Изменение культурного быта страны, считал Рыков, является первоочередной задачей, решение которой — сложный процесс, взаимосвязанный с развитием советской экономики. «Нельзя отделять хозяйственную революцию от культурной, — говорил он в 1927 году. — Ножницы в этой области могут обойтись очень дорого… Отставать на культурном фронте едва ли намного безопаснее, чем отставать в восстановлении той или другой отдельной отрасли нашего сельского хозяйства или нашей промышленности».
Употребленное здесь Алексеем Ивановичем слово «восстановление» к тому времени уже стало постепенно исчезать из обихода. Ведь то был год, когда показатели валовой продукции сельского хозяйства и промышленности пересекли пунктирную линию «довоенного уровня» и начали постепенно подниматься выше. Диаграмма их движения была не случайно приведена в начале разговора о первом условно выделенном этапе деятельности Рыкова во главе правительства (1924–1927). За её скупыми, двинувшимися кверху линиями — мозоли и пот простых тружеников, их слезы и радости, их совместные усилия, казалось бы чудом спасшие страну от разрухи и голода. Но в реальной жизни, как известно, чудес не бывает. Это чудо в действительности — повседневный и, в общем-то, обычный труд миллионов людей, которые в совокупности явились, как мы теперь говорим, человеческим фактором, главным фактором, определившим свершенное. Его привело в действие тоже не чудо, а оказавшаяся реалистической и жизненной социально-экономическая политика, которая со времени Ленина обозначается короткой аббревиатурой — нэп.
С середины 20-х годов рядом и в непосредственной связи с ней возникло новое понятие — «социалистическая реконструкция народного хозяйства». Оно выразило постепенный переход Советской страны, шедшей по пути нэпа, к новой фазе своего развития, которую Рыков, подводя итог работы XIV съезда ВКП (б), определил как начало эпохи «органического положительного строительства социализма».
И вот по прошествии почти двух лет, 19 декабря 1927 года, он вновь на трибуне партсъезда, теперь XV, и вновь звучат его слова, заключающие многодневные съездовские заседания:
— Самый факт, что на повестке дня съезда был поставлен вопрос о пятилетием плане, означает, что мы приступили к осуществлению развернутой программы социалистического строительства. На этом съезде впервые в качестве крупной конкретной задачи встал вопрос относительно строительства социализма в деревне на основе коллективизации и обобществления крестьянского хозяйства. Уже самый факт обсуждения этих двух проблем на XV съезде партии в достаточной степени характеризует ту новую эпоху, в которую вступают вся партия, рабочий класс и весь Советский Союз.
Само собой разумеется, что, подводя общие итоги работы и решений XIV и XV съездов партии, Рыков излагал не личную оценку, а суть коллективно выработанной и принятой (в том числе Сталиным, как и другими партийными руководителями) генеральной линии партии. Её преемственность от XIV к XV съезду несомненна. Она выражается прежде всего в неизменности главной установки — развертывания и наращивания социалистического строительства (и его стержня — социалистической реконструкции народного хозяйства) на путях нэпа.
На XV съезде Рыков выступил с докладом «О директивах по составлению пятилетнего плана развития народного хозяйства». Доклад, конкретизирующий работу по подготовке плана, сделал председатель Госплана СССР Г.М. Кржижановский.
Съезд принял резолюцию, озаглавленную так же, как и доклад Рыкова. Ряд современных исследователей-экономистов оценивает её как политический документ первостепенного значения. Не имея возможности подробно остановиться на этой оценке, отметим только некоторые моменты. Впервые в мировой истории предпринималась попытка обеспечить экономическое развитие в целом на основе общегосударственного плана, рассчитанного на относительно длительный период (до этого существовала практика годичного народнохозяйственного планирования).
Принятые съездом «Директивы» (они почти не содержали конкретных цифр) были пронизаны идеей народнохозяйственного оптимума, обосновывали приоритет стратегических, долгосрочных интересов вопреки левацкой установке на «скачок». В таком же аспекте определялся подход к проблеме темпов экономического роста. «Здесь следует исходить не из максимума темпа накопления на ближайший год или несколько лет, а из такого соотношения элементов народного хозяйства, которое обеспечивало бы длительно наиболее быстрый темп развития».
