Где морские рыбы и рыбы речные, встречаясь в разливах, испуганно-странными глазами смотрят друг на друга и разбегаются в свои стороны.
Где над протоками носятся стадами дикие утки, головоносые журавли и черные с зелено-золотым отливом бакланы, а на островах разгуливают грузные, снежно-алые пеликаны, поглядывая на небо. Перелетают пунцовые фламинго.
Где знатная для всех восточных народов Астрахань рассказывала о своей древней судьбе так.
В девственных устьях Волги жили торговые поселения; эта загадочная страна Итиль торговала со странами Востока, привлекая персиян и венецианцев и торговых гостей Руси и Запада.
Древнейший народ — хозары, основавшие первые айюглу Ашторхонь (Астрахань), покорились Золотой Орде.
Тогда по астраханскому краю проходила дорога, по которой двигались кочевые меднолицые народы из Азии в Европу.
Ашторхонь кочевники любили как священное пристанище.
Калмыки-буддисты строили свои хурулы-храмы с остроконечными крышами, загнутыми по краям.
Индийцы строили свои свайные шатры и на индийском базаре по ранним утрам кричали птицами, удивляли змеиными плясками и яркопестрыми материями из трав, а больше торговали шелками.
В 1554 году Астрахань была взята Московским государством, позарившимся на обширную восточную торговлю знатного города.
Темной ночью тихо, бесшумно, будто тучи, правым берегом проплыли струги мимо Астрахани к самому морю, чтобы с нежданного конца накатиться.
Так и наладили.
Густолюдная понизовая вольница раскинулась широченным станом на урочище Жареных Буграх.
Степан написал грамоты воеводе князю Прозоровскому и митрополиту Иосифу и нарядил везти грамоты полоненного боярского человека у князя Семена Львова да астраханского попа Воздвиженской церкви, хитростью добытого.
В грамотах писалось:
— Учинить добром просим — бескровной гладкой дорогой, через кованые ворота, пропустить нас в Астрахань и здоровьем отдать город с имуществом и со всеми животами без остатку.
Посланных ждали два дня; на третий — рыбаки приплыли с вестью, что попа засадили в каменную тюрьму в Троицком монастыре, а боярского человека накрепко за-пытали до смерти.
И еще поведали рыбаки, что Вознесенские ворота камнями завалили, что митрополит Иосиф устроил со всем духовенством крестный ход вокруг кремля, в стенах которого в два ряда вделаны три сотни пушек; что воевода Прозоровский ощупал стены и пушки, стрельцов развел по стрельницам и бойницам с самопалами, саблями, бердышами, копьями, расставил затинщиков при затинных пищалях, пушкарей при пушках, воротников при воротах.
И еще поведали рыбаки, что Хан-Ямгурчей, мурза Малого Ногая, стоявший под Астраханью, струсил и бежал в калмыцкую степь, а татарскую слободку сожгли боярские расторопные.
А еще поведали рыбаки, что на митрополичьем дворе головой над стрельцами поставили Ивана Красулина — тайного верного друга Степана, вольницей ловко подосланного.
А еще поведали рыбаки, что астраханцы-сермяжники ждут не дождутся удалых спасителей.
Степан бросился с вольницей на струги.
И поплыли по Болдинскому рукаву, оттуда в проток Черепаху, а там заплыли в речку Кривушу с южной стороны, где в виноградных садах зрел виноград для гостей.
Вечером на астраханских кремлевских башнях зазвонили тревогу колокола.
В Успенском соборе в большой колокол ударили, митрополит богослужение открыл, чтобы анафеме предать Степана и его вольницу.
Помолившись за низвержение супостата, положив слезные земные поклоны за сохранение града сего, предав анафеме богоотступника бунтаря-вора, разбойника Стеньку и его приспешников, митрополит рек перед воеводой, боярами, купцами, начальниками, духовенством:
— Всевышний вседержатель, ты, который владычествуешь силою морей и укрощаешь возмущение волн, помози нам, покажи величествие твое и прослави десницу твою, и даруй победы. Да воскреснет бог и расточатся врази его. Господи, помилуй нас и воссияй нам свыше.
Анафема окаянным супостатам, нехристям, басурманам. Анафема! Анафема! Анафема!
Митрополит благословил воеводу, князя Прозоровского, икону поднес.
