Иван посветил себе под ноги, и стал каблуком выколачивать кусок арматурного прута, вмерзшего в лед, которым был покрыт пол.

Митька схватил его за рукав. — Тише, ты. Услышат ведь.

Иван молча отпихнул его и, подняв прут, заложил им петли, оставшиеся от дверного засова.

— Готово. А вот теперь всем — тихо.

Какое-то время казалось, что преследователи окончательно их потеряли. Но вот на лестнице раздались уверенные шаги, и щель под дверью осветилась.

— Тут они. Больше негде.

— А что это, Толян? — спросил кто-то, и невидимый Толян пояснил. — Тут летом кафешка стояла, а эта яма у них под склад оборудована.

— Что-то больно крепко сделано, — усомнился в его словах собеседник. — А второго входа нет?

— Ну, — не стал спорить Толян. — Эта штука тут, сколько себя помню. Вояки построили, или еще кто. Не знаю. А второго входа нет. Так что если они там, то, считай, попали.

— Чего там? — вступил третий голос, в котором прозвучала начальственная нотка.

— Да тут дверь заперта, — с заметным подобострастием в голосе объяснил Толян и поспешил успокоить. — Но эти там. Без вариантов.

— Так посвети и проверь, — приказал тот же голос. — Да не под ноги свети, а на дверь. Заперта, или как? Замок, говорю, есть или нет?

— Нет, — теперь свет пробивался сбоку двери. — Нет тут никакого замка, и никогда не было. Говорю ж, изнутри заперто.

Сказав это, Толян пнул дверь, которая отозвалась коротким гулом. — Вылазь, а то хуже будет.

— Может и впрямь вылезем? — нерешительно сказал Саня. — Попинают, конечно, но ведь не убьют.

— Убьют, не убьют, — задумчиво проговорил Иван. — Мне и тут не плохо. С дверью им придется повозиться. Я вам, как специалист, скажу, с дверью нам повезло. Арматурина, опять же, в петлях плотно сидит. А там, глядишь, прохожие услышат.

— Никто никого тут не услышит, — Митька нашел где-то в углу старую газету и теперь пытался поджечь её, но спички ему попались какие-то негодные и только шипели. — В такое время какой дурак сюда сунется? А до утра они или дверь выломают, или сами дуба врежем. Ночью обещали двадцать пять градусов.

— Держи, — протянул ему мужик зажигалку. — Предлагаешь выйти?

— Куда торопиться? — уклончиво ответил Митька, поджигая свернутую в трубку газету.

— Во! — радостно закричал снаружи неугомонный Толян. — Ну, точно, как я говорил, там они. Жгут чего-то. Дымом-то как запахло.

— Брысь, — сказал начальственный голос и Толян затих.

— Эй, в танке!

— Ну, слышим, — ответил мужик, поглядывая, как Митька тихо движется вдоль стены, с бумажным факелом в руке.

— Вылазьте, — посоветовал голос. — А нет, обложим ветками, бензину плеснём, и привет.

— Это серьёзно, — сказал Акимушкин. — Гореть тут нечему, а вот в дыму долго не высидим. И что теперь делать?

— Делать нам особо нечего, — сказал мужик в чёрном пальто. — Остается народная дипломатия. Предлагаю нанести ихнему вождю словесное оскорбление, от которого он потеряет самообладание и совершит роковую ошибку.

— Наноси, дядя. Хуже не будет.

Саня, чувствуя себя героем Санта-Барбары, самым завалящим, из тех, которые редко доживают даже до конца текущей серии, изо всех сил пытался не утратить последние крохи самообладания.

— Пусть жгут, есть шанс, что огонь кто-нибудь увидит.

— Всякие бывают чудеса. Меня, кстати, Иван зовут. Иван Иванович Ермощенко, кузнец. То есть, натуральный кузнец, при молоте и наковальне. Ну, дома у меня кузня и прочие хахаряшки. Раритет, короче.

— Меня Саня, — сказал Саня, горячо пожимая мозолистую руку натурального кузнеца. — Александр Петрович Тимофеев, студент.

— А я Акимушкин Дмитрий, менеджер по продажам. Продавец, в общем, пылесосов фирмы Сименс.

— Это в салоне, что ли, фирменном трудишься, на углу Нахичеванской и Красных Воздухоплавателей?

