— То, что Барвинок сказала, еще не доказательно, — снова заговорил Коваль. — Вот протокол беседы с другой приятельницей Журавля — портнихой Христофоровой. — Полковник пододвинул к Спиваку бумаги. — Хотя полностью доверять ее словам тоже не следует. Но, скажем, ее толкование отношений Нины Барвинок с Журавлем кажется верным: сначала — служебные, а потом — дружба, дальше близость, надежда молодой женщины изменить свою жизнь. Дома у нее действительно ад, а в обществе Журавля, его знакомых Нина преображалась: исчезала подавленность, робость. Она много читает, у нее еще совсем детские представления о жизни. Несколько романтическая, какая-то послушно-терпеливая, она по настоянию отца очень рано вышла замуж за человека духовно бедного. Хорошей жизни не получилось, и когда Журавель воскресил в ней романтические надежды, слепо доверилась ему. Но… Но покойный все оттягивал женитьбу — свидетельствует портниха, крах взлелеянных надежд оказался для молодой женщины тяжелее всех прежних невзгод. Хотя, замечу, Барвинок утверждает, что сама не решалась бросить семью и уйти к Журавлю. Но в это не очень верится. Как известно, от любви до ненависти один шаг. Да еще у таких экзальтированно-романтических натур, как эта совсем молодая женщина. У них нет полутонов, одни крайности. И о других судят по крайним меркам. Для них тот или иной человек: или — или. Или — великий, благородный, или — негодяй, подонок. Как считает Христофорова, Нина постепенно возненавидела Журавля. Продолжала ходить к нему, но, возможно, только для того, чтобы при случае отомстить. Портниха не исключает, что Барвинок, уходя, специально открыла газ, чтобы уснувший пьяный любовник погиб…

— Гм, — поднялся и, положив очки на стол, прошелся по кабинету высокий и худой, как жердь, Спивак. — И поэтому убрала свою чашку, — проговорил он. — Или, заранее готовясь к преступлению, вовсе не поставила третью на стол? И в этом ее промах? Будучи натурой нервной, пугливой, она поспешила удрать с места преступления. Допускаем это, Дмитрий Иванович?

— Если у Барвинок, предположим, любовь переросла в ненависть к Журавлю и женщина жаждала мести, она в то же время не могла не понимать, что ставит под угрозу жизнь и не виноватого перед ней человека — Павленко, — заметил Коваль.

— А может, у нее и с Павленко были свои счеты? А?.. Или, наоборот, они действовали вместе?

— Женщина — демон, — засмеялся Коваль. — У меня тоже было мелькнула такая мысль, но я ее потом отбросил. На Нину Барвинок не похоже. Не такой характер. Между прочим, Петр Яковлевич, кофе так и не пили.

— Могли передумать. Но в таком случае кто-то должен был снять чайник и выключить газ. Например, сам Журавель. А уж потом лечь спать.

— Экспертиза установила, — напомнил Коваль, кивнув на папку с документами, — что Журавель был в состоянии сильного опьянения.

— И второй человек, оставшийся в квартире, мог выключить. Верно?

— Второй человек оставался, очевидно, недолго. Иначе он почувствовал бы запах газа или сам угорел бы.

Спивак молчал. Коваль ждал, когда следователь выскажется более определенно.

— Очень важно установить, уснул Журавель, когда в квартире еще были гости или уже когда они ушли, — размышлял вслух следователь, посматривая то на Коваля, то на Струця.

— Думается, прилег на диван еще при гостях. Во-первых, он был настолько пьян, что вряд ли смог бы пойти закрыть за ними дверь. А сразу ли уснул, — Коваль развел руками, — трудно сказать.

— Замок в двери какой?

— Самозахлопывающийся. Гостей можно не провожать.

— Придется попросить у этой Барвинок отпечатки… И у Павленко, когда возвратится. Хотя отпечатки вряд ли прояснят картину.

— Дактилоскопию уже сделали, Петр Яковлевич, — сказал Коваль, — Виктор Кириллович, — обратился он к старшему лейтенанту, — где выводы?

Инспектор Струць раскрыл папку, вынул оттуда листки и положил их на стол перед следователем.

— На ручках плиты пальцы только самого хозяина — Журавля — и Нины Барвинок. Других нет, — прокомментировал Струць.

— Да она ведь, эта Барвинок, не отрицает, что зажигала газ, — сказал полковник.

Спивак рассматривал снимки.

— А где еще, — спросил он, — эти отпечатки?

— Машинистки и самого Журавля везде. А на входной двери есть и другие — целый букет. Сейчас уточняем, кому принадлежат.

