— Ага., - подтвердил Иван. — На костях мучеников зиждется царствие небесное. Я так думаю, что Митьку утопят. Хотя, конечно, есть вариант, что сожгут или вот, кстати, на кол посадят, а то и повесят, или просто башку оттяпают, но это вряд ли. Скорее всего все-таки утопят. В мешок и в речку. Большому кораблю — большое плавание.
— В средние века это называлось посадить в воду, — прокомментировал Саня. — Ещё с крепостной стены часто кидали. Это называлось сбросить с раската.
— Красиво, — мечтательно произнесла Вера, — С раската. В одном слове и закат и рассвет.
Даша глянула на подругу и постучала пальцем по лбу. — Не слушай их, Митя. Ты — лучший.
Признательный Митька прижал ладонь доброй девушки к своим губам, и, вскинув голову, надменно поинтересовался. — Так я могу на вас рассчитывать?
— Это смотря в чём. Но, я, вообще-то, атеист, — повинился Иван. — Извини. А неверующий апостол, это ж ни в какие ворота не лезет. Сплошной обман трудящихся масс и чёрное пиарство.
— А ты, Саня, тоже атеист?
— Да когда как. Но это горе не беда. А то беда, что теоретически не подкован. А так бы я с радостью, но прикинь, как до дела дойдет, то ведь могут и диспут устроить.
— Хо-хо, диспут! Как пить дать устроят, — Иван лёг на спину и уставился в небо, словно рассчитывал там найти всё-таки некоторые ответы на некоторые вопросы. Но в небе как обычно было безлюдно.
— Да что вы меня пугаете? Какой еще диспут?
— Обычный. В красном углу, например, ты, типа потенциальный мученик, а в синем — языческий жрец. Ну, тут же, поблизости, все что полагается. Чан с кипящей водой, ну, это я для примеру. Или вот ещё трезубцы всякие и щипцы…Короче, всё, что требуется для быстрого и наглядного доказательства своей правоты.
— Точно. Потом еще испанский сапог, я читал про такой.
— Вот не говори, чего не знаешь, испанский сапог был это уже при инквизиции, после окончательной победы правого дела, да и не у нас, а у католиков. Мы тут, строго говоря, ни при чём. А до того по простому. Да, ещё вспомнил, пресс такой, которым вино давили. Его тоже широко использовали.
— Конверсия, сиречь, чтоб станок не простаивал, то экономически выгодно ему иметь двойное применение, военное и гражданское.
— Да ты чисто Чубайс какой-то, — неприязненно сказал Митька. — Нам тут только эффективных менеджеров не хватало. И где ты виноград видишь?
— А вишнёвый компот? — вопросом на вопрос ответил коварный натуральный кузнец. — Мы его не видим, но он существует! А без давильного пресса готовить его и не пробуй. А насчёт эффективных менеджеров ты тоже не прав. Для эффективной деятельности эффективного менеджера нужна толпа эффективных лохов, как говорил Бисмарк. Вас же тут всего двое, не считая женщин и детей, потому свои экономические теории я, конечно, на вас воплощать не буду, а приберегу их до встречи с индейцами.
— Откуда тут индейцы? — спросил Саня.
— Не знаю. Оттуда же откуда и виноград. Но чую, без них не обойдется.
— Бисмарка я, конечно, ни под каким соусом не читал, — с достоинством сказал Митька. — Но, если что, предупреждаю заранее, он для меня не авторитет. То же самое индейцы и вишнёвый компот. А вот про щипцы и прочее прошу поподробней. А то я в толк не возьму, зачем они всё-таки нужны.
Иван приподнялся было на локте, собираясь ответить по существу, но передумал, и снова уронив голову на землю, вяло махнул рукой в сторону Сани. — Давай лучше ты. Я устал.
— Щипцы, — безропотно начал Саня, — и прочие инструменты нужны для того, что бы спорящие могли явить чудо пред глазами строгого жюри. Например, тебя протыкают насквозь, а рана тут же затягивается. Отрывают ухо, а оно тут же прирастает вновь. Чудо? Чудо. Или привязать камень на шею и прыгнуть в омут. А потом вынырнуть как ни в чем ни бывало, опля!
— В омут, да, духоподъёмно — тоном судмедэксперта промолвил Ермощенко. — А то в костер лечь и полежать так, пока дрова не прогорят, а потом встать с широкой улыбкой и вознести хвалу Господу. Тоже убедительно смотрится. Тут соль в том, Митя, что у кого чудеса выйдут круче, того религия и победила.
