Очевидно, Митьке тоже пришло в голову нечто подобное, покинув своё убежище на высокой ветке и кубарем скатившись на землю, он с грозным криком приближался к месту происшествия, но не смотря на стремительность бега, было ясно, что ему не успеть.

Между тем, Ермощенко шагнул вперёд, подался чуть влево и швырнул в медведя свою хламиду, второпях сорванную с плеч и сбитую в тяжелый комок. Это был хороший бросок. Развернувшись в полёте, пальто накрыло медвежью морду. Медведь, которому оставался один прыжок, взревел, мотнул головой, освобождаясь от неожиданной напасти, и проскочил мимо неподвижно лежащего Сани.

И вот тут-то Иван, воодушевлённый удачным началом, сообразил, что нож остался в кармане пальто. Между тем, медведь, который казался не столько разозлённым, сколько озадаченным, уже находился на расстоянии вытянутой руки, но Иван, конечно, руку протягивать не стал, а, резко развернувшись, метнулся назад и спрятался за толстый сосновый ствол. Но расчёт натурального кузнеца на то, что медведь примется гоняться за ним вокруг дерева, не оправдался. Косолапый с рёвом поднялся на задние лапы, приблизился к стволу и ударил с правой. Перед глазами Ивана мелькнули длинные черные когти, и в лицо брызнули крошки коры. Пока, опешив, он раздумывал, как приноровиться к медвежьему способу ведения поединка и, главное, как добраться до ножика, то, другое, постороннее, что он ощутил внутри себя, полностью овладело им и заставило плясать под свою дудку.

Поэтому дальнейшее происходило как в тумане. Мысли Ермощенко не поспевали за его движениями. Это было мучительное состояние. Сознание цеплялось за происходящее, как опоздавший пассажир за поручни вагона, неотвратимо набирающего ход. Впрочем, по ходу дела этот дискомфорт почти сошёл на нет, и Ивану уже было трудно понять, что делает он по своей воле, а что по чужой указке. Но, как бы то ни было, мечась между деревьями и уворачиваясь от когтей и клыков, он всё-таки сумел добрался до своего пальто, в кармане которого лежал вожделенный клинок, столь легкомысленно потерянный. Митька и Саня, который к тому времени уже разобрался со своей застрявшей ногой, по мере умственных возможностей пособляли, прыгая вокруг как зайцы и оглушительно вопя.

Общими усилиями полуоглохший и запаленный Ермощенко вновь предстал перед медведем, в очередной раз вставшим на дыбы… Но теперь в кулаке натурального кузнеца был зажат нож, и хотя голова уже практически ничего не соображала, глаза безошибочно выцелили нужное место на медвежьем брюхе, а рука нанесла удар. Насколько удар этот был точен, Иван не увидел, потому что изнуренный сумасшедшим темпом, в котором протекала схватка, он совершив последнее усилие, лишился чувств.

Возвращение к действительности было ужасным. В глазах стояла муть, как на дне болота, кровь стучала в виски с такой силой, что казалось, они вот-вот лопнут. Страшная тяжесть, навалившаяся сверху, не давала сделать ни одного вдоха. Иван испугался, что снова вырубится, на этот раз с концами, раньше, чем успеет что-нибудь придумать. Но вдруг всё изменилось волшебным образом. Словно с груди сдвинули могильный камень. Свежий воздух хлынул в лёгкие, а глаза вновь узрели белый свет.

Отвалив в сторону убитого медведя, боевые друзья схватили Ермощенко за руки и за ноги и потащили в тень, уважительно называя берсерком и терминатором.

— Не понял, — на полдороге обрёл дар речи натуральный кузнец, — так я живой или как?

Ему ответили, что он живой, и даже не раненный, а так, слегка медведем контуженный.

— Тогда плавней несите. В ногу, в ногу ступайте, — распорядившись, Иван смежил утомленные веки, но тут же потребовал опустить его на землю. Он хотел полюбоваться своим трофеем.

— Майнай, — скомандовал Митька, и пострадавший плавно опустился на траву, после чего перевернулся на бок и, подперев голову кулаком, принялся рассматривать медведя, который теперь выглядел совсем не так внушительно как при жизни.

— Жаль, фотоаппарата нет, — сказал Саня, подходя поближе к медвежьей туше. — Кому рассказать, не поверят.

— Не поверят, — Митька присел на корточки и, угостив натурального кузнеца сигаретой, закурил и сам. — Ты ему в сердце, что ли, метил?

