В короткие девять недель, в свое последнее возвращение к работе в октябре — декабре 1922 года, Ленин немало сделал для совершенствования совнаркомовской «связки» в Политбюро, то есть Каменева — Рыкова (разумеется, и с учетом деятельности Цюрупы, хотя и не входившего тогда в ЦК). Изменить положение в другой «связке» и осуществить перемещение Сталина с должности генсека он просто не успел из-за второго инсульта.
Теперь иногда утверждают, что Ленин, точно определив в «Завещании» опасность сосредоточения власти Сталиным и отношений между ним и Троцким, недооценил назревавший конфликт последнего с частью членов ЦК, и особенно с Зиновьевым и Каменевым. Думается, это не совсем так. Ленин с его проницательностью не мог не видеть такую возможность, и, более того, «Завещание» было также направлено на то, чтобы избежать её.
В этом документе есть положение, которое, как представляется, все ещё глубоко не осмыслено. Говоря о неслучайности «октябрьского эпизода» Зиновьева и Каменева, Ленин вместе с тем указал, что этот эпизод так же мало может быть поставлен им в вину лично, как небольшевизм Троцкому. Обычно отмечают, что Ленин имел в виду объективную обусловленность их политических позиций интересами определённых общественных слоев. Такое понимание в принципе верно.
Но если рассматривать это ленинское указание не изолированно, а в единстве с предшествующим текстом, в котором содержатся характеристики личных качеств, то выявляется и его отсекающий смысл. Оно явно отделяет то, что ставится в вину лично (сосредоточение необъятной власти Сталиным, а также негативные качества Троцкого), от того, что так ставиться не может (политические позиции Зиновьева, Каменева и Троцкого). Тем самым Ленин оттенил вопрос о сосредоточении личной власти как главной опасности, угрожающей устойчивости ЦК, и вместе с тем постарался предотвратить развертывание борьбы Зиновьева и Каменева с Троцким на основе критики его небольшевизма, который, как специально отмечено в «Завещании», не следует, подобно и «октябрьскому эпизоду», ставить в личную вину.
Не было ли все это стремлением сориентировать двух членов Политбюро, и прежде всего Зиновьева, на главную опасность, возникшую в ЦК? Притом не просто сориентировать, а сделать это с учетом необходимости нейтрализации другой опасности — зреющего соперничества Зиновьева с Троцким.
Зиновьев был, пожалуй, в числе людей, наиболее близких основателю и вождю партии. Такое утверждение сегодня звучит непривычно. Тем не менее современники воспринимали Зиновьева именно как одного «из ближайших сотрудников и учеников тов. Ленина». Эти слова взяты из его биографического очерка тех лет. Как и Рыков, Зиновьев — он был двумя годами моложе — впервые увидел Ленина в женевском предместье Сешерон, и тоже в 1903 году. Но революционные судьбы Рыкова и Зиновьева сложились по-разному. В отличие от Рыкова Зиновьев всего лишь около двух лет находился на нелегальной работе в России. Затем, в 1908 году, он приехал в Женеву к Ленину и с этого времени почти десять лет работал бок о бок с ним, под его непосредственным началом. С ним вернулся в Россию и с ним же скрывался в Разливе бурным летом 1917 года.
Став в первые недели после победы пролетарской революции председателем Петросовета, Зиновьев с переездом Советского правительства в Москву фактически возглавил этот важнейший район страны. Сохранился словесный набросок его портрета того времени, сделанный попавшим к нему на прием Федором Шаляпиным: «В кожаном костюме, бритый, среднего роста, с интеллигентным лбом и шевелюрой музыканта». Завязавшуюся беседу он, по утверждению Шаляпина, прерывал телефонными разговорами: «С ними церемониться не надо… Принять самые суровые меры… Эта сволочь не стоит даже хорошей пули…» Можно усомниться, конечно, что в присутствии посетителя Зиновьев частил такими телефонными командами. Но все же запись великого артиста примечательна; она по-своему характеризует эпоху и её людей, восприятие петроградского руководителя определёнными общественными слоями.