Перспектива такого чудотворства Митьку, кажется не вдохновила. — Быдланство какое-то и членовредительство, — произнёс он уныло и тут же воспрянул. — А затмение предсказать? Сгодится?
— Затмение это хорошо, — одобрил натуральный кузнец. — Даже отлично. Под это дело мы тут и буддизм можем, — как бы это поточнее выразиться? — ну, насадить. Только когда оно будет, ближайшее затмение? Ты знаешь?
— Да откуда ж?
— И я не знаю. Затмение отпадает.
— Ну и чёрт с ним. — Прикладная теология наконец вогнала Митьку в смертельную тоску и он, пообещав, что просто так не успокоится, что он еще поднимет эту тему, уснул сном младенца.
— Полагаю, — сказал Ермощенко, глядя на него, — что сегодня мы уже никуда не пойдём. Тут и заночуем. Кто — против? Нечай, ты как?
Против никого не оказалось. А Нечай, который всё время разговора просидел молча, только развёл руками. Так что было даже не понятно, понял ли он обращенный к нему вопрос. Иван предпочёл потрактовать этот жест как знак согласия и с чувством выполненного долга пошёл купаться.
Остаток дня пролетел незаметно. Спали, ели, отмывали дорожную пыль, под руководством Нечая ловили рыбу, и снова спали и ели. Ермощенко, угрызённый совестью за такой легкомысленный образ жизни, настоял на учебных стрельбах из трофейного лука. Ко всеобщему удивлению, Саня оказал в этом нелегком искусстве немалые успехи, перещеголяв даже Нечая, тогда как Митька и натуральный кузнец так и не смогли поразить цель ни единой стрелой.
Ничто не мешало этому беззаботному времяпровождению, и лишь столбы дыма за рекой, предвещали грядущие тяготы и опасности.
Место для ночевки особо не выбирали, расположились тут же на берегу, полагая, что из лесу их заметить будет трудно, а по реке буджаки еще плавать не научились. Костёр, чтобы его нельзя было заметить издали, развели в яме. Это была единственная принятая путешественниками мера предосторожности.
Когда ночь окончательно вступила в свои права и над лесом взошла полная луна, у Даши с Верой состоялся конфиденциальный разговор. Они отошли в сторону, и Вера спросила. — Ну, подруга, как там твоя сила? Томит?
— Томит, — призналась Даша.
— И у меня томит. Передавать силу будем?
— Придется, — с ханжеским смирением ответила Даша.
— Одна радость, — скроив постное лицо, произнесла Вера. — Дни не опасные.
— О, да!
Подруги посмотрели друг другу в глаза и расхохотались.
Соблазнять Митьку и Саню не пришлось, покорно, как агнцы, они дали увлечь себя в пучину роковой страсти, не подозревая, что при этом получат не только море удовольствия, но и сомнительный дар от Волоха. Если бы Иван был в курсе, он бы не преминул отметить это дело каким-нибудь философизмом, типа того, что женщина это не только ценный мех. Но Иван был не в курсе, он остался сидеть с молчаливым Нечаем у костра и печально обгладывал куриную ножку, предаваясь воспоминаниям, которые честно делил пополам: между женой, которая, скорее всего, вспомнит о нем завтра, и барменшей Дианой, которая, скорее всего, забыла его вчера.
Почему Нечай решил, что матерая волчица, которая, словно материализовавшись из ночной мглы, возникла в круге света, отбрасываемого костром, не что иное, как оборотень, для Ивана так и осталось загадкой.
Сам-то Иван, увидев в трех шагах от себя широкую, серую с проседью морду с янтарными умными глазами, даже не успел испугаться. Она, морда эта, показалась ему даже симпатичной, не то что у медведей, которым Иван никогда не доверял, что бы они там не вытворяли на цирковой арене. Не то Нечай. Увидев зверя, он напрягся и потянулся за мечом, но волчица, приподняв верхнюю губу и сморщив нос, обнажила белоснежные клыки, словно предлагая не делать глупостей. Бедный Нечай, видя, что Иван не трогается с места, решил, что сделал все что мог для спасения дураковатого чужестранца, и с криком — Чур меня, — опрокинулся на спину и исчез в темноте. Впрочем, крик получился совсем тихим, очевидно, у Нечая перехватило горло, так что ни Митька, ни Саня, ни девушки, короче, никто, кроме Ивана, его так и не услышал.
