Вдруг я почувствовал, как что-то теплое стекает мне на руки. Бросив ее на пол, я увидел, что руки у меня в крови. Взглянув на Лизу, я увидел, что из-под ее волос на пол сочится кровь. Приподняв волосы, я увидел на ее затылке круглое отверстие…

Через мгновение я стоял у окна, сжимая в руке кольт. Убегавшего я увидел сразу. Это был крупный мужчина с гривой светлых волос.

— Гервин, стой, или стреляю! — крикнул я.

Но убегавший несся, как рассвирепевший кабан, не разбирая дороги и все круша на своем пути. Он буквально пропахал клумбу с цветами. Видя, что он добегает до высоких кустов роз, где может легко скрыться, я выстрелил вверх и одним махом перескочил подоконник и помчался к нему. После моего выстрела убегавший остановился, как вкопанный, тяжело дыша. Видя его массивную фигуру, Я, подбегая, крикнул:

— Не поворачиваться!

Метрах в пяти я остановился, чтобы перевести дыхание. Он тоже стоял, тяжело дыша, опустив руки. После некоторого молчания он бросил:

— Ну, что, ублюдок, добился своего?

Я сделал два быстрых шага, и моя нога слету обрушилась на него. Не смертельный удар, но болезненный. Вертнувшись волчком, он повалился на землю, осыпая меня проклятиями и корчась от боли.

— Это чтобы ты был повежливее с незнакомыми людьми! Лев с собачьей задницей! Твоей грязной гривой только тюремные параши чистить! За что ты убил Лизу? Ведь она собиралась говорить!

— Это не я…

Но не успел он закончить фразу, как я носком ботинка ударил его в бок. Он взвыл от боли.

— А зачем ты убегал, если это был не ты?

Задыхаясь, с лицом, искаженным от боли, он сказал:

— Я слышал, что вы говорили, и когда увидел на ее спине кровь, то понял, что она мертва. Я потерял голову и побежал.

— Ты думаешь, что кто-нибудь в полиции поверит в это?

— Но это правда, клянусь!

Снова моя нога поднялась и снова я ударил его в то же место. На сей раз он потерял сознание от боли. Я подошел поближе и с любопытством осмотрел его. Теперь мне стало понятно, каким мужчинам отдаются женщины. Он раскрыл глаза и я увидел удивительную голубизну.

Видя, что он пришел в себя, я продолжал:

— Если не ты, то кто же?

Он начал дрожать: видимо, сказывалось нервное напряжение.

— Даю тебе пять секунд на…

Но здесь я, видимо, недооценил своего противника. Взметнувшись, он с лежачего положения ударил меня каблуком по правому бедру, к счастью, снаружи, иначе я не имел бы возможности описать эту историю. Удар был неожиданным и настолько сильным, что меня буквально перевернуло в воздухе и я нелепо грохнулся на землю.

С перекошенным от злобы и ненависти лицом он подскочил ко мне. Схватив одной рукой за пиджак, другой за пояс, он приподнял меня, как ребенка, на уровень своей груди. В его глазах я увидел смерть.

— Ты думал, что со мной так легко справиться? Сейчас я послушаю, как захрустит твой позвоночник! — и он чуть отодвинул меня от себя.

Я знал этот мерзкий прием. Стоило ему резко опустить меня, одновременно подняв навстречу колено, — и я был бы обречен на пожизненную инвалидность! Весь остаток жизни со сломанным позвоночником? Нет! Я в мгновение ока левой рукой вцепился ему в щеку. Так как его руки были заняты, то он рванул голову назад. Вот это мне и нужно было!

Мой большой палец левой руки очутился за его щекой. Он резко рванул голову вправо — я влево, вниз, и через секунду я увидел зловещий оскал его картинно красивых зубов. Секунду спустя, из рваной раны хлынула кровь.

Обезумевший взгляд его голубых глаз остановился на мне. Не теряя ни секунды, я ударил его в зенки растопыренными пальцами, и в тот же миг почувствовал, что мой палец вонзился во что-то мягкое, и увидел, как по моей руке стекает какая-то жидкость, смешанная с кровью. Мой противник, как подкошенный, рухнул на землю, увлекая меня за собой…

— Каждый раз, когда мы с вами встречаемся по этому делу, — говорил лейтенант Мэрфи, стряхивая пепел с сигареты, — обязательно появляется труп.