— А чёрт его знает, где у него сердце, — признался Иван. — Но в какой-то жизненно важный орган угодил определённо.

— Пофартило, Иваныч.

— Не без того, Митя, — скромно, но гордо ответил Ермощенко и крикнул. — Саня, ты ножик того, вынь, пожалуйста. Может их тут целая стая бродит, михуилов-то, так он нам ещё пригодится.

Саня кивнул и, взявшись обеими ладонями за рукоятку, поднатужившись, вытащил нож из медвежьего брюха, да так и застыл, держа его на весу. — Дядя Ваня, а стрелы тоже вытаскивать?

— Чего? — Иван выплюнул окурок. — Какие стрелы?

Через минуту все трое стояли вокруг мёртвого зверя, таращась на торчащие в его боку оперённые концы двух стрел.

— Утиное, — отщипнув одно пёрышко, с видом знатока определил Ермощенко. — А, может, куриное.

— И получается, что грохнул ты, Иваныч, раненого инвалида, — Митька осторожно извлёк из тела покойника длинную стрелу с крошечным железным наконечником. — Москвичи наверно подстрелили. Их, идиотов, много по лесам шарится. Потому он за нами и погнался, что нормальной пищи не мог добыть. Пришлось на фаст фуд перейти. Со стрелами в пузе уже не до деликатесов.

— Ты на стрелу посмотри. Из лука пущена. А на медведя с луком не ходят, — сказал Иван. — С арбалетом еще, туда-сюда. А с луком…Нет, ни разу не слышал. Разве совсем уж экстремалы какие. Стрела, опять же, не фабричная. Хотя, кто их знает.

— Ну, детишки могли случайно подстрелить. Юные друзья леса. Мало ли кто.

— Стрелу в руки-то возьми. Ей не каждый взрослый мужик стрельнуть сможет, какие тут малолетки.

— Кушать хочется, — сказал Саня, на которого, вообще-то, произвело гнетущее впечатление появление каких-то неведомых лучников, которые почем зря палят в медведей. Что-то тут было очень не то. От того он и не вмешивался в спор, казавшийся к тому же вполне бессмысленным.

— Всем кушать хочется, — строго сказал Ермощенко. — Тут могу утешить. Меню в нашем ресторане Лесная сказака состоит из двух блюд. На первое — медведь. На второе — малина, если, конечно, остались среди нас до неё охотники.

— Только не малина, — бережливый Митька всё вертел в руках стрелу, не решаясь её выбросить. — А медвежатина, говорят, очень вкусная, со специфическим привкусом. Жаль соли нет.

Саня вернул натуральному кузнецу нож и в задумчивости обошёл медведя кругом. — Варить нам мишку не в чем. Значит, придется жарить. Кто-нибудь умеет жарить медведей?

— Кстати, про жаренных медведей, — в голове у бывалого Ермощенко, как у всякого русского человека, хранился неистощимый запас бесценных знаний. — Есть отличный рецепт. Чтобы не возиться с ощипываньем и прочим, утку надо обмазать глиной и так запечь, в такой ямке. Образуется такой типа глиняный скафандр. Его мы затем аккуратно взламываем и получаем готовую к употреблению птицу.

Митька посмотрел на Ермощенко, потом — на медведя. — Дядя Ваня, ты чего, предлагаешь медведя глиной обмазать, положить в ямку и запечь?

— Ну, — засмущался натуральный кузнец, — это я к слову. Утка ведь в перьях, а медведь вроде как шерстяной. Выходит, что определённая разница между ними имеется. Да нам, в принципе, и одной лапы — с лихвой. Вам какая больше нравится, правая или левая? Голосуйте сердцем.

В ходе последующей беседы выяснилось, что никто кроме Ермощенко не возьмётся за приготовление обеда. Это не огорчило Ивана, он самого начала предполагал нечто подобное, и безропотно принялся за дело. Засучил рукава повыше, наточил нож об камень, и велел, на правах шеф-повара, натаскать сушняка и развести огонь. Дров приказал не жалеть, потому что из всей кулинарии твёрдо помнил одно, мясо должно быть как следует зажаренным.

Бурелома в лесу хватало, прошло совсем немного времени, и неподалёку от медвежьей туши заполыхал костёр.

— Готово, Иваныч, — Митька некоторое наблюдал, как Иван, плюясь и морщась, кромсает заднюю лапу медведя, затем не выдержав этого зрелища, отошёл к костру. Саня же только мельком взглянул и тотчас присоединился к товарищу.