отношения между людьми, чтобы стеснить разгул и распущенность и хотя сколько -нибудь отрядить слабых от произвольных поступков и всякого рода посягательств на них. Для удовлетворения обеих сторон в обществе установились этикет моды, принципы, правила приличия, светские обязательные обычаи и разные формы жизни, стесняющие поступки людей. Все эти меры были, конечно, бесполезны и не уберегали человека от тайных врагов, которым было может быть ещё удобнее действовать под прикрытием общественного благочестия, но эти меры обеспечивали по крайней мере внешнюю, показную сторону общественной жизни и устанавливали внешнюю сторону в отношениях людей.