Я делала вид, что плохо понимаю. Косила под тупицу. Привычка терпеть, привет Сневидовичу. В какой-то момент Явор решил, что может позволить себе стать откровенно грубым. Он подкараулил меня в коридоре, прижал к стенке и, схватив за горло, поинтересовался, как сильно должен придушить раз уж непонятливая кукла игнорирует вежливые предупреждения.

В принципе, даже если в ход пошли бы кулаки, я бы мало что почувствовала. Ту боль, которую мне причиняли раньше уже не повторить. Но стучать чужой головой об стену и невежливо угрожать? Я переросла кукольный дом, в котором меня когда-то держал Сневидович. Почувствовала вкус к свободе, так сказать. Поэтому молча схватила руку, которой он сжимал мое горло, и с силой оттолкнула Явора от себя. Конечно же, для него это плохо кончилось. В результате удара он получил сотрясение мозга, перелом запястья и ушиб мягких тканей. По поводу его морального состояния не уточняла. Мною овладело отвращение и апатия. Воспоминания дней бесконечных оскорблений и унижений, моей беспомощности стояли перед глазами. Жалела ли я о своем поступке? Нисколько.

Явор лежал в медблоке. Меня посадили на гауптвахту, до выяснения обстоятельств. Марта рассказала мне, как он незамысловато развлекался там. Всячески склонял мое имя. Кидался направо и налево обещаниями, что когда мы пристыкуемся к станции, я вылечу из экипажа за драку, а он при этом наградит меня пинком под зад. Паскуда!

Последнее слово было добавлено лично Мартой с самым презрительным выражением лица. Моя новоявленная подруга страшно переживала, ни капли не сомневаясь в невиновности «дурынды». Так она ласково меня называла. Марта, ругаясь как портовый грузчик, обещала Явору все кары небесные и банальное самолично набью морду уроду. Утешала, одним словом.

Свободного места на «Астре» было немного, поэтому меня заперли там же, где я проживала. А поскольку Марта являлась начальником службы безопасности, то имела беспрепятственный доступ в мою каюту, куда приходила сообщать последние новости и подбадривать. Чем я заслужила симпатию Марты, не представляю. Она почти не знала ни меня, ни о таких как я, но в груди ее, наверное, билось горячее сердце. Сомнений, что участь моя решена и через два дня я окажусь без средств, и с окончательно испорченной репутацией у меня не осталось. Ну, чего стоило потерпеть выходки Явора ради такого хорошего места? Я корила себя за несдержанность и пресекала все попытки робко нашептывающего внутреннего голоса, что никто не заслуживает такого обращения. Даже кукла. И вот сегодня Марта пришла, чтобы проводить меня к капитану. Хлопнула по плечу, в своей обычной манере. После чего затрещала сорокой, советуя не падать духом, а рассказывать все как есть:

— Велимир отличный капитан. Он справедливый человек, чтоб мне сдохнуть, если вру, — с жаром говорила она, — поверь, если кто и разберет чин по чину, то только он. Я десять лет его знаю. Ох, млять! Ну, разве можно догадаться, что парнишка с маслеными глазами окажется таким куклофобом и сукиным сыном? Увы, подруга, на то и жизнь наша зебра, тут не угадаешь. Но только, слышишь, Таб, запомни, тебе далеко до задницы.

Я пыталась вникнуть в суть сказанного, но слова ускользали, шелестели как обертки от конфет. Сневидович очень любил конфеты, а я ненавидела звук разворачивания бумажек. Он означал, что ему хочется развлекаться. Когда ему становилось весело, мне становилось больно.

Страх медленно заползал внутрь, противно стискивал внутренности, вызывая ощущение пустоты. Марта всматривалась в мое лицо. Искала какие-то эмоции, наверное. Сейчас, тронутая ее добротой, я и хотела бы показать их, но не смогла.

Она помотала головой, зло стукнула кулаком о стену. Виновато улыбнулась:

— Нам пора, Табат. Ты, это, как-то покажи что ли, о чем думаешь, а? Я же знаю, винишь себя. Но почему? Ведь жертва ты. Не этот гребанный Явор, со своей сломанной культяпкой! Марат хотел свернуть ему шею. Такое поднялось, эх, видела бы! Да, ты странная, конечно, можно сказать даже слегка больная на голову, — Марта пожала плечами, типа, ну, что поделать раз так и закончила, открывая дверь, — но, подруга, ты должна знать — мы на твоей стороне. Я лично видела запись, где этот недобитый инвалид, стучал твоей головой об стену. Да какой же, млять, сукой надо быть, чтобы…—

Она захлебнулась негодованием, махнула рукой и быстро вышла. Мне показалась, она расстроена сильнее, чем показывает. Интересно, почему? Я вышла за ней и попыталась унять дрожь, которая начала бить меня при мыслях о разговоре с капитаном. Вот и кончилось время тихой радости и безопасности. Впереди снова неизвестность.