Воевода исступленно бегал по городу с иконой:
— Православные, руби, режь, разбойников нещадно. Стрельцы, спасайте веру христову, царя-кормильца, отечество божие. Будет вам награда великая. Бей собачьи головы, бей, режь, руби, отражай. А еще, бояре, стрельцы, шибче надо смотреть, чтобы голытьба астраханская не взбунтовалась здесь, внутре, а взбунтуется, — всю голытьбу велю перевешать, смолой засмолить; сам жечь живьем буду.
Купцы, бояре орали:
— Слушайте воеводу!
— Слушайте митрополита!
— Сражайте воров!
— Губите разбойников дьявола Стеньки Разина!
— Анафема преступникам!
— У них песьи головы!
— У них хвосты чертовы!
— Ишь, как воют за стеной — чистые волки, песиголовцы.
— Господи, помилуй нас.
Набат на сторожевых башнях, колокольный гул церквей, яростный шум, треск, пальба, вой, ругань, стоны, охи, причитанья, беготня, пожары, дым — все слилось в одну бешеную кашу.
Васька Ус и Фрол, переодетые монахами, пробрались внутрь стены и наказывали астраханским сермяжникам:
— Как только наши удальцы покажутся на стене, значит, разом бросайтесь на бояр, пушкарей, стрельцов.
Держите уши востро и глаз со стен не спущайте. Бегите по голытьбе астраханской и всем этот наказ Тимофеича дайте.
Бабы-сермяжницы вопили:
— Ну, погоди, воевода, погоди… Там за стеной Степан Тимофеичу — у него будем женскую правду искать… Он ли не заступится за нас, горемычных баб. Ведь солнце он, наш Степан-то! Он в огне не горит, в воде не тонет, сабля его не берет, пушка дымом исходит, топор отскакивает. Вот какой! Он ли, солнце красное, не осветит счастьем волюшки наши женские душеньки.
Затрубили сигнально трубы к сражению, ударили в гулкие тулунбасы. Запалили пушки.
Воевода Прозоровский, стрелецкие головы, дворяне, бояре, подьячие и приказные люди спешились у Вознесенских ворот и тут ждали напора.
Вдруг с южной стороны вестовая пушка дала пять выстрелов, что означало:
— Астрахань сдается.
— Ясак на сдачу!
— Пали!
— Стой!
— Ясак на сдачу.
— Где воевода? Измена!
— Ясак на сдачу.
За стеной горланили:
— Айда, сюда, сюда!
— Лезь им на боярские башки!
— Пали! Жги! Ломи!
— Давай вар!
— Лей, сыпь! Жарь!
— Тяни за ногу!
— Ставь лестницу!
— Якши, якши! Берем Астрахань!
— Наша Астрахань! Сдавайся!
— Не уйдешь, собака!
— Ha-ко, ёрзай. Шпарь!
— Стой! Держись!
— Качай, раскачивай!
— Раздобырдывай! Смоли!
— Хватай зубами! Рви! Ломись!
— Сарынь на кичку!
Воевода Прозоровский свирепо орал:
— Пали, руби воров окаянных! Обливай варом! Сваливай каменья! Режь, дави, губи разбойников! Хватай свою голытьбу, хватай изменников, — ишь бунтуются, окаянные! Баб хватайте, лупите их солеными вожжами по голым ляжкам. Господи, помилуй нас!
Васька Ус, путаясь в монашеской рясе, добыл икону, подбежал к воеводе и всадил ему в брюхо большой хлебный нож.
На стенах удальцы показались с кольями, чугунники с кистенями:
— Сарынь на кичку!
С яростным воем астраханская голытьба кинулась бить дворян, бояр, приказных, а у стрельцов отобрали ружья, пушкарей схватили.
— Лестницу! Лестницу!
— Открывай ворота!
— Впускай.
— Держи пушкаря. Лупи дьявола!
— Стой, пес!
— Идут, идут сюда!
— Разваливай камни!
— Ивана Красулина зови.
— Где Федька Шелудяк — тащи его к воротам.
— Куда попер сундук!
— Уххх! Бей!
— Хххо-ххо-хо-хо!
— Ббах!
— Живет!
— Тутошний!
— Мотри! Вот! Взяли!
— Улус!
— Ярыжку цапай бердышем!
— Падина! Шайтан!
— Взяли! Взяли!
Железно загремели Вознесенские ворота.
Степан сидел на своем беломолочном коне, в пламенно-алом кафтане, в парчовой с каменьями шапке.
