Она смотрела на ключ, как будто спрашивая, зачем он нужен.

—　Этот ключ! Чего я хотела? А, это ключ от этой комнаты,　— сказала она, придя в себя.

Она побежала в глубину комнаты, чтобы бросить его в огонь, но мгновенно остановилась, пронзительно вскрикнула, закрыла лицо руками и бросилась назад, на лице ее выражалось безумие, глаза блуждали.

—　О! Этот крик оледенил мое сердце!　— прошептала графиня, прижимаясь к мужу.

—　Несчастная сошла с ума,　— тихо сказал граф.

—　О, как мне хорошо от огня,　— шептала Зильда, возвращаясь с ключом в руках… — Мне холодно… Иди, Тереза… бедная сестра… твои ноги изранены… ты дрожишь под твоими оледеневшими лохмотьями… О да! Мы очень несчастны! Боже мой! Неужели ты не сжалишься над этими бедными сиротами?

—　Людвиг,　— сказала графиня на ухо мужу,　— этим ключом можно отворить дверь… Может быть лаской ты уговорил бы ее отдать его. Это наша единственная, последняя надежда!

—　О! Какая мука!　— прошептал граф.　— Зильда,　— сказал он, возвышая голос.

—　Зильда!　— вскричала колдунья, останавливаясь и озираясь блуждающим взором… — Зильда!　— повторяла она, как будто припоминая.　— Погодите… Ах! Да… она умерла, бедная Зильда… Она так любила этого прекрасного дворянина! О! Давно! Все эти слова любви я слушала так равнодушно!.. А когда оставалась одна, я повторяла их в моем сердце!.. Я была так счастлива тогда!.. Я заставляла молчать тебя, а самой хотелось заставить тебя говорить слова любви!

—　Сегодня вечером ты будешь одна, Зильда, не правда ли?　— сказал граф, подходя к ней и стараясь овладеть ключом.　— Да… этот… Ты ведь знаешь, что это от садовой калитки?

—　Марианни спрашивал его у меня,　— таинственно отвечала она.　— Я сказала ему, что потеряла… я хорошо сделала, не правда ли? Итак, ты придешь сегодня вечером?.. Он в Штутгарте… Вся ночь принадлежит нам… Ночь упоения и страсти… О! Посмотри еще на меня… Твой взгляд сжигает меня… Твои поцелуи заставляют трепетать меня с головы до ног… И когда твои губы прикасаются к моим, мне кажется, что они высасывают мою кровь, мою жизнь, мою душу и мысль.

—　Людвиг, видишь, как уже поднялось пламя!　— сказала Маргарита.　— Нам осталась одна минута.

—　Да, Зильда, да,　— говорил граф, обращаясь к колдунье,　— я приду вечером, вся ночь будет твоя… Но мне нужен этот ключ… ты мне не отдала еще его…

—　Вот возьми,　— сказала она, подавая ему ключ. В ту минуту, как Маргарита хотела его взять, колдунья быстро отняла свою руку.

—　Кто эта женщина?　— вскричала она.　— Я хочу, чтобы она ушла! Я ревнива, ты знаешь, как я ревнива, особенно ко всем этим благородным дамам, которых ты встречаешь по вечерам на балах, на праздниках, куда я бедное создание, не могу следовать за тобой!.. Боже мой, сколько слез я проливала по целым ночам, дожидаясь твоего возвращения. И когда ты приходил, я поспешно вытирала глаза, старалась быть веселой, улыбаться, чтобы казаться тебе такой же любезной, как те дамы, от которых ты возвращался.

В эту минуту несколько вооруженных людей подошли и остановились у дверей.

—　Помогите! Помогите!　— закричала Маргарита.　— Мы горим… мы заперты… сломайте дверь… Слышите, ради Бога, спешите!

Дверь задрожала под ударами топоров и дубин.

—　Слышишь ты этот шум?　— начала опять Сара, с минуту стоявшая неподвижно.　— Это Марианни. Он знает все… он хочет убить тебя… О! нет, нет… я не хочу!.. Лучше убей меня… а этот кинжал… О! тогда горе вам…

Она размахнулась рукой, как будто ударяя. Дикое торжество изобразилось на ее лице, и в ту же минуту перешло в выражение страха и ужаса.

—　О!　— вскричала несчастная женщина, отступая от графа, которого принимала за Марианни.　— Кровь… кровь! Там… везде… а это пламя… это адское пламя… Оно жжет меня… эти искры… О, это глаза демонов, которые указывают мне на трупы моих жертв… Один — это мой отец… Он проклинает меня… Другой… О! Боже мой… а там… там… эта окровавленная голова… этот кинжал!.. он протягивает руки, чтобы схватить меня… Нет… нет… я боюсь теперь, я боюсь его теперь, я боюсь всех этих окровавленных привидений, обвитых пламенными саванами… О, я боюсь, я боюсь вечности!