Марта довела меня до каюты Велимира и остановилась рядом, сочувственно смотря, но пряча в глазах ярость:

— Табат, мы бы никогда так не поступили. Ты веришь мне?

Я нахмурилась, растеряно смотря на нее. Никак не получалось сосредоточиться. Мысли разбегались испуганными тараканами. Мне ведь некуда идти. Совсем. Я часто заморгала. Марта, видимо, решила, что я разревусь, и прикусила губу, пытаясь справиться с собственными эмоциями. Как она могла быть такой грубой внешне, и иметь настолько добрую душу?

Она только открыла рот, чтобы что-то сказать, как из динамика на панели около двери послышался спокойный голос Велимира:

— Марта, тебя ждут в рубке. Заходите, Табат.

Я неловко пожала плечами и толкнула люк.

Велимир сидел за уже знакомым мне столом. Руки его спокойно лежали на гладкой поверхности. Да и сам капитан выглядел хоть и сдержанно, но вполне дружелюбно:

— Садитесь.

Я кулем повалилась в кресло напротив него и замерла. Дрожь, которая колотила меня изнутри, сменилась тугим и неповоротливым комом. Леденящим, мешающим думать, двигаться и разговаривать. Я вытаращилась на капитана самым неприличным образом, но не могла выдавить из себя даже приветствия:

— Мне очень жаль, Табат. Действительно, жаль, — произнес капитан.

Я сглотнула. В горле стало сухо и противно:

— Вы не виноваты, — тихо промямлила в ответ.

— Виноват, — неожиданно резко и громко возразил он, сцепив пальцы в замок и почти сразу снова расцепив их. Посмотрел на меня. В его открытом взгляде я вообще почему-то ничего не смогла прочитать. Капитан не улыбался, но когда заговорил, голос его снова зазвучал мягко:

— Вы поверили мне. Обещанию дать вам достойную работу, безопасность и дом. Я виноват. Я оказался менее дальновидным, чем думал. Скажите, Табат, почему вы сразу не пошли ко мне или Бусу? Как только Явор начал угрожать вам? Почему молчали?

— Я не смогла, — честно сказала я, чувствуя, как немного спадает внутреннее напряжение: «Значит, прямо сейчас он меня не выгонит. Иначе не было бы этих слов». Встретилась с капитаном взглядом:

— Возможно, мне хотелось верить, что ему надоест. Что мое молчание переупрямит его ненависть. Но ее нельзя так просто перетерпеть, да? Я переоценила свою выдержку и недооценила злость Явора. А еще мне плохо знакомы границы возможностей, которые появляются у кукол с возрастом. Его рука, голова…мне жаль.

Врала. Ни капельки.

— Жаль? — Велимир посмотрел на меня с изумлением. Оно мгновенно утонуло в его обычной вежливой невозмутимости, — такие вещи недопустимы. Табат, я постараюсь сделать так, чтобы у вас больше никогда не возникало повода защищаться на борту «Астры». Но если не начнете мне доверять, мы не сработаемся. И вам также придется нас покинуть. Мы могли избежать такого развития ситуации, понимаете?

Я сжалась:

— Понимаю, — прошептала едва слышно, не смея поднять глаз. И вдруг почувствовала, как его пальцы дотрагиваются до моей руки:

— Табат, — мне пришлось сделать усилие, чтобы вновь встретится с ним взглядом:

— Вы хороший работник. Марта в восторге. Марат считает вас воробушком, доктор говорит о глубокой эмоциональности и непростом прошлом. Некоторые члены команды пока относятся к вам настороженно, но не потому, что вы кукла, а потому, что вы новый человек на борту. Дайте нам возможность узнать вас лучше и присмотритесь к ним сами. Впереди нелегкий рейс. Нам нужно вновь стать единой командой. Постарайтесь впредь не попадать в неприятности. Советую не покидать палубу «Астры» пока мы будем находиться на станции. Я могу дать вам увольнительную, но предпочел бы, чтобы у Явора не было возможности кому-то еще портить нервы вне корабля. Вам ясно? Свободны. Вы больше не под арестом.