Немалое время глава Петросовета проводил в Москве. Весной 1919 года здесь состоялся учредительный конгресс III, Коммунистического Интернационала. Избрание Зиновьева председателем Исполкома Коминтерна, а с 1921 года — и членом Политбюро ЦК РКП (б) укрепило его положение ближайшего соратника Ленина, но вместе с тем и сыграло свою роль в пренебрежительной недооценке им значительного усиления Сталина на посту генсека.
Зиновьев был, в общем-то, незаурядным человеком, но, как кажется, не выдержавшим испытания властью. Со временем у него проявились претензии на «вождизм», амбициозность, склонность к проявлениям жестокости и неразборчивости в достижении целей. И все же нет серьезных и убедительных оснований предполагать, что в первой половине 20-х годов он стремился к утверждению «культа своей личности» в том смысле, как мы понимаем это явление сегодня. Сознавая, что никто из ленинских соратников не может заменить вождя, он был в принципе сторонником коллективного руководства, однако проявлял все более возрастающие претензии на то, чтобы играть в нем особую, даже исключительную роль.
Примерно к тому же, но со своих позиций, со своими претензиями на «вождизм» и непомерными амбициями стремился и Троцкий. Рыков познакомился с ним ещё в 1905 году, когда он, став одним из руководителей Петербургского Совета рабочих депутатов, впервые широко заявил о себе в революционной борьбе. Вряд ли они встречались в последующие двенадцать лет, живя и действуя, образно говоря, в разных плоскостях — территориальной и политической: Троцкий находился вне России, в эмиграции, и был чужд большевикам. 1917 год вновь свел их — в составе предоктябрьского ЦК РСДРП (б) и затем первого Советского правительства. Наиболее часто им приходилось общаться в 1918 — начале 20-х годов. Но никакого сближения между ними не произошло, да и не могло произойти. Левацкая позиция Троцкого была совершенно неприемлема для Рыкова, а «вождистские» притязания в корне противоречили твердым взглядам последнего на партийную демократию и принципы коллективного руководства.
Эти принципы Рыков решительно подтвердил на первом же после резкого обострения болезни Ленина пленуме ЦК (январь 1923 года), заявив, что в Политбюро каждый его член голосует по убеждению, а при решении вопросов складываются различные большинства, для получения которых «нужны только убедительные деловые и принципиальные аргументы». Сказанное Рыковым стоит запомнить; он повторит почти то же самое шесть лет спустя во время борьбы со сталинским авторитаризмом.
Но пока прорисовывающиеся черты последнего отчетливо увидел только Ленин. Нужно признать, что Рыков не был исключением среди высших руководителей, которые не поняли значения рекомендаций «Завещания», да и некоторые указания, содержавшиеся в последних работах Ленина. Иначе чем объяснить его подпись, стоявшую наряду с подписями ещё десяти членов Политбюро и Оргбюро ЦК, под разосланным в конце января 1923 года циркулярным письмом во все губко- мы партии, в котором недвусмысленно давалось понять, что публикующиеся ленинские статьи — всего лишь замётки вождя, продиктованные в условиях его болезни?
Это циркулярное письмо подписал и Троцкий. Два месяца спустя Рыков вместе с членами и кандидатами в члены Политбюро подписал другое беспрецедентное письмо. На этот раз оно было адресовано пленуму ЦК партии и содержало критику ряда действий и позиций Троцкого. Хотя письмо подчеркивало необходимость «полного единодушия и единства», оно свидетельствовало о начале раскола в ЦК, причем именно в том направлении, которое уводило в сторону от главной опасности, грозившей его устойчивости.
Захваченный личным соперничеством с Троцким, Зиновьев при полной поддержке Каменева игнорировал точное ленинское указание, что не их отношения с Троцким, а отношения сосредоточившего власть Сталина с последним представляют главную угрозу раскола в высшем звене партии и коллективного руководства. Они сблокировались со Сталиным, который под их прикрытием и их руками начал борьбу с Троцким.
