— Вторая реликвия нашей семьи.

Я фыркнула.

— Ты очень громко думаешь, — пояснил Аларик.

Я вновь ощутила объятия своего супруга — сильные и бережные.

— Люблю тебя.

Прикосновение губ, мягкое, будто сливочное суфле.

Запах сандала на моей коже. Единственный раз в жизни я не желаю принимать ванну, дабы не смыть его.

Но необходимо ведь начинать день, и родители ждут нас к завтраку — то есть, по времени, уже к обеду.

Я прижимаюсь крепко к своему мужчине, целую его веки, — несомненно, он слышит все мои слова, которые так и остались непроизнесенными, — и отправляюсь мыться.

Дверь в соседнюю комнату, которая станет нашей гостиной, приоткрыта, и на столе из светлого кленового дерева я увидела преподнесенные нам во время церемонии подарки, в том числе — и фолианты от мэтра Фредерика.

Да, решение продолжать образование и врачебную практику — абсолютно верное, подумала я, нежась в горячей воде. Мне всегда казалось, что в великой любви есть зерна великой ненависти. Полностью принадлежать кому-то — значит, отдать ему ключ от своего счастья. И что же тогда остается тебе самому? Бояться каждый миг, что этот кто-то исчезнет? Изводить его и себя? Нет в этом смысла.

Я не представляю своей жизни без врачевания, без госпиталя и сухого запаха трав. А теперь — и без Аларика. И замечательно, если эти части моего мира останутся в равновесии.

А если говорить о вещах более прозаических, то ларцы с фетчами, кстати сказать, необходимо отправить в схоронную комнату, дабы никто посторонний не мог до сокровищ добраться. Да и мое платье не должно лежать на стуле.

Когда я вышла из ванной комнаты, Аларик уже вернулся в нашу спальню и расчесывал волосы, которые были влажными — он также успел освежиться. Конечно же, я не упустила возможности помочь ему. Мой гребень из березы сразу же высушил пряди, и я собрала их в косу.

— Мне любопытно, где все же находится сейчас Мариус? Куда ты его спрятал? — спросила я, приблизившись к уху супруга.

Дроу обернулся и взглянул на меня.

— Там, откуда он не сможет сбежать.

— И долго ты собираешься его держать в плену? И что станет с ним дальше?

В зеркале я увидела отражение спокойной улыбки супруга, и поняла, что его ответ мне вряд ли понравится.

— Так долго, как понадобиться. Я так скажу тебе: вожак веров еще не напал на Феантари потому, что он достаточно умен и принял переданное через Кариззу предупреждение всерьез. Двусущим необходимо время подготовиться — но я им его не дам. Передача ценного члена стаи даст итилири возможность диктовать свои условия.

Я усмехнулась. Провела пальцами по тонкой пряже джемпера Аларика. Глубокий зеленый цвет, прекрасно оттеняет бледность его кожи. Решив позабавиться, я взяла из серебряного кувшина одну из багровых роз, которые в огромном просто количестве подарил мне вчера супруг, и пощекотала нос дроу.

— И ты действительно отдашь его семье?

Мой мужчина возмущенно воззрился на меня — что за вольности, мол?

— Отдам. Не решил еще только: полностью или по частям.

— Что? — я замерла.

— Драгоценная моя, я поступлю так, как будет более выгодно для моего народа — и для моей женщины. Я сделаю все, чтобы защитить тебя. И мой долг — заботиться о своих воинах, не допуская потерь.

Неожиданно Аларик схватил меня за запястье и привлек к себе на колени и начал щекотать.

— Отпусти!

Но на свободу я смогла вырваться только тогда, когда оба мы едва дышать могли от смеха.

— Да что такое! Мне одеваться надо, а ты здесь…

— Что? — безупречно-искренне удивился мой супруг.

— Щекочешь меня!

— То есть это я виноват в том, что ты так прекрасна и соблазнительна, и я постоянно хочу касаться тебя?

Весомый аргумент, и возразить мне было нечего. А отказывать в просьбе помочь одеваться — вовсе не хотелось.