— Точно, — подтвердил Митька, который, как Саня успел заметить, был не в восторге от своего социального статуса. — После дембиля, ну, вот и…

— А чего, — проявил тактичность Иван. — Тоже дело. Тепло, светло. Стоишь себе, такой весь продвинутый комсомолец, на груди табличка…

— Давай уж, Иван Иванович, приступай к народной дипломатии.

— Сейчас, — натуральный кузнец глубоко вздохнул, набирая в грудь побольше воздуха.

После первых его слов, за дверью наступила мёртвая тишина, которая не прерывалась, пока не прозвучали последние аккорды. Иван в сильных и образных выражениях охарактеризовал, как водится, самих осаждающих, их ближайших родственников, подробно остановился на медицинских аспектах происхождения всех вместе и каждого в отдельности. Предсказал их дальнейшую печальную судьбу, акцентировав внимание на некоторых её пикантных подробностях, и вообще, поведал много еще чего интересного. Лишь один раз, в самом патетическом месте, за дверью раздалось истерическое хихиканье, тут же заглушенное звонким звуком затрещины, прозвучавшим резко, как пистолетный выстрел.

После того как отзвучали раскаты этого шедевра ораторского искусства, у Сани никаких иллюзий относительно ожидавшей их участи уже не оставалось.

— Ладно, уроды — сказали за дверью. — Пошутили? Посмеемся.

И снаружи началась какая-то нездоровая суета.

— Ветками обкладывают, — наконец определил Иван. — Гаси огонь. Скоро тут и без того будет дышать нечем.

Но Митька огонь гасить не собирался, а наоборот, скрутил еще один бумажный жгут и, запалив его от первого, почти догоревшего, поднял над головой, рассматривая что-то под самым потолком. — Саня, смотри, надпись такая же, как в баре.

Саня, поднял голову и прочел написанное латинскими буквами на стене имя архитектора Витрувия. Смертная тоска охватила его. Что они сделали не так? В каких-то двухстах метрах большой город жил вечерними заботами, а тут вот-вот взовьются к небу языки пламени, в которых, как мотылек, влетевший в огонь свечи, исчезнет его, Саши Тимофеева, жизнь. Между тем, Митька, дались ему эти письмена, ждал ответа.

— Да что тут такого, — процедил Саня. — Слышал же, кафе здесь было летом. Ну, и нацарапал грузчик какой-нибудь от нечего делать. Хотя, с другой стороны, что же это за грузчик такой был? Да и хрен с ним.

— Все равно странно, — с бессмысленной горячностью произнес Митька, всматриваясь в латинские буквы.

— Чего там? — спросил Иван. — Запасной ли выход нашли?

— Цицерон наш! — Саня неприязненно покосился в его сторону. — Нет тут никакого запасного выхода.

— Ну, нету так нету, — Иван вслушался в трудовой шум снаружи. — Димитрий, посвети вниз.

— Зачем? — не поворачиваясь, спросил Митька, поглощенный изучением загадочной надписи.

Тут между кузнецом и Акимушкиным произошёл короткий, но горячий спор, относительно того, какой тактики им следует придерживаться. Кузнец оказался сторонником немедленных действий, предложив вооружиться, чем Бог послал, и пойти на прорыв. Митька же, соглашаясь в принципе с тем, что так или иначе, выходить им отсюда придётся, настаивал на том, что следует выждать удобного момента, когда огонь, разложенный осаждавшим, как следует разгорится. Он надеялся, что свет в этом случае будет бить в лицо противнику, и вообще, в дыму и копоти легче будет убежать.

— Ладно, будь по-твоему, — наконец сдался натуральный кузнец. — Зажигалку верни.

— Держи.

Иван сделал шаг к Митьке и, поскользнувшись, опёрся рукой об стену.

— О! А это что такое?

— Стой так, не убирай руку, — Митька торопливо загасил свой бумажный факел. — Ничего себе.

— Фосфор, что ли? Или краска флюоресцентная.

— Не похоже на краску-то.

— Чего там у вас? — Саня на ощупь двинулся к ним.

— Подходи, увидишь.

Саня сделал ещё один шаг.

— Опа, — раздался голос Акимушкина. — Потухло.

— Ага, — отозвался кузнец Ермощенко. — Выдохлось. Ты ничего не делал?

— Нет. Вон, Санька чего-то там шебуршился.

— Я шагнул разик, — поспешил оправдаться Саня.

— А ну, шагни обратно.

— Так?

— Снова зажглось. Саня, стой, не шевелись.