Кольцо До развилки проводила друга, и перекрестила, и в уста вновь целует, и одна средь луга смотрит вслед, но даль уже пуста. Сердце у красавицы щемило, побрела домой она уныло. В сумраке идет по лугу вешнему, к рощице спускается с холма, там деревья шелестят по-прежнему, и на травах спит ночная тьма. Шла невеста полем и грустила, а давно ль смеялась и шутила! Вдруг свое заветное колечко обронила на ночном пути; закатилось, может, недалечко, но в потемках не могла найти. Мраком грозным землю охватило, как найти кольцо, что дал ей милый? Воротилась без кольца, печальная. Поутру не вспомнила о нем. Но напрасно, глядя в поле дальнее, друга поджидает день за днем. Невзначай бедняжка обручила милого с холодною могилой. 1925 Нищий духом Когда б не обладал я слухом к веленьям сердца, я бы мог блаженства — средь земных тревог — сподобиться как нищий духом. Я жил бы в мире всех безвестней — жил, как сапожник-весельчак, и подбивал любой башмак с беспечной немудрящей песней. А поздним вечером, усталый, я шел бы к детям и жене, и райские врата во сне мне открывались бы, пожалуй. И голова моя, конечно, не поседела б, как теперь от старости, и от потерь, и от трухи библиотечной. 1926 Судьба К родине Я не избрал тебя, но в летний зной когда-то здесь родился на свет, увидел утро жизни, и ты мне дорога не тем, что ты богата, но тем, что на земле — лишь ты моя отчизна. Я сын твой оттого ль, что впрямь подобны чуду и подвиги твои, и слава бранной силы? Нет, только оттого, что я не позабуду об ослепленных встарь солдатах Самуила {15}. Пусть ищет кто другой путей к преуспеянью и к почестям идет дорогою любою, — меня всего сильней роднит с тобой страданье и то, что твой удел моею стал судьбою. 1965 Пан Вздремнув под пышной кроной клена, в ее росистом серебре, я меж теней листвы зеленой спустился наземь на заре. Заря цветком раскрылась где-то, заискрилась в росе ночной, и тьма, страшащаяся света, укрылась в глубине лесной. Листва, светясь, зашелестела. Пошел я, но куда ж идти? Туда, куда тропинке белой меня угодно привести. Старинной песенкой встречаю и посвистом начало дня, а птицы, хором отвечая, роняют листья на меня. 1927 Метафизический сонет Напрасно ты клянешь удел свой; ни к чему порочить плоть свою с презреньем и злорадством: ты телу бренному обязана богатством и силой ты, душа, обязана ему. Безумная, тебе негодовать не надо, что в тело смертное тебя внедрил Господь — без чувств, которые тебе дарует плоть, не вырвешься вовне, надменная монада! Как зренье, слух и речь, над миром ты царишь, твое могущество — в их силе животворной, а плоть, лишаясь их, состарится покорно. Чем наградишь ее, чем щедро отдаришь? Умчишься в блеске ты и в славе лучезарной, а тело бросишь здесь, презрев неблагодарно. 1927 Судьба И ты ребенком был… Поверить трудно, что ты золотокудрым пареньком с пальтишком, с башмаками ночью чудной в углу шептался, стоя босиком. За ласточками ты следил подолгу и ласточек бумажных делал сам; дивился, глядя в пестрые осколки, пурпурным людям, голубым лесам. Где дни, когда душа в доверье щедром мужала, крепла, обретала строй, в полях играла с шаловливым ветром, растеньям и вещам была сестрой? Идут года; на их пути суровом становится врагом старинный друг; ты в одиночество свое вмурован, и медленно пустеет мир вокруг. 1927 Камень Старятся и люди и деревья, исчезают дни, дожди, листва… Камень неизменный, камень древний, ты — иного естества. Злополучной плоти человечьей, беззащитных нервов ты не знал, не терпел от совести увечий — от ее змеиных жал. Ты от века жаждой не страдаешь той, что столько бед приносит нам, — ты — греха не зная — не рождаешь, не рожденный сам. Ты — святой. Не оттого ли вдавне, в дальней дали огненных веков, люди в мраморе, в граните, в камне стали воплощать богов? Камень, — искру истины крылатой я прозрел, хоть ты сокрыт во мхе: только мертвое вовеки свято, все живое — во грехе. 1927 |
