Как человек, переживший не одну такую отстройку, Дамблдор понимал, что может быть важно на самом деле. И поэтому он умирал — спокойно, как человек, сделавший все, что было в его силах, и достигший заветной цели. Пусть другие считают, что делать смыслом существования спасение жизней сотен тысяч людей ценой судьбы одного мальчишки цинично и бесчеловечно. Они просто не видели, что это такое — смерть сотен тысяч.
Дамблдор сделал все, чтобы это не повторилось. Он был спокоен — и, честно говоря, он чертовски устал. Смерть — это вовсе не так уж плохо, как думают некоторые… особенно — когда тебе не о чем жалеть.
* * *
Задыхаясь от злости и непролитых слез, Гарри буквально выдернул себя из чужого разума. Бледно-голубые глаза смотрели на него в упор, но их взгляд больше ничего не выражал. Альбус Дамблдор был уже мертв, и, наверное, только это спасло его от смерти от руки того, кого он так заботливо пестовал, выращивая для облюбованной роли.
Гарри мог понять что угодно и, наверное, смириться с какими угодно принципами бывшего директора Хогвартса. В глубине души он даже был согласен с некоторыми его утверждениями… Только… никак не получалось вздохнуть и криво улыбнуться, зная, что — вот он, лежит на полу среди обломков, труп человека, виновного в том, что Драко снова оказался в лапах своего отца. Что Сириус так и умер изгоем, и даже смерть не смыла с его имени нелепых обвинений. Что Финниган превратился в амбициозную скотину только ради того, чтобы заманить Гарри Поттера в ловушку.
Что Джинни пришлось метаться между чувством и собственной совестью, отправляя мешающего ей Драко хуже чем на смерть, а Гарри подталкивая к отыгрыванию предначертанного сценария.
Ох, как же я вас всех ненавижу! — скрипнув зубами, подумал Гарри, обессиленно склоняясь над телом Дамблдора. Как же я устал от этих бесконечных интриг! Ну что, ты счастлив, самый великий волшебник всех времен и народов, валяющийся здесь, как падаль? Добился, чего хотел? Чертов проклятый чародей, а ты меня спросил, что бы я выбрал — жизни этого быдла, которое чем ни корми, все им героя подавай, или жизнь одного Малфоя, которого ты так лихо списал в расход? Или, Мерлин тебя побери, может, я даже осмелился бы выбрать свою собственную жизнь?
Я убью эту тварь — но не потому, что так хотел ты. Ты сделал меня беспомощной пешкой, а он сделал меня сиротой, и месть — это мое личное право. Будь благодарен небесам, профессор Дамблдор, что ты уже мертв — иначе, боюсь, я нашел бы, за что отомстить и тебе. Это единственный выбор, которого меня никто не сможет лишить. Даже ты, вместе со всеми твоими интригами ради общего блага.
Пустые глаза Дамблдора молчали, и это было хуже всего. Плевать в лицо мертвого — глупо, хотя… Гарри отдал бы сейчас правую руку за то, чтобы раз в жизни, всего один, прямо сейчас — высказать ему все. Вернуть старика на десяток минут, чтобы посмотреть ему в глаза еще раз. И проверить — будет ли он так же уверен в собственной непогрешимости, зная, что Гарри — знает.
Хватит ли его резиновой совести и на это тоже.
Мир истерся, превратившись в поношенный кусок тряпья. Сегодняшнее утро — Гарри горько усмехнулся, вспоминая его, — отодвинулось на годы, навсегда отделившие счастливого юношу, способного верить в то, что стихийная связь — это любовь, а жизнь, которую он выбрал — это его жизнь, от уставшего, раздраженного и озлобленного человека, у которого осталось всего две цели, и обеих он достигнет сегодня же. Вытащить отсюда Малфоя и отправить в небытие возомнившего о себе невесть что Тома Риддла.
Побывав в сознании Дамблдора, Гарри не мог больше заставить себя называть его Волан-де-Мортом. Прозвище почему-то стало казаться совершенно идиотским.
