— Хватит, довольно! — Она не могла удержаться от смеха. — Лучше не сочиняй больше стихов, а то я буду брать с тебя большую плату, чем с остальных.

— Хорошо, не буду. — Актер покраснел. — Скажи, а ты подумала над тем, что я тебе сказал в прошлый раз?

— Над твоим предложением бросить ремесло и стать твоей женой? — Лицо женщины стало серьезным. — Подумала.

— И что ты скажешь в ответ? — Тифон опустил голову.

— Ничего. — Она пожала плечами. — Ты же сам прекрасно понимаешь, что не можешь этого сделать. Тебе нельзя иметь ни жены, ни детей, ни…

— Но я готов бросить актерство! — перебил ее Тифон. — Я накоплю денег и увезу тебя туда, где нас никто не знает. Мы купим землю, построим дом и…

— Ты уже накопил эти деньги? — тихо спросила она.

— Нет, но…

— Приходи ко мне, когда накопишь. — Она поднялась с подушек, подошла к нему и нежно поцеловала. — И я с радостью стану твоей женой. А пока… Что ты хочешь, чтобы я сделала сегодня?

Тифон достал из мошны монетку, положил в протянутую ладонь и сказал, улыбнувшись:

— Я хочу, чтобы ты выпила мое семя.

— Но тогда из него не выйдет войска, которое будет меня защищать! — засмеялась женщина и подняла его хитон…

— Нет, ну ты же сам понимаешь, — бросил бычок на пол Самойлов и раздавил его ногой, — не в жилу мне сейчас это дело.

— А кому в жилу? — Дробышев засмеялся. — Издержки профессии! Но надо же кому-нибудь и этим заниматься, не все же в белом фраке…

— Может, Чижу отфутболишь? Он все подряд берет… — Они вышли из курилки и зашагали по длинному коридору районной прокуратуры, изредка натыкаясь на подавленных посетителей и будто не замечая их.

— Берет-то он все, но только запорет, потом отдувайся перед конторой. Он же алкаш… Такое сляпает, что никакой суд не проглотит.

— Наш суд — самый всеядный суд в мире. Все проглотит.

Мужчины переглянулись и вдруг так расхохотались, что в коридоре наступила тишина. Дробышев вытер веселую слезинку, помотал головой и вздохнул:

— Но ему все равно нельзя. На тебя была последняя надежда.

— Не, Дим, даже не проси.

Дробышев взялся за ручку двери с самой важной по рангу табличкой, посмотрел на Самойлова задумчиво и спросил, скорее себя, чем его:

— Если не ты, то кто?..

Наташа почему-то испугалась. Нет, даже не испугалась, а просто мурашки забегали по спине, когда она шагнула на первую ступеньку маленького крыльца небольшого грязно-желтого здания. Здания, в котором ей придется проводить восемь часов в день, пять дней в неделю, одиннадцать месяцев в году, ну и плюс сверхурочные. Районная прокуратура Москвы. Даже старомодная массивная дверь не сразу захотела открыться и впустить ее внутрь, только с третьей попытки поддалась.

— Простите, пожалуйста, а где я могу найти?.. Извините, а вы не подскажете, как мне?.. Скажите, вы не знаете, где находится кабинет?..

Она шла по коридору и пыталась хоть у кого-то узнать, где ей найти главного. Но на нее никто не обращал внимания. Какая-то бабка дико покосилась, старик вообще не поднял глаз, когда она тронула его за локоть, двое мужчин прошли мимо, чуть не сбив ее с ног, и разразились смехом, после которого в коридоре наступила минутная тишина.

Наконец эти двое остановились у одного из кабинетов, продолжая болтать. Значит, тут работают, значит, нужно спросить у них. Наташа набрала побольше воздуху, одернула юбочку и решительно двинулась вперед.

— Если не ты, то кто? — спросил тот, что поменьше, открывая дверь.

— Здравствуйте! — Она сказала это как можно громче и уверенней, чтобы на нее обратили внимание. Но мужчина, похоже, даже не сразу ее заметил. Долго смотрел удивленно на ее косички и только потом ответил:

— Ну здравствуй… те.

— Простите, вы не подскажете, где мне найти товарища Дробищева? Он тут самый главный.

— Да, самый главный. — Уголки губ у мужчины дрогнули. — Только он Дробышев, а не Дробищев. А зачем он вам нужен?

— Нужен. Я к нему по делу.

