Окт. 1971 Из стихотворения «Завещание» 1 …Не ведайте, поэты, Ни лжи, ни клеветы. О нет, покуда живы, Запечатлеть должны вы Грядущего приметы, Минувшего черты — Невиданной эпохи Невиданный размах, Ее ночные вздохи И застарелый страх, Приподнятые речи, Ссутуленные плечи — Примеры недалече, Живете не впотьмах, — И громкие дерзанья, И тайные терзанья, И слезы на глазах. Пускай душа забита, А все-таки жива. Пусть правда позабыта — Она одна права. Напоминать про это — Священный долг поэта, Священные права. 2 …И вы уж мне поверьте, Что жизнь у нас одна, А слава после смерти Лишь сильным суждена. Не та пустая слава Газетного листка, А сладостное право Опережать века. …Не шум газетной оды, Журнальной болтовни, — Лишь тишина свободы Прославит наши дни… Один лишь труд безвестный — За совесть, не за страх, Лишь подвиг безвозмездный Не обратится в прах… 70-е годы «Пустыня… Замело следы…» Непоправимо белая страница… Анна Ахматова Пустыня… Замело следы Кружение песка. Предсмертный хрип: «Воды, воды…» И — ни глотка. В степных снегах буран завыл, Летит со всех сторон. Предсмертный хрип: «Не стало сил…» — Пургою заметен. Пустыни зной, метели свист, И вдруг — жилье во мгле. Но вот смертельно белый лист На письменном столе… 30 ноября 71 «Одно мне хочется сказать поэтам…» Одно мне хочется сказать поэтам: Умейте домолчаться до стихов. Не пишется? Подумайте об этом, Без оправданий, без обиняков. Но, дознаваясь до жестокой сути Жестокого молчанья своего, О прямодушии не позабудьте, И главное — не бойтесь ничего. 1971 Рылеев Безумье, видимо… Гляди-ка, Как мысли повернули дико! Сначала вспомнилось о том, Как, в форточку влетев, синички Сухарь клюют… Кормитесь, птички, У вас нахальство не в привычке, Ведь голод и мороз притом; Кто доживет до переклички Перед рождественским постом! Сперва — о птицах. А потом — Что их воротничок высокий Белеет, закрывая щеки… Рылеев… Господи, прости! Сознанья темные пути И вправду неисповедимы. Синиц высокий воротник Мелькнул, исчез, и вдруг возник Тот образ, юный, невредимый, И воротник тугой высок, Белеющий у смуглых щек, Как заклинанье о спасенье От злых предчувствий… Сколь жесток Тот век, тот царь. Хотя б глоток, — Мгновенье воздуха, мгновенье!.. Ноябрь 1971 «Идешь и думаешь так громко…» Идешь и думаешь так громко, Что и оглянешься не раз, И — молча: «Это не для вас, А для далекого потомка, Не бойтесь, это не сейчас». И — молча: «Неужели слышно?» Давно бы надо запретить, Столь громко думая, ходить. Живем не по доходам пышно, Ходящих время усадить Иль уложить, поя снотворным, — Пусть в омуте утонут черном, В глухом беспамятном бреду, Назло их мыслям непокорным. Но я пока еще иду. 1971 Тревога Мне слышится — кто-то у самого края Зовет меня. Кто-то зовет, умирая, А кто — я не знаю, не знаю, куда Бежать мне, но с кем-то, но где-то беда, И надо туда, и скорее, скорее — Быть может, спасу, унесу, отогрею, Быть может, успею, а ноги дрожат, И сердце мертвеет, и ужасом сжат Весь мир, где недвижно стою, озираясь, И вслушиваюсь, и постигнуть стараюсь — Чей голос?.. И, сжата тревожной тоской, Сама призываю последний покой. Ноябрь 1971 «На миру, на юру…» На миру, на юру Неприютно мне и одиноко. Мне б забиться в нору, Затаиться далеко-далеко. Чтоб никто, никогда, Ни за что, никуда, ниоткуда. Лишь корма, и вода. И созвездий полночное чудо. Только плеск за бортом — Равнозвучное напоминанье Все о том да о том, Что забрезжило в юности ранней, А потом за бортом Потерялось в ненастном тумане. 30 ноября 1971 «Сказать бы, слов своих не слыша…» Сказать бы, слов своих не слыша, Дыханья, дуновенья тише, Беззвучно, как дымок над крышей Иль тень его (по снегу тень Скользит, но спящий снег не будит), Сказать тебе, что счастье — будет, Сказать в безмолвствующий день. |