А все остальное — к черту…
Только бы успеть найти Драко… пусть все, что было между ними, закончилось, пусть разорванная связь означает, что Малфой потерян для него навсегда. Смерть слишком необратима, чтобы позволить умереть еще и ему — в угоду этому престарелому любителю интриг, забывшему, что стихийные маги способны чувствовать боль. Пусть даже — не любовь…
Гарри кусал губы, сдерживая предательские слезы. Островок тепла на его груди — вот и все, что осталось, да еще надежда — успеть, закончить все это, наконец, и уйти. Куда угодно, только подальше от всей этой грязи. И куда никто, ни одна тварь не сможет дотянуться своими лапами, желая вытрясти из громкого имени что-то еще.
Он встал, превозмогая минутное головокружение. Снейп по-прежнему сверлил его своим бешеным взглядом, стоя у дальней стены — Гарри не чувствовал, но каким-то образом знал, что тот сжимает кристалл, пряча его в рукаве, готовый ко всему. Как всегда.
Том, кажется, что-то вещал — Гарри не вслушивался в речь того, от кого собирался, наконец, избавиться окончательно. И даже боль, пульсирующая в шраме, больше не могла сбить с толку, заставить растеряться и забыть, что, стоит только открыть рот и начать произносить знакомые слова Ритуала, как вся мощь этого существа уже не будет стоить ни кната.
На буквально влетевшего в зал Нотта Гарри только устало покосился. Сейчас он скажет, что не нашел Драко — внезапно мелькнула мысль.
— Мой повелитель, он мертв! — истерически выкрикнул Нотт, падая на колени перед своим Лордом и опуская голову. — Там… в камере… — забормотал он, испуская волны удушливого страха. — Там только тело! Это точно он… Я не знаю, как это случилось!..
— Надо же, — лениво протянул Том, отворачиваясь. — А я рассчитывал, что оба мага порадуют нас своим присутствием… Что ж, туда ему и дорога. Мне он все равно больше не нужен…
Он развернулся и решительно направился к остолбеневшему рядом с телом Дамблдора Поттеру.
Что ты несешь! — хотел было выкрикнуть Гарри, но слова завязли на языке, так и не вырвавшись наружу. Потому что Нотт не лгал. Он был абсолютно уверен в том, что говорил.
Воздух вдруг превратился в вязкую кашу, раздирающую легкие. Дышать стало невозможно, и, почти не думая о том, что он делает, Гарри впился взглядом в лицо полуживого Нотта, выдирая из его сознания куски недавних воспоминаний.
…Полумрак подземелий, факелы на каменных стенах. Дрожащий отсвет, закрытая на засов дверь — сбивчивый голос перебирает заклинания одно за другим, пытаясь отпереть замок. Наконец, скрип, лучик света, проникающий в узкую камеру…
Кровь — на полу, на стенах, окровавленный топчан в углу. Клочья плоти, разметавшейся везде, куда достает взгляд. Почти бесформенная груда на полу, бывшая когда-то человеком — он лежит лицом вниз, но Гарри не уверен, что от лица еще что-то осталось. Тело выглядит так, будто его рвал на куски взбесившийся оборотень. Только светлые волосы — их остатки еще можно разглядеть, хотя скальп содран почти полностью.
И — знакомая до боли тонкая серебряная змейка, обвивающая запястье неестественно вывернутой в сторону левой руки…
Вцепившись ногтями в собственные глаза, Гарри закричал — так, что заложило уши — падая на колени, задыхаясь от отчаянного, бессильного, нечеловеческого ужаса. Драко мертв. Он не успел — снова. Как всегда.
Короткий рывок за волосы — и голова вскинута вверх, и взгляд Тома Риддла пробуравил лицо Гарри Поттера, захлебывающегося то ли рыданиями, то ли криком.
— То есть, ты все же рассчитывал вытащить его отсюда, — констатировал Лорд. — Видимо, Люциус перестарался — воспитание детей порой такая проблема…
Он наслаждался видом раздавленного болью противника, и это было так знакомо, что вызывало идиотское ощущение дежа вю, как заезженная мелодия, как заевший голос, бурчащий о предопределенностях. На короткий миг Гарри захотелось умереть — просто чтобы избавиться от этого театра абсурда, избавиться от боли и стоящего перед глазами лица Драко…
Миг пришел и ушел, и Гарри понял, что умрет только после Тома Риддла, которого никогда больше не назовет Волан-де-Мортом. Только после тех, кто никак не желал оставить их в покое, позволив наслаждаться собственными заблуждениями, позволив поверить в счастье.