Граф, видя, что она чуть было не попала в пламя которое уже прорывалось в глубину комнаты, сделал движение, чтобы схватить ее и вырвать у нее ключ, но она быстро откинулась назад и выскользнула у него из рук.

Обгорелый пол провалился под ногами колдуньи.

Она тщетно старалась схватиться за что-нибудь. Все обрушилось вместе с ней. Несчастная испустила пронзительный крик и погрузилась в пучину огня и дыма.

Граф едва успел отскочить. Еще шаг, и он погиб бы.

Дым сделался так густ, что граф и Маргарита задыхались; но дверь уступила усилиям отворявших.

Толпа воинов бросилась в комнату. Почти все они были из шайки Иеклейна.

Они хотели умертвить графа и его жену, но один из них узнал несчастных владетелей Вейнсберга.

—　Не убивайте их!　— вскричал он.　— Это Гельфенштейн и графиня Маргарита. Мы получили тысячу флоринов, обещанных Иеклейном, за поимку их.

—　Я вам дам в сто раз больше, если вы нас спасете,　— сказал граф, защищая своим телом Маргариту.　— Назначьте сами выкуп…

—　Нет, нет,　— закричало несколько голосов,　— не нужно выкупа… Да и где ты возьмешь деньги?

—　Здесь.

—　Разве ты думаешь, что нам нужно твое позволение, чтобы взять все, что есть в твоих сундуках?

—　Ну отвезите меня в Лусбург.

—　Чтобы ты убежал?

—　Пустите меня уехать с женой, и я клянусь…

—　Да, как же! А когда вы будете в безопасном месте, то сделаете, как граф Монфень, который решил, что слово, данное рабам, не обязательно для дворянина.

—　Так отпустите графиню… я останусь заложником, пока вы не получите выкупа…

Некоторые колебались: но большинство отвечало насмешками и оскорблениями на предложение графа.

—　Эти сладкие речи ни к чему не ведут,　— вскричал Франц Ибель, слуга Иеклейна, вбежавший впопыхах.　— Известно, что Иеклейн сам изрубил бы в куски того, кто осмелился бы его ослушаться! Друзья, Иеклейн на мельнице,　— продолжал он, обращаясь к крестьянам,　— ведите к нему пленников… Я побегу предупредить его… Видишь, граф, видишь,　— прибавил негодяй, толкнув раза три ногой графа, которому связывали руки,　— ты теперь видишь, что башмаки умеют также бить, как и сапоги.

Этот намек на преимущество дворян носить сапоги и ботинки возбудили смех крестьян.

Довольный своей остротой, Франц ушел, наказав одному из товарищей смотреть за пленниками.

Графа и графиню повели из замка пешком до самой мельницы, где находился Иеклейн с некоторыми приятелями.

—　Что-то Флориан?　— спрашивали друг друга граф и графиня.　— Ранен он или убит?

С рыцарем исчезала их последняя надежда.

Подойдя к лугу, окружавшему мельницу, она увидела страшное зрелище: человек двести или триста из шайки Иеклейна составляли живую ограду вокруг луга. Все они были вооружены копьями и пиками и держали их так, что всякий, кто вздумал бы пройти, был атакован со всех сторон.

Несколько далее сотня дворян и солдат из гарнизона Вейнсберга, связанные и окруженные крестьянами, ожидали казни.

По знаку Иеклейна, председательствовавшего на этом празднике, пленников стали брать и толкать в ряды солдат.

Поражаемые с обоих сторон пиками и копьями врагов, несчастные пленники падали на землю, орошая ее своей кровью. Счастливы были те, которым позволяли спокойно умирать; других поднимали на пиках, бросали в воздух и снова принимали на копья.

Увидав графа и Маргариту, Иеклейн радостно закричал.

—　Наконец-то,　— сказал он,　— наконец-то! Ведь вы пожаловали как раз к самому балу. Говорят, графиня, ваш благородный супруг, был один из лучших танцоров при дворе. Ну мы ему доставим случай блеснуть своими талантами. Как жаль, что у нас нет музыки, чтобы открыть бал…

—　Право, Иеклейн,　— сказал один крестьянин, выходя из рядов,　— я готов сыграть на моей скрипке что-нибудь приличное случаю, если только ты дашь мне, чем хорошенько промочить горло.