Народнохозяйственный оптимум являлся ориентиром и для решения вопроса о всех стратегических пропорциях: между накоплением и потреблением, промышленностью и сельским хозяйством, тяжелой и лёгкой индустрией. При этом отмечалось: «Неправильно исходить из требования максимальной перекачки средств из сферы крестьянского хозяйства в сферу индустрии, ибо это требование означает не только политический разрыв с крестьянством, но и подрыв сырьевой базы самой индустрии, подрыв её внутреннего рынка, подрыв экспорта и нарушение всей народнохозяйственной системы».
Специальный раздел «Директив» был посвящен задачам в области сельского хозяйства. В числе их указывалось, что пятилетний план должен исходить из того, что «наряду с всемерным развитием сбытовой кооперации» необходимо «оказывать большую поддержку всем жизнеспособным формам производственной кооперации (коммуны, колхозы, артели, производственные товарищества, кооперативные заводы и т. д.), а также советским хозяйствам».
Единогласно принятые «Директивы» полностью соответствовали генеральной линии партии, являлись её конкретизацией. Их некоторые положения вскоре были извращены Сталиным и его окружением. Сам XV съезд задним числом, через десять лет, будет объявлен «съездом коллективизации» в соответствии с навязанной «Кратким курсом» сталинской концепцией истории послеоктябрьских десятилетий, давшей, кстати, «канонические» наименования не только этому, но и XIV, XVI и XVII съездам, которые, к сожалению, отчасти все ещё бытуют в исторической литературе. Никаких действительных оснований считать XV съезд «съездом коллективизации» нет. Во-первых, его решения значительно шире этой проблемы; во-вторых, сама она была ещё лишь поставлена (о ней только «встал вопрос», как сказал Рыков в цитированном выше отрывке его заключительной речи) в аспекте стратегических, долгосрочных задач[39]. Отныне колхозы должны были наряду с другими формами производственной кооперации получать большую поддержку, что не исключало необходимость всемерного развития сбытовой кооперации и других видов кооперирования деревни с её индивидуальным крестьянским хозяйством[40]. Так на самом деле была поставлена эта проблема на XV партсъезде.
Рыков, конечно, был бы немало удивлен, узнав, что заключает работу «съезда коллективизации». Не мог он предполагать, покидая трибуну под овации поднявшихся со своих мест делегатов, и того, что эти овации, по существу, прощальные. Хотя ему в последующие годы ещё предстоит выступить на одной партконференции и двух съездах партии, ни одного приветственного хлопка из их зала он уже не услышит…
Сохранилась фотография, выхватившая фрагмент зала заседаний XV съезда. На переднем плане — Рыков, Скрыпник, Сталин, за ними — Затонский, Бубнов и чуть в глубине — Орджоникидзе. Все они радостно смеются, почти хохочут, подняв делегатские мандаты и, очевидно, голосуя за одну из съездовских резолюций. Пройдет не так уж много времени, заключённого между двумя юбилеями — 10-летия и 20-летия Октября, и пятеро из шестерых радостно смеющихся на фотографии трагически исчезнут из жизни. Трое будут арестованы и расстреляны (Рыков, Затонский и Бубнов), двое покончат жизнь самоубийством (Скрыпник и Орджоникидзе). Их убийцей станет шестой.
Сталин, пожалуй, действительно с радостным настроением голосовал на XV съезде. Съезд четко обозначил конечный рубеж троцкистско-зиновьевской оппозиции. Её видные деятели, несмотря на заявления многих из них о прекращении борьбы и подчинении большинству, были выброшены из партии. Троцкого насильно отправили на тогдашний «край света» — в Алма-Ату. Зиновьева и Каменева выдворили в более ближние места. Немало участников оппозиции оказалось в камерах политизоляторов, а то и обычных домзаков, то бишь тюрем.