Я полулежал на диване в доме на Самсет-бульваре.

— Но вы, ни в одном из этих случаев, не можете объявить меня убийцей! И потом, находя трупы, я вам каждый раз звоню.

— Что верно, то верно! Но вы становитесь удивительно однообразным, — с иронией заметил Мэрфи. — Вы никогда не знаете имени убийцы, зачастую и имени жертвы. Могу поклясться, что и сейчас вы не знаете имени того, кто убил Лизу Гордон. Вообще, должен заметить, что все окружение вашего покойного друга является в высшей степени подозрительным. Как, по-вашему, разве это не так?

— Что ж, по-вашему, Джордж Калливуд был головорезом? — в свою очередь спросил я, еле сдерживая себя, так как Теди Мэрфи был, что там не говори, офицером полиции и представителем власти.

— С известной долей уверенности полагаю, что Калливуд не был, как вы говорите, головорезом, однако у нас есть веские основания предполагать, что он занимался торговлей наркотиками и еще кое-чем.

Где-то в глубине души я тоже допускал такую возможность, но не хотел себе в этом признаться. Набравшись наглости и делая изумленное лицо, я спросил:

— А на чем основывается ваше так называемое основание?

Сделая вид, что он не заметил моего язвительного тона, Мэрфи серьезно ответил:

— После смерти вашего друга и в отсутствие жены — она как раз была в Нью-Йорке — мы, как и полагается в таких случаях, произвели здесь, то есть на вилле Калливуд, тщательный обыск. Результаты обыска были поразительные. Кроме нескольких килограммов героина, мы нашли и другие сильнодействующие наркотики.

— Но зачем ему надо было заниматься контрабандой, если он был чертовски богат?

— Джордж — не знаю, а вот жена его действительно богата.

— Но в конце концов, Джордж, может быть, и не занимался; распространением наркотиков. Может быть, эти наркотики были предназначены, если можно так выразиться, для личных нужд?

Мэрфи задумался.

— Если бы это было так, я повторяю, если бы это было так и только так, что тоже входит в противоречие с законом, то мы, полиция, смотрели бы на это снисходительно… В конечном итоге, Калливуды миллионеры, а закон, сталкиваясь с миллионами долларов, становится значительно податливее. Герой войны, деловой человек поддается невинным забавам, может быть, не сам, а даже с друзьями своего ранга. Это небольшая беда. Но данные нашей картотеки свидетельствуют об обратном, то есть о том, что контрабанда велась в самом широком масштабе.

Слова Мэрфи буквально ошеломили меня. Я чувствовал себя преданным! Джордж? Наркотики? Ну, а зачем же он тогда позвал меня? Чтобы организовать распространение наркотиков? И все же, мне не верится…

— Вы знаете, лейтенант, во время войны он был ранен взрывом гранаты в одно очень деликатное место… Вы понимаете, о чем я говорю?

— Да… — пробормотал лейтенант, а затем повернулся к своим помощникам, работавшим возле трупа, и спросил: — Ну как, ребята, нашли что-нибудь?

Сержант ответил отрицательно, а затем добавил, что свидетельств убийства Лизы отравленной пулей более чем достаточно. Стреляли с далекого расстояния, но даже если бы не попали в затылок, а в ногу, смерть все равно была неизбежной.

Я пересилил себя и взглянул на труп. Черный и неподвижный. Положение его было таким же, как и тело Джорджа. Руки, поднятые вверх, сжатые кулаки, сжатые зубы, остекленевшие глаза, в которых застыли предсмертные муки. Я нарочно промолчал о смерти Вилли Шутника и не сказал об этом лейтенанту ни слова. Впрочем, Вилли Шутник был женщиной. Пусть сами ищут, ведь им за это платят!

— Ну, а как вы оказались в этом доме, Бакстер?

— Зашел навестить знакомую, а что? — спросил я нахально.

— В самом деле! Но насколько мне известно, покойница была далеко не самой лучшей репутации и славилась своими скандальными связями с женщинами. Плюс употребление наркотиков! Самое печальное в этой истории то, что в молодости, вернее в юности, она хотела стать актрисой и сделать артистическую карьеру. Я еще раз говорю вам, что она была грязной женщиной.