— Возникает еще один вопрос, — словно раздумывая, произнес следователь. — Почему мы все-таки исходим из того, что первой ушла Барвинок? Только из ее показаний? Вы же сами считаете, Дмитрий Иванович, что они не доказательны. А если первым ушел Павленко? Тогда дело принимает совсем другой оборот.

— Установим. Пока же условно, в качестве рабочей гипотезы, допустим, что все было так, как говорит Барвинок: ушла первой, оставив друзей вдвоем.

— И не предупредила остающихся, что чайник на плите?

Коваль пожал плечами:

— Говорит, что предупреждала.

— Как женщина, хозяйка, она должна была знать, сколько времени нужно для кипячения чайника, и могла воды поменьше налить или уж подождать несколько минут. Кстати, кран, как мы уже знаем, был открыт на большой огонь. Значит, имеем основание предполагать, что в тот промежуток времени, когда эта Нина, поставив чайник на огонь, направилась к серванту за чашками и когда неожиданно решила уйти, что-то произошло, что-то вынудило ее покинуть компанию… И об этом она упорно умалчивает. Ведь так, Дмитрий Иванович? Я бы не отбрасывал априори также показания портнихи… этой, как ее…

— Христофоровой, — подсказал Струць.

— Да, Христофоровой, — продолжал следователь. — В них что-то есть, хоть какие-то факты. Да и соображения логичны. Вы же согласны, Дмитрий Иванович, что во имя любви иная женщина, не всякая, конечно, способна на все: и на подвиг, и на самое страшное преступление… А Нина Барвинок, как вы сами говорите, женщина романтическая и экзальтированная, со спрятанными в глубине характера немалыми страстями.

Коваль молча кивал, ибо ни подтверждать, ни опровергать слова следователя у него пока не было оснований. Чтобы не бросаться от одной версии к другой, предпочитал сейчас не иметь никакой.

— Еще один интересный момент. Петр Яковлевич, — сказал он, когда Спивак закончил свой монолог. — Вы обратили внимание на сапожок в передней, сапожные принадлежности в кухне, заготовки? Если бы не знал, что Журавель научный сотрудник, подумал бы — профессионал сапожник.

— Да, странные бывают хобби у людей, — задумчиво проговорил следователь, остановившись у окна, за которым кружила мелким снегом метель.

Полковник это движение отметил, он ведь и сам любил, размышляя, поглядывать в окно, на не ограниченный стенами служебного кабинета мир, ему казалось, что так лучше думается.

— У людей умственного труда бывают, — бросил Струць, поглаживая короткий ус.

Коваль улыбнулся: старший лейтенант, наверное, не считает себя работником умственного труда.

— В институте об этих его занятиях знали?

— Догадывались.

— Хобби не хобби, — сказал, оторвавшись от окна, Спивак, — а иметь в виду это следует. Но пока у нас с вами, Дмитрий Иванович, только догадки, а не факты, — вздохнул он. — Судя по тому, что мы имеем, мы ничего не имеем, — скаламбурил он. — Никаких доказательств, что в этой трагической истории есть злой умысел, что совершено преступление, что это, наконец, печальный бытовой случай, происшедший по неосторожности и при стечении неблагоприятных обстоятельств. Однако надо еще проверить: не было ли в плите технической неисправности. Возможно, ручка болтается и прокручивается. Могло показаться, что газ перекрыли, а в действительности — нет. Плита-то ведь не новая. Так?

— Да, не новая, Петр Яковлевич, проверим ее. Но газ незачем было закрывать, если чайник еще не закипел. Ведь когда мы вскрыли квартиру, стрелка краника указывала на «открыто» и газ шел.

— А вам известно, что чайник не закипел?

— Наоборот, закипел, в этом все дело, Петр Яковлевич! Вы же сами видели, что в поддоне собралась вода, которая при активном бурлении в чайнике выплеснулась на конфорку, потушила огонь, а затем стекла на поддон… Товарищ Струць, — повернулся к старшему лейтенанту Коваль. — Свяжитесь с газовщиками, пусть повнимательнее осмотрят плиту. Я думаю, — продолжал Коваль, снова обращаясь к следователю, — ничего, что фактов у нас пока нет, здесь дело не в конкретных фактах. Я тоже не стараюсь искать то, чего нет. Я только хочу подчеркнуть, Петр Яковлевич, что случай здесь исключительный, редкий, происшествие, не укладывающееся в обычные рамки… Кроме правды фактов есть еще правда характеров… И именно она нам должна помочь.