— А где ты с ним познакомилась?
Наташа тряхнула головой.
— Что за вопрос?
— А все-таки?
— Дик, ты ведешь себя не по-джентльменски.
— Щучка ты моя, спрячь свой длинный нос в воротник и будь повежливей с отцом.
— Я уже достаточно взрослая и…
Коваль перебил ее:
— Для того чтобы грубить?
— Да нет. Ты же все понимаешь!..
— Конечно, — согласился Коваль. — Понимаю. Больше даже, чем ты предполагаешь… И против этого парня ничего не имею. Такой приятный, обходительный. Но что скрывается за внешней вежливостью… Их там с детства учат хорошим манерам, однако часто это оболочка, скрывающая истинную сущность человека… — «Господи, какую я ересь плету, — с отчаянием подумал Коваль. — Разве об этом надо с Наташей говорить?» Но других слов он не находил. Решительный, сильный в других ситуациях, он сейчас ненавидел себя.
— Почему ты так говоришь? Вот повернусь и уйду.
— А я тебя задержу, чтобы произвести официальное дознание, — пошутил Коваль, ибо ничего другого ему не оставалось. — Ну ладно, ладно, — примирительно добавил он, видя, что Наташа действительно готова уйти. — Я знаю, ты у меня умница… Извини.
— Вот и договорились, — перебила его Наташа. — Подходит автобус!
Оксана рассказала, что сапожки она купила не в магазине, а в парикмахерской, у какой-то женщины, которая сидела в очереди и вытащила их из сумки, жалуясь, что ей велики.
— А где взяла их та женщина? В каком магазине купила?
— Она об этом ничего не говорила.
— И вы, Оксана, взяли не меряя?
— Да. Во-первых, мерить в парикмахерской неудобно, а во-вторых, уже подошла моя очередь и мастер пригласил в кресло. Я посмотрела, вижу — мой размер… Годится!
— И сколько заплатили?
— Сто тридцать! — недоуменно ответила девушка. — Честное слово! Я не обманула Наташу! Копейка в копеечку. Да как вы могли такое подумать на меня, или вы меня не знаете, Дмитрий Иванович! — возмущаясь, почти кричала она, — Конечно, дорого, но я же столько уплатила…
— Успокойтесь, Оксаночка, я ни в чем вас не подозреваю… Не в этом дело.
Подружки переглянулись, Наташа незаметно развела руками, показывая, что она ни при чем…
— А деньги у вас с собой были? Сумма ведь приличная.
— Я их уже два месяца ношу с собой, чтобы случай не прозевать. Боже, я так было обрадовалась! А что получилось! Той тетке они большие, а мне маловаты. И размер мой, а почему-то тесны, жмут. А то я их даже Наташе не уступила бы…
— Женщина, что продала вам сапожки, тоже делала прическу?
— Нет, она ждала очередь к маникюрше, но не дождалась. Сказала, что у нее нет больше времени, и ушла…
— Так, так… — задумчиво протянул полковник. — Расскажите, Оксана, как она выглядела. Постарайтесь вспомнить, — попросил он. — И скажите, не знаком ли вам человек по имени Антон? Антон Иванович Журавель?
13
Дмитрий Иванович доехал на троллейбусе до площади Октябрьской революции. Дальше до министерства решил идти пешком. Времени в это раннее морозное утро у него было достаточно, и ему захотелось влиться в бодрый людской поток: видеть свежие, разрумянившиеся, по-особенному добрые после воскресного отдыха лица, улавливать еле слышный в гуле автомобилей стук каблучков по замерзшему асфальту…
Впрочем, уже несколько дней полковник, находясь на улице, смотрел в основном не на лица, а вниз, на ноги женщин. Точнее — на сапожки. Он дважды встречал на улице модель, похожую на ту, что видел в квартире Журавля. Как удалось позже выяснить, ни одна из обладательниц этой обуви, так же как и Оксана, не была знакома с Журавлем и ни одна из них не приобрела сапожки в магазине — первая купила на улице, у входа в обувной магазин, где женщина продавала «не подошедшую по мерке» обувь, вторая — в переходе, у крытого Бессарабского рынка.