Я выбрала домашнее кашемировое платье кремового цвета в полоску оттенка горького шоколада, очень удобное — уверена, Аларику оно понравилось по причине того, что пуговки располагались на спине. Собрала волосы в высокий хвост. Немного розовой помады, туфельки на плоской подошве — и я готова показаться родителям.

Когда мы собирались уже выходить из комнаты, я обняла супруга за шею и посмотрела в его глаза.

— Аларик, я понимаю, что ничего не смыслю в политике и делах военных. Но возможно, ты иногда будешь со мной обсуждать подобные дела? Мне было бы приятно видеть вое доверие, да и потом, кто знает, может и смогу посоветовать что полезное.

Я приподнимаюсь на носочках и касаюсь кончиками пальцев губ моего мужчины.

— Согласен, любимое мое чудовище?

Дроу целует мою руку, слегка прикусывая кожу.

— Согласен.

По обычаю, первую трапезу мы разделили исключительно с родителями, и на столе важное место занимал свежевыпеченный ароматный хлеб. Его испробовал каждый из присутствующих — в знак объединения семей.

Надо сказать, что мы с супругом оба — большие любители хлеба. Он в силу того, что суровые условия походов научили его ценить еду простую, но питательную, а я — мне просто нравится вкусно покушать, что уж скрывать. Было очевидно, что в приготовлению главного блюда приложили руку и моя матушка, и Мирабелла, потому неудивительно, что хлеб удался великолепно. Оттенки вкуса свежайшего сливочного масла, терпкой муки, меда.

После мы лакомились рисом с анисом и кардамоном, пили чай с имбирем и молоком, и постоянно в поле моего зрения попадал тяжелый перстень на собственной руке. Что же, думаю, я привыкну к этому. В конце концов, замуж я пошла по своей воле. Но… нелегко принять все эти изменения. Теперь у меня есть супруг, знания о том, как убивать максимально болезненно, и в перспективе — две подруги и участие в политической жизни двух миров — при полном моем к политике равнодушии. Впрочем, матушка и отец считали, что я справлюсь. И родители Аларика — также. Это, несомненно, вдохновляло.

Обед прошел в обстановке приятной и теплой. Я, будто мучимая голодом, наслушаться не могла, как говорит Аларик. Наглядеться не могла на его улыбку, темно-лиловые прожилки на веках и на почти ровную линию переносицы. Он сейчас такой близкий и понятный.

А что насчет того Аларика, который, едва ли не безумный, ломал кости верам, будто ореховые прутья, ласковым почти движением? Знаю ли я его?

Разделенные воспоминания предстают с кристальной точностью. Мерно падающие на голову принца капли воды — как растаявший снег на обнаженной земле. Пошевелиться, скованный, он не может, и бессилие прорастает шафранно-светлыми корнями в плоть, причиняя мучения гораздо большие, нежели металл.

Глубокие небольшие порезы, один за одним. Каризза смеется, и ее смех жемчугом рассыпаются по каменному полу. Вот сделать бы из жемчужин этих бусы и обмотать тонкую изящную шейку дряни, сдавливая, пока она не подохнет. Впрочем, принц и сам с этой миссией справился чудесно — в чем я вовсе не сомневалась. Если бы сомневалась в силе его духа, этот дроу не стал бы моим супругом.

Каризза могла сколь угодно долго поить Аларика зельями, рождающими в его сознании жуткие картины, сломать его в любом случае не удалось бы. Замечу, что сцена, призванная уверить дроу, что родители его убиты и подвергнуты расчленению, получилась анатономически недостоверной. Мой принц умеет контролировать свои страхи, сажать их в клетки с отметинами острых когтей на прутьях, а я — я прекрасно различаю оттенки цвета и запаха крови венозной, артериальной — и даже той, что наполняет печень в отдельно взятый момент.

Она действительно считала, что принц признает поражение?

Физические истязания, раны? Брось, милая. Ему иной раз сильнее во время обучения доставалось, я уж о походах не говорю. И шрамы очень ему идут.

Я знаю того зверя, что прячется в моем супруге. Этот зверь нашел в себе силы довериться мне, и я не могу обмануть это доверие. Их всегда было двое, а теперь — у них есть я.

Да, я определенно счастлива, что мой супруг многое открыл мне. Но все ли?