Я насбирал немного и брусники бело-алой, и фиолетовой черники.
Завтра прибежит Иоиль, — вот уж посбирает ягод, грибов — только ешь на здоровье.
В заречных лесосеках еще есть много малины — он побывает и там.
Утром сегодня я поставил в узинах речки три морды и потом спустился с удилишками на плотике, до омута.
Клев был плохой. Выудил одного только хорошего красноперого окуня да толстомордого язька, а остальное — незрящая мелочь.
Морды не смотрел — повременю еще.
Сейчас я пишу на нарах. Под нарами спит Росс, а Пич все возится с красной рябиной и посвистывает про себя.
Погода шемашится.
Целый день сеял дождик. По небу без конца тянулись серые тучи.
Мы сидели в землянке.
Я и Иоиль были заняты тем, что стругали из лучины спицы для нового птичьего садка…
Росс от безделья лизал свои толстые лапы и посматривал на нас.
А Пич вполголоса, но с азартом рассказывал нам какую-то замечательную историю из своей жизни.
И по тому, как он мигал глазами, и по тому, как он мечтательно держал набок свою голову, мы решили, что он сам выдумал эту историю и заврался без всякого стеснения.
Но ведь, во-первых, — была мокрая погода, а в-последних, — Пич действительно мог похвастаться молодостью — и это ему простительно.
Мы слушали его сколько могли.
Потом наступила наша очередь.
Иоиль рассказывал про русалок:
— В деревне Митревна баяла, быдьто русалчата в болшущих омутах водятся и быдьто в озерах тоже, вот ей-бог. Только в озерах мене — они щук пужаются. И в озерах дно бывает, а в омутах дна нету — там им вольно. Только у нас русалки маленькие, как девчонки. Зато, бают, ох, какие баскущие: волосы-те зеленые до пяток, глаза-те круглые, как блюдечки, и на шее у всех бусы-бубусы разных, что есть, цветов. Выплывают быдь-то русалки с новым месяцем и играют в разные игры да забавы, а как петухи запоют — они в омут мыряют, вот ей-бог. Лонись это мы с Ондрийком-Мякинником собирались пойти посмотреть на русалчат. Ладно. Днем-то сговорились, значит, а, как ночь пришла, Ондрийко сдрефил, испужался, а я один не пошел, ну их… Может…
Иоиль с легким намеком взглянул на меня. Пришлось, конечно, пообещать ему сходить к омуту, как только народится новый месяц.
А дождь шел, шел, шел.
Я стругал спицы, жевал стружки и поглядывал на серое небо.
В окошко тупо постукивали дождинки.
Дождливое состояние в конце концов подействовало на душу: я начал раздумывать о скуке старой девы. Нашел эту мысль ничуть не хуже погоды и запел одну подходящую песню.
Запел нарочно медленно, однотонно, слегка подвывая:
Затянулось небо парусиной.
Сеет долгий дождик.
Пахнет мокрой псиной.
Нудно. Ох, как одиноко нудно.
Серо, одноцветно-серо.
Чав-чав… чав-чав…
Чав-чав… чав-чав…
Чавкают часы.
Я сижу давно — всегда одна —
у истертого, привычного окна.
На другом окошке дремлет
одинокая, как я,
сука старая моя,
сука — «Скука».
С ней всю жизнь мы просидели
у привычных окон.
Все чего-то ждали, ждали.
Не дождались. Постарели.
Так всю жизнь мы просмотрели:
каждый день шел дождик…
Также нудно, нудно, нудно.
Чав-чав… чав-чав…
Чав-чав… чав-чав…
Чавкали часы.
Вот и завтра это небо
затянется парусиной.
И опять запахнет старой
мокрой псиной.
Почти полмесяца шли дожди, зато после целую неделю я не мог выбраться из лесу, потому что пришли дивные, ясные дни, и я охотился.
Вот теперь настоящая осень — желтая и прозрачная.
Эх-хо! Что делается кругом.
Быстро спадывают золотые одежды со стыдливых березок и лип. Уж много оголенных совсем.
