Первым нарушил молчание Горислав. Положив руку на плечо Дамиана, он тихо сказал:
«Вот и Корчедар. Добро пожаловать, брат».
На этом я прервал свой рассказ и сказал, обращаясь к Георге:
— Путники добрались до Корчедара. Передаю их в твои надежные руки…
Георге, бросив сигарету в костер, тут же подхватил:
— Горислав отвел Дамиана к одному из гнезд жилищ. Это было его родное гнездо, состоявшее из четырех домов. Они расположились подковой вон там, — показал Георге на опушку леса. — Ровно через тысячу лет, во время первого сезона раскопок на Корчедаре, там стояла моя палатка.
Обрадованные возвращением Горислава, его родичи приняли и Дамиана как своего. Во всех четырех домах гнезда жили близкие родственники. В одном — родители Горислава и его братья и сестры, в другом — дядя с женой и двумя детьми, в третьем — еще один дядя и его семья, а в четвертом, принадлежавшем Гориславу поселились оба путника. Дома были небольшие, площадь их не превышала двадцати — двадцати пяти квадратных метров. Дамиану они показались примитивными, даже жалкими, особенно после каменных зданий Константинополя. Это впечатление еще усилилось, когда пришлось спускаться вниз, как в подвал, на глубину полутора метров. Полом была просто утрамбованная глина, стены обшиты толстыми рублеными досками. Мебелью служили деревянные столы, лежанки, покрытые льняными простынями и грубыми шерстяными одеялами, сидели на фигурных вырезках в глине, оставленных нарочно во время копания ямы. Над ямой возвышалась двускатная кровля с каркасом из жердей, опирающихся на столбы, вкопанные прямо в пол жилища, и на наземные стены, сделанные из плетня, обмазанного глиной, и побеленные. В стенах, обращенных к центру круга, образованного жилищами, находилась входная дверь и маленькое оконце, затянутое бычьим пузырем. Внутри дома почти четверть его занимала большая печь, сложенная из множества известняковых камней.
Горислав объяснил Дамиану, что в зимние морозы, когда эти печки накаляются, в доме можно ходить в одном белье. Зато летом, в жаркую погоду, в домах мало кто спал, многие предпочитали ночевать в сараях, на сеновалах или просто во дворе, возле мастерских.
«А такие мастерские у нас в каждой семье есть», — сказал Горислав.
«А это что?» — спросил Дамиан, указывая на врытый в землю большой глиняный горшок с углем.
«Лепешки делать, — ответил Горислав. — Сегодня сестра испечет, да еще если с творогом — увидишь, какие вкусные…»
«Хорошо. А вот найду ли я здесь работу кузнеца? У вас тут своих полно».
«Найдешь, наверное. Завтра спросим у посадника. А хочешь железо плавить, так и спрашивать не надо. Просто работай в нашей семье, и все».
«Я не знаком с этим ремеслом», — искренне сказал Дамиан.
Утром они с Гориславом беспрепятственно вошли через ворота в детинец. Их не остановили часовые, и это удивило Дамиана.
«Чего ты удивляешься! — ответил Горислав. — Это же не византийская крепость, окруженная со всех сторон врагами или наемниками. Здесь всюду свои — и на посаде и в детинце. Нападут враги — все знают свое место в боевом строю: и те, кто будет оборонять детинец, и те, кто будет охранять ворота, пока люди спрячутся под защиту валов. Так что вход и должен быть свободен».
«Ну, а если этим воспользуется враг? Зашлет своих лазутчиков?»
«На две вражеские руки найдется двести рук, которые их схватят. Ведь это нужно всем», — объяснил Горислав.
В детинце их постигла неудача. Посадника не было. Он уехал с малой дружиной, состоящей из профессиональных воинов, на соколиную охоту, с которой, впрочем, вскоре должен был вернуться. Друзья решили подождать посадника, а пока осмотреть детинец…
— Стой, стой! — неожиданно прервала рассказ Георге Зина. — Откуда же взялся посадник? Ведь мы раскопали все городище и не нашли никаких следов дворца посадника.
