Следы от ласк — на скулах, ключицах, бедрах. Клубничные, персиковые. Вскрики, вздохи — яблочно-сахарные. Кажется, я расцарапала его спину своего супруга.

Член Аларика во мне до основания. Он замирает, целуя мои глаза. Дроу вообще очень нежен со мной, как может быть нежен меч, испивший немало крови в битвах, случись ему резать хлеб для любимых рук.

Когда мы вдоволь насладились друг другом и уже лежали просто обнявшись и пили охлажденный апельсиновый сок, мой супруг сказал:

— А знаешь, оказывается, заниматься любовью, любить кого-то столь же захватывающе и прекрасно, как воевать.

Смотри.

Поле простирается дальше, нежели могут видеть глаза. Безветрие и безмолвие. Вокруг меня — деревья, совершенно невозможные, состоящие из костей и суставов. Белых, будто сахар, и потемневших, подобно ореховой нуге.

Скелеты, спокойно спящие, опираются о жуткие острые ветви. На потускневших шлемах и кирасах застыли охотники, и никогда уже не суждено им настигнуть тонконогого оленя, чьи рога покрыты лунным серебром.

А вот этот воин, что лежит передо мной, наверняка был очень храбр — и по сию пору пальцы его не выпускают рукояти тяжелого меча.

Вместо земли под ногами — синяя пыль, но я знаю, что это не пыль вовсе, а истлевшая плоть давно ушедших.

Мертвецы обычно внушают нам трепет и ужас. Но сейчас я ощущаю лишь скорбь.

Следы моих босых ног. Пустые глазницы, внимательно наблюдающие. Ждущие.

Духи вьются вокруг меня, кружат, целуя плечи и опутывая колени ледяными объятиями.

— Послушай меня… Я хочу рассказать…

— Послушай…

И я слушаю их истории. Что же еще остается.

— Я Таррин, вождь клана Красный клык. Силен я, и нет равного мне…

— Я Шаисса, из рода Серых даймонов. Хитра, жестока и равнодушна, будто ледяная вода…

— Я Ансельм Яростный, и нет никому спасения от моих острых когтей. Славные битвы украсили морду льва гордыми шрамами…

— Послушай…

— Послушай…

Я теряю счет времени. Пью чужую кровь, чужую боль — и чужие жизни. Их подвиги и их поражения.

Их десятки. Сотни. Возможно, десятки сотен. Некоторые уж почти полностью обратились в прах, иные же лишь немного тронуты тлением.

— Лидия, родная, вернись ко мне.

Голос Аларика — моя путеводная нить, и я не желаю противиться его просьбе. Сознание увлечено одной мыслью: я жива. Все те мертвецы обречены лишь вспоминать. А я — жива, и могу продолжать свой путь, используя выпавшие мне возможности. Родители рядом. И Аларик — вот он, и сердце его бьется гулко и медленно под моими прикосновениями.

Я медленно открываю глаза — и вижу своего супруга, который лежит рядом, совершенно обнаженный — смогу ли я когда-нибудь привыкнуть к столь волнующему зрелищу? — и прижимает мое запястье к своим губам.

— Что это… за странный сон?

Дроу смотрит на меня, приподняв иронично бровь.

Разумеется, мне стоило бы догадаться.

— Я увидела тех, кого ты убивал?

Едва заметное движение век — и на мгновение ресницы закрывают от меня радужку, темно-вишневую сейчас.

А за окном погода просто пугающая. Кажется, я даже могу видеть измазанные клюквенным соком ладони, что бросают на стекло ледяное крошево.

— Я умею не только плести сети интриг. Для меня личный контакт с противником даже полезен — я могу забрать часть сил жертвы.

Личный контакт? Какая замечательная формулировка.

Дроу перевернулся так, что его голова оказалась на моих коленях, и закрыл глаза.

— Но потом, откровенно сказать, я чувствую себя так, будто кто-то раскроил мне топором череп. Энергии все же чужие, и переварить их не так легко.

Я молча глажу его волосы и думаю о том, легко ли это — убивать? Я ведь видела в воспоминаниях Аларика, что он сотворил с Кариззой — и не хотела признаться даже себе, какие чувства эта картина вызвала у меня на самом деле. Отторжение? Тошноту? Страх? Нет. Мне было жутко. Жутко любопытно видеть и такие проявления его натуры. Аларик стал еще притягательнее для меня. Значит ли это, что мои желания извращенны и порочны? Или это правильно — относиться спокойно к любым проявлениям мужской сути?