Издалека сквозь фиолетовую сеть верхушек можно красиво видеть алую рябину.
А что творится в птичьей жизни!
Масса уже улетело птах в другие заморские, теплые края. Остались только запоздалые, далекие путники и теперь торопятся страшно. Перелет их в разгаре.
Летают семьями, собираются в стаи, на поедях о чем-то звонко толкуют, улетают.
Над головой то и дело слышно то снегирей, то чечеток, то щеглов, то синиц, то клестов.
Глаза невольно посматривают на небо и частенько любуются четким, строгим треугольником журавлей высоко-высоко в небе или длинной вереницей диких гусей, которые так славно перекликаются в выси.
В лесу и на полянах появилось много незнакомых, пролетных птиц.
И все полны общих забот о своем далеком пути.
Я ходил по лесу и прощался со своими крылатыми друзьями до новой весны, благодарил их за прекрасные песни, за дружбу.
— Черт возьми, эй, друзья мои! — кричал я им, сняв шапку, — до свидания! Мы еще увидимся. Весной каждый из нас будет снова в своем гнезде, и мы снова будем вместе встречать с песнями солнышко. До свидания! Спасибо вам за любовь, за дружбу и за песни!
Дни стояли высокие, солнечные, тихие.
В лесу сквозь просветы далеко было видно, как кружились в воздухе падающие желтые листья, как откуда-нибудь пугливо пробегал заяц или с дерева на дерево ловко перепрыгивала белка.
И кругом был слышен малейший шорох. Под ногами шуршали листья, и дорогу быстро перебегали зеленые ящерицы.
На Извивушке была тоже осень.
По гладкой, холодно-прозрачной воде плыли желтые продолговатые листочки ивы. Иногда к ним подбегали серебряные стрелки и обклевывали их, блестя на солнце.
Мой дощатый плотик выглядел каким-то печальным, осиротелым, точно потерял что-то. Лето? Комаров нет. Это хорошо.
По утрам бывает легкая изморозь. Полуденное солнце не жжет. Дни стоят ясные, высокие, спокойные.
Вечереет рано. И потому вечера длинные, красиво задумчивые, золотые. После заката быстро темнеет и становится очень прохладно, сыро.
Ночи густо-синие, многозвездные.
Часто падают с неба звезды: успевай только загадывать желания, чтобы исполнились…
А пока я кончаю записки до весны.
Как птица перестает петь до весны свои песни, так перестаю писать и я: ведь эти строки для меня — тоже песни.
Мы проживем среди природы, может быть, еще с месяц — не больше. И этот весь месяц я посвящаю своей охоте.
Я уйду в глубокий лес и, как дикий зверь, буду бродить там и по ночам разводить огромные костры.
А там — пойдет снег, и мы с Россом поплетемся зимовать в теплую избу.
В деревне ждет меня школа, ждут маленькие и большие ученики; надо со всеми поделиться своей грамотой, своими мыслями.
Завтра Иоиль забирает с собой Пича и уходит домой — ждать меня.
Завтра же мы с Россом распростимся с землянкой и уйдем — котомка с запасами уже готова — лесовать в глубокую, дикую глушь лесов и озер.
Если встретим жадную росомаху, медведя или волка — посмотрим, кто сильнее.
Если не встретим — будет лучше, потому что так спокойнее будем кочевать, наслаждаться первобытной, дикой непроходимостью, так будем спокойнее дышать настоящим лесным духом, который так приятно пахнет столетними пнями, вечным мхом и гниющими листьями; и пахнет также сильными побегами и золотыми растущими надеждами…
Зима прошла.
На пригревах зазеленели проталинки.
Кончился долгий, снежный, печальный сон, холодный сон земли.
Пора вставать! Пора вставать!
Солнце! Солнце! Столько солнца!
Солнце в небе, солнце в каждой душе, солнце в каждой разбухшей почке дерева.
Хочется, закинув голову, куда-то безудержно бежать, кого-то встречать…