Второй мужчина не уходил, с интересом рассматривая Наташу, как будто она какое-то диковинное животное.

— Ну тогда проходи, если по делу. Дробышев — это я. А ты кто?

— Ладно, Дим, я ухожу. — Второй отвернулся и зашагал по коридору, сдерживая улыбку.

— Ну так что у тебя за дело? — спросил Дробышев, когда Наташа вошла в кабинет и тихонько притворила за собой дверь.

— Я… Вы… Я к вам по направлению. Вот. — Наташа полезла в «дипломат», долго рылась там и наконец протянула бумажку.

— Что, опять стажерка?! — взорвался вдруг начальник. — Ну я этой Жданкиной покажу! Сколько раз, твою матрешку, просил не присылать никого, а она опять…

— Я не на стажировку. — Наташа покраснела. — Я на работу.

— Ты? На работу? — Он смерил ее взглядом с ног до головы. — Так ты не студентка?

— Нет. — Наташа обиделась. — Я уже закончила.

Дробышев взял бумажку, пробежал глазами и бросил на стол.

— Угу, значит, прокурор. Ты смотри. Ну и как тебя зовут, прокурор?

— Наташа. Девушка улыбнулась. — Клюева.

— А по батюшке? — Дробышев прищурился, как будто разговаривал с пятилетним ребенком: — Как нашего папку зовут, Наташенька?

— Миша.

— Ми-иша. Как интересно. — Дробышев вдруг перестал улыбаться и покачал головой. — Значит, так, Наташа Клюева, на первый раз прощается, второй раз запрещается. С завтрашнего дня ты у нас не Наташа, а Наталья Михайловна, и на голове у тебя не хвостики и косички, а нормальная прическа, и юбка у нас ниже колен. Ну и, конечно, ты у нас не «ты», а «вы». Все понятно?

— Понятно. — Наташа покраснела. Весь вчерашний вечер и все сегодняшнее утро Наташа с Виктором пытались придумать, что надеть, как причесаться. Волосы были самой большой проблемой. Выбрали вариант, естественно, консервативный. А про прическу Виктор вообще пропел:

— Ну, старуха!

Оказалось, вот такой пассаж.

— Понятно, — повторила Наташа, опуская глаза.

— Вот и хорошо. Пока можешь походить тут, посмотреть, в кабинет свой зайди, я тебя в седьмой, с Гуляевой посажу. Только не говори никому, что ты прокурор, а то меня на смех поднимут, любой воришка бояться перестанет. Все поняла?

— Да, простите.

— Ну и дуй. Меня Дмитрием Семеновичем зовут.

Наташа уже открыла дверь, буркнув что-то неопределенное, не то «очень приятно», не то «большое спасибо», но Дробышев вдруг сказал:

— Да, вот тебе и дело, чтобы без толку не болталась. Покажешь, какой ты на самом деле прокурор…

Она сначала вымыла руки, зачем-то привела в порядок прическу, потом тщательно протерла стол и только затем аккуратно, как будто это какой-то ужасно дорогостоящий фолиант, положила на стол обшарпанную картонную папку, на которой небрежным почерком было выведено: «Дело № 2847. По обвинению Дрыгова В. С.».

Положила и просидела над ним минут десять, не решаясь потянуть за тесемочку, чтобы открыть.

Кто такой этот Дрыгов? Виктор Степанович? Или Владислав Сергеевич? Фамилия знакомая. Наверно, какой-нибудь опасный преступник. Может, аферист, может, вор или, хуже того, убийца. И вот тут, перед ней, на нескольких десятках машинописных и рукописных страниц лежала вся его душа. Вся его страшная, черная душа, которую Наташа, нет, пардон, Наталья Михайловна Клюева, должна будет вытащить на свет Божий, разложить по полочкам и решить, сколько эта душа стоит.

Наконец она аккуратно развязала тесемочку и раскрыла папку.

Но тут зазвонил телефон…

… — …Покажешь, какой ты на самом деле прокурор, — сказал он и протянул ей картонную папку с делом Дрыгова. — И смотри мне, не облажайся, а то до самой пенсии бланки заполнять будешь.

Девчонка покраснела, потом побледнела и взяла папку в руки.

— Это мне? — спросила неуверенно.

— Нет, папе Мише отнесешь. — Дробышев улыбнулся. — А что ты думала? Тут времени на раскачку не дают. Ну давай шагай, а то у меня у самого дел по самый кадык.