Вечерняя беседа Коваля с Оксаной практически тоже ничего не дала. Словесный портрет женщины, продавшей сапожки, не совпадал с обликом приятельниц Журавля. Да и, как оказалось, каждая пара сапог, на которые оперативники ОБХСС по поручению Коваля обратили внимание, так же как и сапоги, купленные Оксаной, в отличие от обнаруженного сапожка на кухне у Журавля, имели на внутренней стороне голенища фирменную наклейку, что свидетельствовало о фабричном производстве.
По самым скромным подсчетам замеченных на улицах сапожек, этой модели было в достаточном количестве в почти трехмиллионном городе, и завезти их мог только Внешторг. Оставалось думать, что Журавель сумел скопировать импортную колодку и сделать для своих поклонниц одну-две пары еще более изящных сапог, чем фабричные. Но почему никто из опрошенных женщин не купил эти сапожки в магазине? Неужели вся партия была продана через черный ход спекулянтам?
В это утро Коваль больше не увидел на улице таких сапожек. Впрочем, поскольку они не давали никаких ниточек к трагической гибели молодого ученого, Коваль перестал внимательно к ним присматриваться. Выяснением обстоятельств продажи в городе женских сапожек фирмы «Salamander» полностью занялось ОБХСС.
Но вот и министерство. Дмитрий Иванович прошел во двор мимо козырнувшего у будки постового и направился по длинной асфальтовой дорожке к массивному зданию. На своем этаже, прежде чем зайти в кабинет, он заглянул к дежурному по Управлению уголовного розыска и, как обычно, попросил суточную сводку происшествий.
— Вас спрашивали, — доложил дежурный, подавая ему журнал. — Из прокуратуры. Следователь Спивак.
Коваль пробежал глазами пару информаций в журнале, вдруг наткнулся на поразившую его строчку. Полковник заставил себя сосредоточиться, чтобы еще раз, внимательней, перечитать ее: в своей квартире но улице Ленина, в доме номер… была обнаружена мертвой гражданка Христофорова Калина Сергеевна…
— Кто выезжал? — спросил Коваль.
— Из городского. Старший лейтенант Струць.
— Соедините.
Услышав голос Струця, Дмитрий Иванович спросил:
— Где труп Христофоровой?
— На судмедэкспертизе.
— Обстоятельства обнаружения?
— Позвонила соседка.
Выслушав старшего лейтенанта, Коваль позвонил начальнику управления, попросил у него машину. Через несколько минут Дмитрий Иванович возвращался на ту же окраинную Лукьяновку, откуда только что приехал на троллейбусе и где находился городской морг. Сидя в машине, он вспомнил свой второй разговор с портнихой.
В этот раз Килина Сергеевна нашла его по телефону в городском управлении и, вскоре получив пропуск, буквально ворвалась в кабинет.
«Я все знаю, — заявила она с порога. — Его убили!.. Дмитрий Иванович, я все время думаю над этой страшной историей. У него не было никаких оснований, никаких намерений кончать с жизнью. У него была прекрасная жизнь. Он любил, и его любили. Но он не хотел лезть в кабалу, и она отомстила…»
Коваль еле остановил поток слов, обрушившихся на него.
«Присядьте, Килина Сергеевна, — указал на стул. — И давайте спокойно побеседуем. А то — „она“, „он“, „она“, я плохо понимаю, о ком идет речь».
Полковник, конечно, хитрил, но Христофорова опомнилась и, упав на стул, уже не так быстро, но все же взволнованно продолжала:
«Я все выяснила. Нинка специально открыла газ, чтобы Антон задохнулся. Он был пьян и уснул. Она его для того и напоила, чтобы не заметил… В тот вечер она гуляла у него и, как только он уснул, удрала. Уверяю вас».
«Как вы это выяснили?» — спросил полковник, хотя и без портнихи знал, кто гостил у Журавля в тот его последний вечер.
«Так в доме говорят. Видели, как Нинка в страхе убегала оттуда…»
«Почему „в страхе“? И почему „убегала“?»
«А как же! Натворила, а потом испугалась, наверное. Ничтожная душонка! Она столкнулась в парадном со стариком соседом, чуть не сбила с ног. Столкнуться ведь можно, только когда летишь не чуя под собой ног. И почему она не воспользовалась лифтом, а бежала по лестнице?.. Это тоже неспроста… А что ей помешало сразу же одуматься — вернуться и выключить газ? Но ненависть у нее была сильнее всех других чувств. Вы знаете, нет более лютого существа, чем обманутая женщина…»