— Как это — не нашли следов? Ты что, забыла серебряную шейную гривну, которую мы откопали? Это типичный знак власти. В летописи, например, сказано, что великий князь киевский Владимир Мономах вручил шейную гривну посаднику Фоме Ратиборовичу, назначая его тысяцким во Владимир Волынский. А дворец здесь вообще ни при чем. Посадник жил в такой же полуземлянке, как и остальные воины на детинце. Только побольше. Там же и была найдена гривна. Кстати, ты сама участвовала в раскопках. Это жилище номер семь. Не веришь? Подожди, пока вернется посадник и Горислав с Дамианом пойдут к нему, сходи с ними, проверь.
Зина, пристыженная, замолчала, а Георге победоносно продолжал:
— В ожидании посадника друзья зашли в мастерскую оружейника, приятеля Горислава, который набивал в это время на кожаную основу зерцала — сверкающий доспех из кованых железных пластин. В мастерской лежали готовые и еще недоработанные кольчуги, десятки каленых наконечников стрел и копий, ножи и мечи с наварным стальным лезвием. Дамиан подивился богатству и высокому качеству оружия, совершенному инструменту и мастерству оружейника.
Великан оружейник усмехнулся в рыжую бороду, вытянул из кучи боевой топор и, играя им, сказал:
«Кабы Русь не была искусна в выделке оружия, давно бы заполонили нас. Несть числа воронам: и печенеги, и торки, и византийцы, — кого только не отбивала матушка-Русь!»
Взяв у оружейника топор, Дамиан поневоле залюбовался им. Узкий, длинный, с хищно изогнутым полукруглым лезвием с одной стороны и вытянутым вперед бойком с другой.
«А что это?» — с удивлением спросил Дамиан, увидев круглое сквозное отверстие возле лезвия.
«Лезвие такого топора, как и лезвие меча, должно обнажаться только в бою, — сказал оружейник. — Вот погляди». — И он ловко надел на лезвие своими тонкими пальцами маленький железный чехольчик, закрепив его сквозь отверстие точно подогнанным штырем.
«Да-а, — с каким-то особым выражением протянул Дамиан, — такой топор годится только для боя, но для боя он хорош…»
Выйдя из мастерской оружейника, они побродили по центральной незастроенной площадке и подошли к круглой, вымощенной камнями большой выемке, на дне которой находился двухкамерный водоразборный бассейн, полный голубоватой воды.
У колодца стояло несколько женщин в льняных, вышитых на рукавах платьях и черных, в красную и желтую клетку шерстяных поневах. На головах у них были расшитые разноцветным бисером кокошники, в волосы вплетены у висков по три-четыре круглых блестящих кольца, в ушах серебряные серьги в виде грозди винограда. Одна из женщин, неся на концах коромысла полные воды деревянные ведра с железными обручами и дужками, прошла мимо Дамиана.
«Хорошая примета», — сказал Горислав.
«Откуда у нее византийские серьги?» — спросил удивленно Дамиан.
«А я тебе говорю — эти серьги русские, — ответил Горислав. — Вначале, правда, из Византии привозили купцы, а теперь и наши научились не хуже делать. А заметил ли ты у нее ожерелье из серебряных круглых бляшек?»
«Да. На них узор, сделанный зернью и сканью».
«Так вот, — с гордостью сказал Горислав, — бляшка меньше человеческого глаза, а звездочка на ней сделана из семисот с лишним напаянных серебряных шариков. Вон видишь дом у колодца? Там наш златокузнец работает».
«Ваш? — переспросил Дамиан. — Что-то я не видел таких украшений у женщин на посаде. Там ожерелья из граненых сердоликов, а серьги литые бронзовые».
«Это правда, — усмехнулся Горислав. — Серебро да золото только жены дружинников носят, а у мастеровых попроще».
«А велика ли дружина у вас?»
«Восемьдесят всадников с мечами и копьями, бывалые воины».
«Не мало ли для охраны такого города?»
«Ничего, у нас каждый мужчина — воин».
Они подошли к самому колодцу, и Дамиан увидел сложный водоподъемный механизм со стопорным колесом-храповиком, системой валов и деревянных подъемников, позволяющих подавать воду из бассейна прямо на площадку перед западиной.
«В обычное время, — пояснил Горислав, — вода держится на уровне верхних венцов бассейна, а излишек по трубе стекает прямо в ров. Когда же нападает враг и в детинце скапливается много народу, и расход воды возрастает, тогда перекрывают трубу заслонкой и вода заполняет всю эту круглую, мощенную камнем выемку».