— Не оставляй меня, — говорит мой мужчина, не открывая глаз.

— Это просьба или приказ?

— Нечто среднее, драгоценная моя.

Дроу улыбается, открывая все же один глаз, и потягивается.

О, замечательная идея — размять немного мышцы. Подтянув одеяло, я поднимаю руки, расправляю плечи…

Что-то не так. Моя способность исцелять. Густое молоко, струящееся по моим венам. Куда исчезла эта благословенная тяжесть? Что происходит?

— Лидия?

Садясь на постели, дроу сразу же теряет сбрасывает свою расслабленность, встревоженный смятением в моих мыслях.

— Мой дар. Кажется, я лишилась его! — срывающимся голосом произношу я.

Аларик внимательно окидывает меня взглядом.

— Вряд ли. Проверим сейчас.

— Что ты собираешься делать?

Принц наклонился, взял с края кровати свой нож — и незаметным моему глазу движением повторил лезвием линию своего шрама на лице. Так опытный мореход уверенно ведет свой корабль по течению весенне-полноводной реки, известной ему до малейшей излучины, до мельчайшей заводи.

— Сумасшедший! Зачем ты?..

Казалось, я повторила эти слова определенно больше тысячи раз — хотя в реальности, думаю, вряд ли больше трех.

Я гладила его горячую кожу, и черная кровь струилась по моим пальцам тонкими змейками, извиваясь, кусая отравленными острыми зубами.

— Соберись и залечи мою рану. Пожалуйста.

Я почувствовала себя так, будто меня с головой окунули в студеную воду. Мой супруг прав: не время сейчас паниковать. Есть дела поважнее.

Я — источник. Я — сосуд наполненный.

— Другая ты, ссстала другой…

— Но это все еще я.

Ступни ранит перламутрово-бледная трава на берегу моего ручья. Но не кровь остается на острых стеблях, а капли того нежного, ванилью пахнущего молока, что я пила из груди Анны.

— Правда ведь?

Правда исцеляет. Всегда.

— Да. Это все ещщще ты…

Острый змеиный клык становится иглой, а мои вены с холодной кровью — нитями.

Один стежок — один поцелуй. Процедура ведь болезненна.

Когда ко мне возвращается зрение моего физического тела, я вижу, что нанесенный совсем недавно порез стал почти незаметен, и даже старый шрам посветлел.

— Может быть, хочешь воспользоваться случаем и убрать его полностью? — лицо дроу было абсолютно серьезным, но в глазах плясали смешинки.

— Нет, не стоит убирать этот шрам, — я кладу ладонь на лоб. — Ты и с ним прекрасен.

— Это ты прекрасна, — тихо говорит Аларик и целует мои глаза. — Скажи, тебе было хорошо со мной?

Я краснею и утвердительно киваю. Хорошо, даже очень.

Супруг не сомневался в этом. Он ведь действительно хотел, чтобы я наслаждалась близостью.

Не сомневался? Весьма нескромно.

Принц садится за моей спиной, проводит кончиками пальцев по ключицам.

— Твое тело узнало новые удовольствия, но почему же твой дар должен был пропасть? Просто адаптация к течению различных энергий. Все хорошо.

***

— Да, действительно, очень неплохо, — я потянулась к супругу и потерлась носом о его щеку. — Нам пора вставать уже.

— Совершенно не уверен, — попытался отсрочить неотвратимое этот хитрец, но я выбиралась уже из-под одеяла.

— Точно не уверен.

Что-то в голосе Аларика заставило меня обернуться. Прищурившись, дроу любовался моей фигурой.

И почему раньше я не знала, что это так приятно — когда тобой восхищаются?

Конечно, я чувствовала смущение, но чего мой супруг еще не увидел прошедшей ночью? Моя ладонь скользнула по простыням, и тут… Я отвернулась, потому что щеки мои сейчас, наверное, просто полыхают. Внезапно вспомнилось, что перед сном дроу спрятал в шкаф ту простыню, на которой остались капли моей крови, и мы постелили другую.

Будто все правильно, все так, как и должно быть, но…